Внимание! Мы ищем маму

42

Спустя неделю после судебного заседания, когда пыль начала понемногу оседать, а в прокуратуре завелось дело против Орлова, Игнатенко и Пономарёва, я, наконец, смог выдохнуть.

Ненадолго.

— Всё, собираемся, — объявил я своим мальчишкам как-то днем, когда пораньше приехал с работы. Детский сад для Тёмы пока не нашелся, а вот Стёпу принимали в первый класс на следующей неделе.

Ребята сидели в комнате и рисовали акварельными красками. Их лица и руки были измазаны яркими пятнами, а на столе и листах виднелись следы ладошек.

— Пап, а мы куда? — спросил Стёпа, стараясь казаться взрослым, но не скрывая любопытства.

— К тёте Насте. По важному делу, — ответил я, и сам поймал себя на улыбке, глядя на их перепачканные лица.

Мы заехали по дороге в цветочный магазин. Я выбрал не розы — они теперь навсегда были для меня испорчены — а пышные, кремовые пионы. Их нежный, сладковатый аромат наполнял машину, и Тёма счастливо чихал, уткнувшись носом в букет, оставляя на лепестках следы от липких пальцев, которые так и не отмылись.

Когда я затормозил у её дома, сердце забилось сильнее, чем перед любым задержанием преступников в прошлой жизни. Ладони вдруг стали влажными.

— Так, пацаны, помните план? — я обернулся к ним, поправляя галстук, который почему-то вдруг стал душить.

— Ага! — хором ответили они, и в их глазах горели огоньки предвкушения. Стёпа торжественно погладил карман своих нарядных брюк, проверяя, на месте ли кольцо.

Мы поднялись на её этаж. И стоя у двери, почувствовал, как из-за двери потянулся сладкий, согревающий душу запах — пахло ванилью и свежеиспеченным печеньем.

Я улыбнулся про себя: она дома.

Нажал на кнопку звонка и откашлялся. Внутри все дрожало, и я понимал, что трясусь как мальчишка.

Я поставил Тёму перед дверью — он держал в руках маленькую, аккуратно свёрнутую бумажку, которую мы вместе писали сегодня утром. Стёпа встал рядом, положив руку ему на плечо для моральной поддержки, стараясь выглядеть серьёзным и ответственным.

Дверь открылась.

Настя стояла на пороге, одетая в простые домашние штаны и футболку, поверх которых был надет фартук. Её руки были влажными от мытья посуды, в одной она держала прихватку, а на щеках играл румянец от жара духовки.

Увидев нас, она удивлённо улыбнулась, смахнув прядь волос тыльной стороной ладони.

— А это что за делегация?.. — в её глазах плескалась тёплая, живая радость.

Тёма, краснея, протянул ей бумажку.

Настя развернула её, и я видел, как дрожат её пальцы. Она прочитала вслух, и голос её дрогнул на последних словах:

— «Дорогая тётя Настя... Мы с папой и братом приглашаем тебя на самое важное свидание. Пожалуйста, надень самое красивое платье».

Она посмотрела на меня, потом на мальчишек, и глаза её наполнились слезами, в которых смешались удивление, радость и легкая растерянность.

— Но... печенье... оно готово, — растерянно прошептала она, оглядываясь на квартиру, откуда шел такой вкусный запах.

— Бери с собой, — мягко сказал я. — Пригодится.

— Я... я сейчас, — кивнула она, и, скинув фартук, скрылась в глубине квартиры.

Мы ждали в машине.

Стёпа нервно барабанил пальцами по коленке, Тёма то и дело открывал бардачок, чтобы украдкой взглянуть на бархатную коробочку.

Когда Настя вышла из подъезда, у меня перехватило дыхание. На ней было простое синее платье в пол, которое подчеркивало её хрупкую фигуру.

Запах её духов — лёгкий, цветочный — смешался с ароматом пионов. Её волосы были убраны в элегантную, но слегка небрежную причёску, из которой выбивались несколько золотистых прядей, а на губах играла счастливая, немного смущённая улыбка.

Я открыл ей дверь, помог сесть, и мы поехали. В салоне царила торжественная, волнующая тишина, нарушаемая лишь счастливым сопением Тёмы, прильнувшего к окну.

Через полчаса мы уже подъезжали к городскому парку. В багажнике лежала корзина с пикником — сыр, фрукты, свежевыжатый сок и то самое, еще теплое ванильное печенье.

Мы нашли уединенное место у пруда, где плавали утки с утятами. Расстелили на траве клетчатый плед. Воздух был напоен ароматом свежескошенной травы и цветущих лип.

Тёма сразу же побежал кормить уток, а Стёпа помогал мне расставлять угощения. Настя сидела на пледе, и ветерок играл прядями её распущенных волос. В своем синем платье она выглядела частью этого летнего пейзажа — естественной и прекрасной.

Когда солнце начало клониться к закату, окрашивая воду в пруду в золотые тона, я встал. Утки, словно почуяв нечто важное, затихли у берега.

— Настенька, — начал я, и голос мой дрогнул, предательски срываясь. — Ты появилась в моей жизни, когда в ней был кромешный ад. Ты стала для меня не просто спасением. Ты стала тем якорем, который удержал меня на плаву. Ты стала домом. Для меня. И для этих пацанят.

Я посмотрел на мальчишек.

Стёпа кивнул мне, ободряюще. Тёма замер с коркой хлеба в руке, не сводя с нас восторженных глаз.

— В общем, мы с пацанами кое-что обсудили, — я опустился на одно колено на мягкую траву. Доставая из кармана бархатную коробочку, я заметил, как затихли даже утки на пруду. — Мы все очень хотим, чтобы ты стала частью нашей семьи. Официально. Насть, ты выйдешь за меня?

Я открыл коробочку.

Золотое кольцо с сапфиром, цвета вечернего неба, сверкнуло в лучах заходящего солнца.

Настя закрыла рот ладонью.

Слёзы текли по её щекам, оставляя мокрые следы, но это были слёзы безудержного, чистого счастья.

— Да, — выдохнула Настя, и это было похоже на молитву, на самый искренний обет. Голос её звенел от сдерживаемых эмоций. — О да, конечно, да!

Она протянула мне дрожащую руку, и я, с трудом справляясь с собственной дрожью, надел кольцо. Оно идеально село на её палец. В этот момент Стёпа не выдержал и бросился обнимать её, прижимаясь щекой к её плечу.

— Мама! — крикнул он, и это слово, звонкое и чистое, прозвучало как окончательный приговор нашему одиночеству, как гимн новой жизни.

— Мамочка! — вторил Тёма, присоединяясь к брату, обнимая её за шею и оставляя на платье следы от ванильного печенья.

Мы стояли вчетвером на берегу пруда, а утки, словно одобряя наше решение, тихо покрякивали. Аплодисментов не было — их заменяло щебетание вечерних птиц и шелест листьев. Я видел только её. Её сияющие глаза, её улыбку, её руку в моей, украшенную обещанием нашего общего будущего.

Я смотрел в глаза Насти и видел в них отражение нашего завтра — не идеального, не лёгкого, но нашего. Наполненного утренней суетой, школьными проектами, детским смехом и тихими вечерами.

И понимал, что это всего лишь начало.

Самое красивое, самое долгожданное начало из всех возможных.