Внимание! Мы ищем маму

32

Сердце на секунду ушло в пятки, но тут же вернулось на место, застучав ровным, знакомым ритмом. Адреналин, который я когда-то знал как свои пять пальцев, очистил сознание, вытеснив панику холодной, выверенной концентрацией.

Бывший мент — это не просто слово, это мышление.

Я молча отошёл от двери, оставив Машу стоять в парадной. Первым делом — тихий щелчок замка на двери в детскую.

Главное — чтобы мальчишки не вышли и не увидели этого.

Затем я быстро прошел на кухню, схватил старое, толстое кухонное полотенце и налил в кружку горячего чаю из только что закипевшего чайника.

Вернувшись в прихожую, я глубоко вздохнул и повернул ключ в замке. Дверь открылась.

Маша стояла на том же месте, её тело напряжено, как струна. Увидев меня, она судорожно сжала рукоять ножа.

— Маш, заходи, — сказал я спокойно, как будто она пришла на чашку чая. — Ты замёрзла.

Она не двигалась, её взгляд был стеклянным и невидящим.

— Дет… дети мои… — прошептала она.

— Они тут. Спят. Тихо-тихо. Давай не будем их будить. Заходи, выпей чаю, согреешься.

Я сделал шаг назад, приглашая её внутрь. Этот спокойный, бытовой тон сбил её с толку. Она медленно, неуверенно переступила порог. В этот момент я действовал молниеносно.

Не делая резких движений, я мягко, но неотвратимо накрыл её руку с ножом толстым полотенцем. Она инстинктивно вскрикнула и попыталась дёрнуться, но моя хватка, отточенная годами, была железной. Одним точным движением я провернул её кисть — нож с глухим стуком упал на полотенце. Я тут же отшвырнул его ногой в угол прихожей, под шкаф.

Она ахнула и попыталась ударить меня свободной рукой, но я просто притянул её к себе, обхватив так, чтобы обездвижить, но не причинить боли. Обнял ее тощее тело, когда-то любимое, а сейчас жалкое.

— Всё, Маша. Всё, успокойся. Всё кончено, — говорил я ей тихо и настойчиво, прямо в ухо, как когда-то говорил обезумевшим от горя или наркотиков людям. — Ножа нет. Ты в безопасности. Дети в безопасности. Успокойся… милая.

Она забилась в истерике, её тело сотрясали рыдания. Она кричала, выкрикивала обрывки фраз — о любви, о предательстве, о том, как всё должно было быть. Я не перебивал, просто держал её, укачивал и шептал слова, которые давным-давно забыл:

— Милая, родная, тише… успокойся. Девочка… ну что ты. Зачем ты так?

Когда буря начала стихать, сменяясь истощёнными всхлипами, только тогда я ослабил хватку.

— Вот так. Молодец. Всё, хорошо.

Я подвел её к дивану, усадил и накинул на плечи плед, который валялся рядом. Затем подал ей кружку с чаем.

— Пей. Маленькими глотками. Вот так. Хорошо.

Пока она беспомощно прихлёбывала горячий чай, дрожащими руками обхватив кружку, я отошёл в сторону и набрал номер скорой помощи. Чётко, без эмоций, назвал адрес и описал состояние: «Женщина, психоневрологический статус изменён, только что обезврежена с холодным оружием, требуется осмотр психиатра».

Положив трубку, я вернулся и сел напротив неё на корточки, чтобы быть на одном уровне.

— Маш, слушай меня внимательно. Мальчишки спят за той дверью. Они не должны тебя видеть такой. Они не должны слышать криков. Ты понимаешь? Ты их мать. Ты же не хочешь их напугать?

Она подняла на меня заплаканные глаза, и в них на секунду мелькнуло что-то человеческое, осознанное. Она слабо кивнула.

— Я… я не хочу, — прошепелявила она. — Просто… не отпускай меня обратно. Не отпускай в ту палату.

— Сейчас приедут врачи. Они помогут. Я никуда не отпущу тебя одну. Я буду рядом, пока всё не уладится.

Она снова кивнула и прижалась щекой к кружке, словно ища в её тепле утешения. Я сидел напротив, наблюдая за ней, готовый в любой момент среагировать.

В квартире стояла звенящая тишина, нарушаемая лишь её прерывистым дыханием и тиканьем часов в коридоре. Снаружи послышался отдалённый, но приближающийся вой сирены. Помощь была уже на пути.

И тут тишину разорвал тонкий, испуганный голос из-за двери:

— Папа?.. Я проснулся... Там страшный шум был...

Стёпа. Сердце у меня упало. Я метнул взгляд на Машу. Услышав голос сына, она замерла, а затем медленно подняла голову. Слёзы на её щеках ещё не высохли, но в глазах уже не было безумия — только щемящая, бесконечная тоска и внезапная, пронзительная ясность.

— Стёп... Степаша... — её шёпот был похож на шелест листьев.

Дверь в прихожую скрипнула, и на пороге появился Стёпа, который тер ладошками сонные глаза. Он увидел мать. Увидел её заплаканное лицо, больничную одежду, мою напряжённую позу. Его собственные глаза широко распахнулись от непонимания и страха.

Маша медленно подняла руку, будто хотела прикоснуться к сыну. На её губах мелькнула тень улыбки, слабой и едва заметной.

— Сыночек... — выдохнула она и поднялась с дивана.

И в этот момент громкий, настойчивый звонок в дверь прорезал тишину, заставляя нас всех вздрогнуть.

— Скорая, — прошептал я.

Стёпа, испуганный звонком и всей этой странной, пугающей картиной, прильнул ко мне.

Я посмотрел на Машу, потом на дверь, за которой стояла помощь, а затем на испуганное лицо сына. И понял, что ад только начинается.

— Папа, — дрожащим шёпотом прошептал Стёпа, вжимаясь в меня. — Она теперь с нами останется?

Ответ застрял у меня в горле. Я не знал, что сказать. А снаружи звонок повторился, на этот раз более нетерпеливо.