Всего лишь любовь

Глава 12. Костя

Мясо по-французски Капустину не зашло. Точнее, зашло! Но вышло как-то уж очень быстро. И в жидкой форме. До горшка мы не дотянули, так что вонючая лужица собачьих фекалий украсила наш коридор. Я убираю за псом. Такова незавидная доля хозяина. Тот виновато глядит. Даже ругнуть не могу! Это ж не он виноват, а собачий желудок. Мой вот, к примеру, смирился. Побурчал для порядка и переварил…

В самый разгар процедуры раздаётся звонок в дверь.

— Ну, кого там нелёгкая принесла? — возмущаюсь.

Опять, наверно, Сысоева? Инициативщица хренова! Но за дверьми не она…

Виталина.

— Вита? — я вроде бы рад её видеть. Но в данный момент… Лучше бы это была не она.

— Ты не один? — смотрит с сомнением. Наверное, слишком растерянным выгляжу.

— Э… Я с Капустиным, — пеняю на пса, — Ты без чемодана?

— Я за вещами вообще-то, — вздыхает она, — И кое-что принесла тебе.

— Ааа, — пропускаю её в коридор, и остро жалею, что не успел убрать все «улики», — Это что, например?

— Например, — произносит она, кладя на комод свою сумочку, — Счета за квартиру. И подробную инструкцию о том, как их нужно оплачивать.

Смотрю, как она достаёт из сумки бумаги. Волосы мягко зачёсаны за уши. Обожаю её миниатюрные ушки! Так бы и съел…

— Чем это так воняет? — кривит Витка свой вздёрнутый носик, и ведёт им как пёс.

— Это…, - чешу я в затылке, — Эмм…

— Говном! — изрекает Виталя, — Воняет говном!

Она быстро находит виновника всех моих бед. Тот выбегает встречать. И, наступив лапой в свои нечистоты, этой же лапой берётся её «обнимать». На ноге у Витали остаётся коричневый след.

— Шумилов…, - растеряно фыркает Вита, — Это что?

— Это не я! — тороплюсь оправдаться.

— Я вижу, что это не ты! — заверяет она.

А затем, обнаружив ту самую лужицу, которую я всё же успел наполовину убрать. И тряпку с ведром в уголке… Упирается взглядом в меня. Я буквально готов провалиться сквозь землю.

— Капустяныча пронесло, — роняю нервозный смешок.

— Пронесло? — цедит Вита, и делает шаг, наступая, — Ты чем его накормил, изверг?

— Ну, это ты зря! Мы с Капустиным душа в душу, да? — я смотрю на того, ожидая поддержки.

Но он, похоже, за пару дней успел соскучиться по любимой хозяйке, что так и трётся возле неё. Я тоже, признаться, скучал! Так скучал, что охота… прижать её к стеночке, и…

— Шумилов! — взрывается Вита, как маленький рыжий фонтан, и фонтанирует гневом, и мечет горящие искры из глаз.

— Я… ничем таким не кормил. Честно! — а что мне ещё говорить? Признаваться, что стал завсегдатаем отдела готовой продукции? Стыд! Как будто я не женат.

Витке, однако, мои заверения по боку. Она, сверкнув взглядом, топит на кухню. Когда я прихожу, то она, изучив содержимое мисок, ищет «улики» в ведре.

— Это что? — вынимает на свет упаковку, в которой недавно был комплексный обед, — Ты вот этой гадостью собаку кормил?

— Вообще-то вполне себе! — говорю я, сложив на груди руки, — Я и сам ел, между прочим.

— Сам ты можешь есть, что угодно! — повышает она голосок, и, взглянув на состав, произносит, — Мясо, ещё и под соусом! Господи, да как он не сдох?

— Так я же не сдох? — развожу я руками, — Вот, живой, как видишь!

— Вижу, — косится грозно. Так, словно желает мне смерти!

— Ну, угостил его малость! Просил же? — не могу я понять, что не так.

Вернув упаковку в кухонную урну, Виталина вздыхает:

— У Капустина очень чувствительное пищеварение. Он — особенный пёс! У него непереносимость лактозы. И мясо ему можно только сырое, желательно, вырезку.

— Губа не дура, — хмыкаю я.

Капустин стоит, как будто ни в чём не бывало! Словно не он только что накосячил, а я.

— Так, — произносит Виталя, и делает пальчиком жест, убирая упавшие пряди со лба, — В общем, там написала тебе, как платить. За интернет — ежемесячно, в конце месяца. Пароль и номер договора написала, также телефон службы поддержки там. Показания счётчиков будешь передавать раз в месяц через сайт жилкомпании. Счётчики у нас в ванной и в коридоре. В общем, что непонятно, звони!

Она торопливо минует меня, идёт в спальню. Слышу, как открываются дверцы шкафчиков. Мелодрама «Семья подождёт», продолжение следует…

Захожу и сажусь на постель, наблюдая, как Вита шерстит гардероб.

— Ничего, кстати, книжка, — киваю на книгу, лежащую рядом на тумбочке.

Она быстро подходит ко мне, наклоняется. Волосами касается шеи:

— Позволь?

Лицо её так соблазнительно близко. Я, кажется, даже узрел её родинку, «мушку» на шее. Вот бы сейчас обхватить эту беглянку за талию и повалить на постель…

Но она, взяв подушку из латекса, быстро взбивает её, и кладёт в безразмерный пакет.

— Ну, и как тебе… спится одной? — говорю.

Она усмехается:

— Спится!

— Или, может быть, ты не одна? — произношу так… на всякий пожарный.

— Шумилов! — конфузится Вита, — Тебя не должно волновать, с кем я сплю.

— Не должно? — поднимаю ладонь, на которой кольцо, — Мы с тобою женаты, забыла?

— Да, пока ещё, — говорит с сожалением, — Я, кстати, подам на развод. Сейчас с делами разберусь и… подам.

Она расправляет ночнушку из кружева. Которую я подарил! Она выбрала, я подарил. Как сейчас помню этот нарядный пакетик.

— Это ты для кого? Для незримого гостя? — говорю я с издёвкой.

— Шумилов…, - посылает исполненный «радости» взгляд. Бросает в пакет ещё что-то.

Я поднимаюсь, решаю закончить уборку. Пока Капустин не растащил своё «гэ» по квартире. Подтерев сначала салфетками, после — водой из ведра, я выливаю его содержимое.

Вита выходит с пакетом в руках. Одобрительно хмыкает, видя, как я постарался.

— Капустин, рыбонька моя, собирайся! Уходим!

Я опускаю ведро на застеленный мягкой дорожкой пол туалета:

— Ты что… забираешь Капустина? — появляюсь в прихожей.

Вита старательно ищет какую-то обувь:

— Подай! — она тычет в коробку, достать которую, в силу своей миниатюрности, не получается.

— Не подам! — становлюсь, руки в боки.

Она, обернувшись, скользит по мне взглядом:

— Ну, ладно! — торопится в кухню, и возвращается оттуда уже с табуреткой в руках.

Я гляжу, как она достаёт с верхней полки коробку.

— Ты не можешь забрать Капустина! — говорю убеждённо.

— А кто мне помешает сделать это? — натужно кряхтя, возвращается на пол.

— Я помешаю! — упорно твержу, — Это не только твой пёс, но и мой тоже!

— Можешь брать его на выходные, — произносит Виталя, как будто продумала всё, — Заодно и потренируешься на Капустине.

«Потренируюсь», — думаю хмуро. О чём она?

— Я не согласен! — становлюсь возле двери.

— Шумилов, ты хоть бы себя держал в рамках. Куда тебе пса? Ты уже накормил его хренью, что он обосрал всю квартиру! — несётся обратно на кухню с табуреткой в руках.

Мне приходится вжаться в угол:

— Ну, не всю, — возражаю.

Едва ли мои возражения стоят чего-то? Виталя уже всё решила. Впрочем, как и всегда!

— Он с тобой до ручки дойдёт, заболеет, покроется струпьями и колтунами, — выгребает она содержимое пёсьей «кормушки».

У Капустина есть свой собственный ящик, где хранятся игрушки, ошейники, всякие прибамбасы, вроде резиновых косточек. Кому что!

— Не преувеличивай, ладно? Я вообще-то расчёсывал его! — привожу аргумент.

Она поднимается с корточек. Проходя мимо, смотрит с упрёком:

— Ты хоть бы себя расчесал!

Я провожу рукой, собирая волосы в хвостик. Ну, забыл расчесаться, подумаешь! Я же не знал, что она нагрянет сюда поутру.

— Какая же ты…

— Ещё одно слово, — шипит Виталина, — И я снова ударю тебя!

— Бей! — подставляю я щёку, и жмурюсь, ожидая почувствовать лёгкую боль.

Вместо этого Вита уже обувается, цепляет на шею Капустину поводок.

— Нет! — я пытаюсь пробраться к двери. Но пакеты мешают!

Виталина, толкнув дверь своей круглой попкой, выводит Капустина. А после — выходит сама, прихватив с собой всё. И как только смогла?

Мгновение смотрю, как она вызывает лифт, ждёт, а затем, когда двери его открываются, с притворной улыбкой бросает:

— Пока!

Затем, сунув ноги в домашние тапки, буквально несусь по ступеням единственной лестницы. Чуть не сбив по пути одного из соседей, поздоровавшись с ним на ходу, торопливо бегу. Прибываю на первый этаж вместе с лифтом.

— Я справлюсь! — шепчу я, запыхавшись, — Справлюсь, Виталь! Дай мне шанс!

Не знаю, что требую. Шанс для нас, для Капустина? Всё и сразу!

Она усмехается:

— Шанс, говоришь? Так он был у тебя. Сколько шансов ещё тебе нужно дать? Десять?

— Единственный! — достаю указательный палец. Изо всех сил желая увидеть в знакомых глазах хоть какую-то нотку сочувствия. Неужели, ей так… всё равно? Для неё это всё, наша жизнь, наш налаженный быт, наши чувства — пустое? Ненужное? Прошлое? В будущем — кто-то другой, но не я…

— Нет, Кость, извини! Я уже всё решила, — отвечает со вздохом.

— Решила? Решила, значит? Это коронная фраза твоя! Я уже всё решила!

— Прошу, не ори, — цедит Вита. И в этот момент в подъезд входят люди. Благо, не наши соседи. Нам приходится их пропустить.

Когда лифт закрывается, обоняние чувствует запах… Знакомый! Капустин, пока мы ругались, уделал резиновый коврик Эльвиры Степановны.

— Вот, полюбуйся! — торжественно отходит Виталя и демонстрирует мне результат «непосильный трудов», — И всё благодаря тебе!

Я чешу подбородок. Размышляю рассеянно: «Когда я в последний раз брился? Вчера, или позавчера?».

— Будь добр, прибери… за собой, — говорит на прощание.

— Блядь, — запрокинув лицо, я досадливо щурюсь. И слышу, как снизу доносится:

— Браво!

Мне приходится взять этот коврик, и под шумок подниматься с ним в лифте, пока нет других пассажиров. А потом, отдраив над ванной, спустить. Наудачу Эльвира Степановна спит. Или, может, на даче ночует? Хотя, вроде рано ещё.

Как бы там ни было, одной проблемой становится меньше. Но это такая малость, в сравнении с тем, что теперь я один. Вернувшись в квартиру, я выношу из кабинета цветок. Теперь можно ставить его, где угодно! К примеру, на кухне. Чтобы пить чай, или кофе и разговаривать с ним. Раз больше не с кем.

Что я и делаю:

— Только ты у меня и остался, — говорю, поливая.

Сердечки, «разбитые» поздним цветением, уже опадают на стол. Я сажусь, опираясь на локоть. И, кажется, что моё собственное сердце тоже вот-вот упадёт и умолкнет навеки.