Всего лишь любовь

Глава 18. Костя

«Моя милая рыжая девочка! Давненько тебе не писал. Не было повода. Ты была рядом. А теперь тебя нет. Я один. А потребность с тобой говорить не исчезла.

Знаешь, а я дочитал твою книгу! Ну, что я могу сказать? Героиня, конечно, та ещё дрянь. Разрушила судьбы людей, и живёт, хоть бы хны. Малолетняя интриганка! Жалко Анну. Она ведь ни в чём не повинна? Стала жертвой интриг. И любила отца героини. А эта…

Даже представить себе не могу, что бы я сделал на месте героя, узнав. Наверное, перестал бы общаться с дочерью? Хотя, нет, не перестал бы! Простил. Ведь она — моя дочь. Но моя дочь такого не сделала бы. Наша дочь. Наша Майя. Она ведь наша? С тобой. Боже, как же мне хочется услышать твой голос! Чтобы именно ты подтвердила мне — она наша. И ты не позволишь ему отобрать…

Вита. Виталя. Я так сильно скучаю! По тебе. Одиноко и мысли бурлят в голове. Белой ночью так трудно заснуть. Я не сплю, не дышу без тебя. Возвращайся! Всё. Довольно терзаний. Пошёл варить суп. Да, представь себе, до чего докатился? Готовлю себе! Ты же ушла. Меня некому больше кормить. Так что приходится», — я ставлю точку. Встаю. Отправляюсь на кухню.

Тушка курицы, которую вынул накануне из морозилки, уже оттаяла. У меня есть морковка и лук. Есть картошка. Я погуглил! Этого достаточно, чтобы сварить себе суп.

Достаю тушку и ставлю на стол. Сколько крови… О, боже мой! Откуда? Она же мёртвая! Или я чего-то не понимаю? С отвращением вынув её из пакета, я помещаю «под душ», точнее, под кран. Пожалуй, стоит обмыть это тело, когда-то дышавшее, бывшее птицей. Ужасно! Как это можно? Спокойно есть обезглавленный труп.

Поставив кастрюлю на газ, я пытаюсь туда поместить эту курицу. Не помещается! И почему кастрюли должны быть обязательно круглыми? Будь она, к примеру, квадратной, то эта тушка вполне поместилась бы внутрь. И мне не пришлось бы её резать. Я не смогу! Взять нож и разрезать… Но как?

Охота тебе позвонить и спросить. Попросить, чтобы ты приехала, избавила меня от нужды делать это. Но ты не приедешь! Точнее, приедешь, надеюсь. Но только, увы, не сейчас. А вечером, чтобы забрать то, что передала твоя мама.

Держу над доской мокрый осклизлый кусок мёртвой плоти. Противно до жути! Охота засунуть его обратно, в морозилку. Но тогда я останусь без супа. А вдруг ты приедешь на ужин? А я такой:

— Вит, я сварил суп! Хочешь отведать?

Вот ты удивишься. И я, предвкушая твоё удивление, начинаю кромсать это тело. Получается так себе. В самый тяжёлый момент — звонок в дверь…

Я, с надеждой, иду открывать. Вдруг мои мысли материализовались, и ты окажешься на пороге? И спросишь меня:

— Ты не занят?

Я отвечу:

— Виталь, помоги! Только ты можешь спасти меня от голодной смерти. Свари эту курицу! Я сам не способен. Я ни на что не способен один, без тебя…

Но за дверью не ты, а… Милана. Она поправляет белёсую прядь, смотрит искоса:

— Кость? Ты один?

Спустя паузу, я отвечаю:

— Один. А ты к Виталине? Её сейчас нет, она на работе, наверное…

— Нет, я к тебе, — отвечает Милана.

— Ко мне? — удивляюсь.

— Ну, — она пожимает плечами, сквозь футболку виднеются лямки бюстгальтера, — Была у родителей. Смотрю, твоя машина стоит. Решила зайти, уточнить, как ты тут?

— Я…, - выдыхаю, — Нормально. Вот, суп варю!

— Серьёзно? — смеётся она недоверчиво.

Мне становится даже обидно:

— А что? Я, по-твоему, не могу сварить суп?

— Почему? Ты всё можешь! — заверяет она, — А какой?

— Да, обычный, куриный, — машу я рукой. Делаю вид, что мне не впервой!

Она верит. А, может, не верит? Не знаю. Я не решаюсь прогнать её. Но понимаю, что должен. Однако мой вечно спешащий язык произносит:

— Зайдёшь?

Она, нет, чтобы отказаться! Кивает:

— Конечно.

Я пропускаю её в коридор. А на сердце тревожно! Вдруг ты придёшь раньше времени? Вдруг ты увидишь нас вместе? Но разум берёт верх над эмоциями, убеждая меня, что днём ты, скорее всего, занята. А Милана уйдёт к тому времени, как ты приедешь…

— У тебя майка в крови! — восклицает она, и, дотронувшись, щупает ткань. А точнее, мою напряжённую грудь под футболкой.

Я веду плечами, желая избавить себя от касаний:

— Она не моя, а куриная!

— Ты что, заколбасил её прямо тут? — веселится Милана.

Она как обычно, красива. Но не красивее, чем ты!

— Да ну! Издеваешься? — я усмехаюсь, — Просто пытался её расчленить.

— Ой, Шумилов, — вздыхает подруга, — Ты и готовка? Не верю!

— Проверь! — отвечаю я с вызовом.

Мила идёт в направлении кухни. Я — следом за ней. Стараюсь не видеть, не помнить, как были в постели. Как она оседлала меня и потом… Как я кончил! В неё? Кстати, стоит спросить! Ведь я же не помню, был ли на мне в тот момент презерватив.

— Мил, слушай…, - пытаюсь сформулировать мысль.

Но Милана, увидев надрезанный мною кусок, убеждённо бросает:

— Значит так, ты займись овощами, а я мясом займусь! — она снимает с крючка твой любимый готовочный фартук. И, нацепив на себя, берёт в руки нож.

Я ведь должен быть жёстким. Но как? Взять и выгнать её? Ты знаешь, что я не смогу! А потому благодарно киваю. По её наставлению берусь заниматься тем, что мне хотя бы знакомо. Тру на тёрке морковку и чищу картошку, бросаю шкурки в ведро.

Попутно муссирую мысль. Нормально ли это, что она здесь? Но мы же не делаем с ней ничего такого… Мало ли что у вас там случилось. А, кстати, что у вас там?

— Милан, — говорю, — А что у вас с Виткой?

Она, изучая содержимое кухонных ящичков, произносит:

— У нас с Виткой? Ты!

— Я? — удивляюсь. Нечаянно отправив одну из картошек в утиль.

— Ну, вообще-то мы в ссоре. Из-за тебя, — отвечает она, выпрямляясь, — А где у вас лаврушка?

— Лаврушка? — я хмурюсь, — Не знаю.

— Ой, Виталина! Ничего не найдёшь! — сокрушается Мила. И так по-хозяйски исследует ящики, что мне невольно охота её осадить. У тебя образцовый порядок на кухне. Кто ж виноват, что я не в курсе, где что лежит?

— Кстати, — пытаюсь отвлечь, — Что ты ей рассказала? Про нас.

Эта фраза звучит как-то двойственно. Ведь нет никаких «нас». Нас с Миланой! Есть мы — это ты, это я. Но в контексте иначе не скажешь.

— Ничего, — отвечает она уязвлено, собрав в хвост копну из волос, — Сказала, что ты был расстроен, и мы поддались искушению.

— Искушению, да, — хмыкаю я.

— Что? — усмехается Мила, взглянув на меня, — Поддались же?

— Ну, да, поддались, — я вздыхаю.

— Лук давай! — подойдя, она тянет ладонь. Но не к луку. Ко мне! Поправляет упавшую прядь.

Я дёргаюсь, как от удара:

— Милан, ты чего?

— Ничего, — каменеет она и берёт чашку с луком.

Суп варится. Мила снимает волнистую пену. Я, поднимаюсь к плите, и смотрю на бульон. Наверное, будет вкусно! Вот только… как мне тебя накормить этим супом? Сказать, что готовил я сам? Опять выйдет враньё! Признаться? Но это равно тому, что подписать себе смертный приговор. Желательно, чтобы ты вообще не узнала, что Мила была здесь, пока тебя не было. Всё это как-то неправильно! И напряжённость теснится в груди.

В миг, когда Мила, приблизившись, тянется, чтобы обнять, я отстраняюсь:

— Милан, ты чего? Прекрати!

— Почему? — вопрошает без тени сомнения. Очевидно, волнуюсь я сам! Ей ситуация кажется более, чем подходящей.

Она опускает ладонь мне на грудь, прижимает к стучащему сердцу. А сердце и вправду стучит! Да так, что я слышу его даже в горле.

Отвожу её нежную руку:

— Я прошу тебя, не делай так больше.

Она смотрит в глаза:

— Почему?

«Боже мой, ну неужели ты не понимаешь этого?», — сокрушается мозг. Почему, почему?

— Потому! — выдаю я, практически грубо, — Ты — мой друг! То, что было — ошибка! Это было ошибкой. Мне стыдно итак…

— А мне нет! — отрезает Милана, и, вернувшись к готовке, сыплет в кастрюлю морковку, которую я так старательно тёр.

Я продолжаю стоять в стороне. Наблюдая в окно, как прозрачно июньское небо.

— Потому, что тебе не перед кем стыдиться, — говорю это, а уж после думаю, что напрасно сказал. Ведь это беда, что Милана — одна! Возможно, она не мечтала об этом?

Развод с Куликовым, а после… Ты иногда говорила о связях Миланы с мужчинами. Да только я не вникал! Это пустое. Если нет штампа в паспорте, общих детей, если вы не живёте под одной крышей, не просыпаетесь вместе, то это — пустое. То ли дело, у нас…

— А тебе? Перед ней? — злобно цедит Милана, мешая половником суп. Тот уже забурлил, заискрился своей желтизной. Манит запахом. Слюнки текут, — А то, что она обманула тебя, ничего? — слышу фразу.

И отвечаю уклончиво:

— Это… Наше с ней дело! Моё и Витали.

Опять получилось достаточно резко. Вроде как я призываю её замолчать, отстраняю её. Говорю — не влезай! И не хочу становиться грубым, а приходится.

— Ах, вот как? — произносит Милана.

И только я собираюсь озвучить слова извинения. Как-то сгладить ситуацию, как раздаётся звонок в дверь. Кажется, ключ так и остался в замке? А если не вынуть его, то снаружи открыть не получится.

«Кто там ещё?», — лихорадочно думаю. Да, может быть, кто угодно! Соседка, Сысоева Ольга! Недавно она приходила, уведомить, что камеры в подъезде засекли, как Капустин жуёт лист цветка. Из домашних. Из тех, что стоят на площадке. А нечего ставить! Сперва провоцируют, а потом упрекают. Я так и сказал…

Но, подавшись к глазку, вижу по ту сторону двери. Увы, не соседку! Тебя.

Мысли отчаянно мечутся. Это подстава! Вселенная точно решила подставить меня? Но за что?

«Что же делать? Что делать?», — пытаюсь найти быстрый выход. Спрятать Милану? Вот только куда? В шкаф, на балкон? Как будто, и правда, любовники! Словно мы с ней здесь трахались, а не варили супы. А если найдёшь? Если увидишь? Тогда мне не жить! Не отвертеться, не выдумать версию лучше, чем то, что Милана проникла в квартиру, пока меня не было, и сама догадалась укрыться в шкафу.

Промедление смерти подобно. Ведь ты же, скорее всего, понимаешь, я здесь? И машина стоит на парковке. И… Думаю, может прикинуться, что никого нет дома? Эту мысль нарушает излишне настойчивый окрик Миланы из кухни:

— Кость! А где соль?

Я лбом прижимаюсь к двери. Вот и всё! Я попался. Попался. Ключ в моих пальцах скользит от того, насколько они стали влажными. Пот буквально струится по шее.

Открыв, предстаю перед тобой в своей окровавленной белой футболке. Ты делаешь взгляд, удивлённый, слегка недоверчивый. И, войдя, отстраняешь меня.

Разуваешься наскоро:

— Это что? Запах куриного супа?

— Э… да, — говорю, потирая вспотевшую шею.

— Удивил! — поднимаешь глаза на меня, — Получается?

Я понимаю, что вот он — момент. Тот, которого я так ждал! Так хотел. Пригласить на обед, накормить, дать понять, как тоскую. Вот только Милана. Её не стереть и не вырвать из этой почти идеальной картинки. Остаётся надеяться, ты всё поймёшь.

Я неловко киваю:

— Д-да, наверное! Не знаю, ещё не сварился.

— Я надеюсь, что ты не заляпал плиту? — делаешь личико… Боже! Такое, как обычно бывало, когда возвращалась домой. И сердце сжимает в тиски.

Как же быть? Что сказать? Как объясниться?

— Вит, тут…, - пытаюсь найти подходящую фразу.

Но вижу, как взгляд твоих глаз застывает в проёме двери. В коридор вышла Мила. В твоём синем фартуке. Стоит сказать, он ей в пору.

— Извини, я не знала, что ты не один, — произносишь, — Зайду в другой раз!

И, развернувшись, суёшь ноги в обувь.

— Нет, Вита! Нет! — я кружу над тобой, как оса над цветком. Всё пытаюсь понять, как пристроиться.

В конце концов, мои руки, уже отыскав долгожданный приют на твоих нежных плечиках, остаются лежать там недолго. Ты, обернувшись, толкаешь меня, сохраняя дистанцию:

— Не утруждайся, Шумилов! Это я виновата. Нужно было сперва позвонить.

Бесит даже не то, как поспешно собралась. Бесит, как холодно, почти без эмоций, ты произносишь всё это. «Нужно было сперва позвонить». Как будто чужая! Словно к другу пришла, который не ждал. А я ждал! Я ведь ждал… Оттого ещё больше обидно.

— Вит, — говорю я мучительно, — Это вообще не то, что ты думаешь. Мила просто пришла, мы готовили суп…

— Кость, я потом забегу! Мне всё равно на работу пора, — прерываешь мою вдохновенную речь своей репликой.

Я не могу задержать тебя. Прямо сейчас, при тебе, взять и выгнать Милану. Даже если я выгоню, ты не поверишь, уйдёшь вслед за ней.

«Ну, за что мне всё это», — думаю. Боже! Прислонившись к двери.

Ты уходишь. Я слышу шаги по ступеням. Ты так торопилась, что даже не стала ждать лифт. Погнаться? Догнать? Но зачем?

Мила так тихо подходит ко мне, что я вздрагиваю всем телом, когда ощущаю касание рук.

— Милан, — отзываюсь я глухо, — Тебе сейчас лучше уйти.

Понимаю, что это вообще некрасиво. Неправильно! Я вновь делаю что-то не то. Но сейчас мне совсем не до этого! Думать, что правильно, а что нет. Я просто желаю остаться один. За спиною молчание…

— Спасибо за суп, — добавляю, — Я дальше сам справлюсь.

Слышу всхлип. Выпрямляюсь и вижу Милану. Она торопливо снимает с себя твой фартук. Бросает его на комод.

— Ну, да! Я никто, — произносит с обидой, — И всегда была третьей лишней.

— Мил, ну прости! — я опять ощущаю себя виноватым. Перед всеми! Но главное, перед тобой.

Теперь сам, положив свои руки на плечи Милане, стою и не знаю, что можно сказать, а что — нет? Милана не стряхивает, не отстраняется. Она принимает короткую ласку. И даже, накрыв мою руку своей, слегка пожимает:

— Это ты меня, Костя, прости.

Мне становится жалко. Себя и Милану. Нас всех. Беспризорных щенков, что так глупо тычутся в руку того, кто не в силах ответить взаимностью.

— Мил, я люблю тебя, — говорю на эмоциях, — Только как друга.

Она усмехается. Чуть повернув ко мне голову, произносит:

— А как женщину, нет?

Ну, как объяснить? Я пытаюсь понять, что сам чувствую. Пытаюсь облечь свои чувства в слова.

— Ты пойми, — говорю, — Я не могу любить сразу двоих. Наверно, моё сердце такое… достаточно мелкое? И потому, я могу любить только кого-то одного. Одну женщину.

Какой-то сумбур получится! Отсутствие практики уже даёт о себе знать. Я разучился формулировать мысль. Деградирую.

— А она тебя любит? — с издёвкой бросает Милана.

Её светлые волосы пахнут парфюмом. Но этот парфюм слишком приторный, не для меня…

— Не важно, — шепчу, — Точнее… надеюсь, что любит.

Долгий вдох, долгий выдох. Она обувается. Я убираю ладони в карманы растянутых брюк. Наблюдаю, как Мила берёт в руки сумочку.

— Надежда умирает последней, — произносит она напоследок. На губах у неё заиграла улыбка. Вот только глаза продолжают блестеть.

— Прости, — говорю. Сам не знаю, зачем.

Когда дверь закрывается, и долгожданное одиночество нашей квартиры обступает меня с четырёх сторон. Я беру в руки фартук, сжимаю его и мучительно думаю. Оденешь ли ты его снова? Хотя бы ещё когда-нибудь.