Всего лишь любовь

Глава 47. Вита

В этот день собираюсь. Хорошо, не успела сюда привезти слишком много вещей. Думаю, эта квартиру не буду сдавать. Иногда приходить сюда очень полезно! Будем с Шумиловым устраивать «разгрузочные дни». Разгружать свои мысли, отдыхать друг от друга. Пускай помнит, как это — жить одному. А я буду помнить, как спать на пустой и холодной кровати.

В дверь звонят. Это Майя. Я заманила её, попросив мне помочь.

— В чём помочь? — уточнила дочурка.

— Собрать вещи, — сказала я в телефон.

— Вы чего, уезжать собираетесь с папой? — спросила она. Сама не поехала на море. Её Немов работает. А без него Майке тоскливо.

Я вздохнула:

— Майюшь, я потом объясню. Приходи просто, ладно?

— Ну ладно, — сказала она.

И… пришла.

Открываю входную. Вижу дочь с рюкзачком, рыжим хвостиком. Как обычно, на ней вместо платья кроссовки и джинсы. Правда, футболка на этот раз голубая.

— Мам, а чего ты тут делаешь? — хмыкает Майка, войдя.

— Проходи, разувайся, — бросаю.

Вернувшись к комоду, достаю из него стопку чистых трусов.

— И чего это? — Майка становится возле стены, сунув руки в карманы своих безразмерных штанов. Под которыми прячутся очень красивые ножки…

— Это моя одежда, — отвечаю ей вкрадчиво.

— А чего она делает здесь? — недоумённо хмурится дочь, — Вы что, затеяли дома ремонт?

— Холодно, — отвечаю, сложив в чемоданчик футболку.

Майка вздыхает:

— Решили квартиру сменить?

— Заморозила! — мелко трясусь, демонстрируя как.

— Ну, мам! Хватит этих загадок! Сдаюсь, говори, — подойдя и с разбегу упав на кровать, она накрывает собой ряд моих ровно сложенных, чистых футболок.

— Ну, кулёма! Вставай! Ты же сейчас всё помнёшь! — вынимаю из-под неё свои вещи. Найдя среди них интересную, ту, что уже не по возрасту мне, говорю, — Смотри, Май? А, ну-ка, примерь?

Майка берёт в руки, смотрит внимательно. Спереди надпись «Summertime». И окантовка волнистая, как сейчас модно.

— Футболочка в стиле Ланы Дель Рей? — вдохновляется дочь. Через голову сняв с себя ту, что на ней, надевает предложенный мною вариант. И, спрыгнув с матраса, стоит возле зеркала, — Как?

— Мне кажется, очень! — поднимаю я вверх большой палец.

Майка лыбится. Первый шаг сделан. Сначала умасли, потом говори…

— Майюшь, может чаю? — я делаю вид, что устала.

Дочурка кивает. Оставшись в нарядной футболочке, трусит на кухню. Там мы ставим чай, согласованно выбрав зелёный. Наливаем по кружкам. Сидим и грызём мармелад.

— Я хотела с тобой обсудить кое-что, — говорю, смочив горло.

Майка, подняв глаза к небу, ровно также, как делаю я, когда чем-то расстроена, восклицает:

— Мамуль! Ну, не надо! Так хорошо ведь сидели? Давай мы не будем о Боре сегодня? Я знаю, что ты не одобрила. Знаю, тебе он не нравится. Но это мой выбор…

— Твой, твой, — я тянусь, глажу Майкину руку, с горсточкой мелких браслетов на тонком запястье, — Я не о Боре хотела.

— О чём? — затихает она. Смотрит с каким-то испугом.

— Понимаешь, решила тебе рассказать кое-что, — говорю я задумчиво.

Майка молчит, продолжает смотреть. И от этого взгляда мне трудно начать свой рассказ.

— Когда я была такой же, как ты. Даже чуточку младше. Мне было всего двадцать лет, — погружаюсь в далёкое прошлое, глаза начинают смотреть сквозь года, — Я встретила одного человека. И очень сильно влюбилась в него…

Я говорю долго-долго. Мне кажется, вечер настал. Я не решаюсь смотреть на часы. Не решаюсь прерваться! Я говорю ей о том, как встречалась с Никитой. Как знала о том, что Никита женат. Как хотела уйти от него! Не смогла… Как потом, он уехал и бросил меня тет-а-тет с новой жизнью.

Майка всё это время молчит. Даже чай позабросила! И ни разу за всё это время её рука не нырнула в вазочку с мармеладом. Я могу лишь гадать, какие эмоции, чувства, рождает мой странный рассказ. Возможно, я вырыла яму себе? Но уже слишком поздно. И слова покидают меня с облегчением, словно только и ждали того.

Мой рассказ обрывается тем, что внутри меня плод. Я не знаю, что делать. А Костя сказал: «Выходи за меня».

— И… ты вышла? Ты поэтому вышла? — опасливо требует Майка.

— Нет, не поэтому, — качаю я головой, — Тогда я ему отказала.

— А как же…, - очевидно в глазах её всё слишком спутано. Майка не может понять, что зачем.

— Папа тебе много раз говорил, что мы с ним поженились до того, как ты родилась. Ты появилась на свет прямо в пробке, в машине.

— Эту историю папа рассказывал мне, много раз, — отвечает дочура.

Костя и правда, любил вспоминать. Каждый раз вспоминал. Каждый её день рождения! О том, как держал на руках, отрезал пуповину. Как он там, в письмах писал? «Этот день был счастливейшим днём в моей жизни».

На секунду мне грустно. Но обратно никак! Может, я предаю нашу общую память? Но Костя ведь сам разрешил. Мне так трудно держать эту тайну в себе. Не могу! Да и Майка уже слишком взрослая, скоро сама станет мамой…

— Так вот. Я согласилась выйти за него, держа на руках тебя, мою милую рыжую девочку. Прямо там, в машине дядь Толи. С отсрочкой в полгода, — улыбка сама собой возникает, когда я вспоминаю тот самый счастливый момент.

— Подожди! — прерывает мои размышления Майя, — То есть, ты была мною беременна. Но не была замужем за папой?

— Нет, не была, — говорю. Приближаемся к главному. Я понимаю, пора…

— Мам? — осторожно, как будто вставая на тонкую льдину, бросает она, — Я же папина, да?

Я молчу.

— Мам? — просит Майя.

И мой многолетний секрет, как заноза, выходит наружу с потоками слёз.

— Ты прости меня, Майка, прости, — я шепчу, закрываю лицо, — Я должна была раньше сказать. Не смогла! Это трудно. Так трудно.

— То есть, я…, - шепчет Майя, — Его? Того самого, с кем ты…

Киваю. И слёзы текут по щекам непрерывным потоком. Ах, сколько же их, этих слёз?

— Майечка, ты можешь меня ненавидеть. Сейчас можешь встать и уйти. Я пойму! Я прощу. Всё равно мне не хватит сил посмотреть тебе в глаза после этого.

Плечи дрожат, я себя обнимаю руками. Рыдаю беззвучно, закусив край губы. Вижу, как Майка встаёт. Вот сейчас она выйдет из комнаты. И я никогда не увижу её. Ну, что я наделала? Как я могла? Говорило же сердце — не надо…

Вместо этого Майка подходит вплотную. Садится на корточки.

— Мам? Ну, ты что? Перестань, — произносит. Сама обнимает меня за колени и гладит и шепчет, — Не плачь, мам! Не плачь.

Минуло десять минут.

— Не сиди на полу, — глажу рыжие Майкины волосы, — Попку застудишь.

— И писю, — вздыхает дочура.

— И писю, — смеюсь.

— Выходит, что я не Шумилова, а Богачёва? — интересуется Майка.

— Выходит, что так, — говорю.

— Надо же! — встав, произносит она, — У кого-то ни одного отца нет. А у меня сразу два.

Она говорит о Марине Крапивкиной. Папа которой ушёл молодым.

— А у тебя сразу два, — повторяю, как мантру, — Один так боится тебя потерять! А второй так безумно хотел познакомиться.

— Познакомиться, надо же, — хмыкает Майка, — А раньше он этого не хотел? Когда тебя бросал беременную?

— Понимаешь, там сложно всё было. У него умер сын. Был ровесником нашего Тошки. Я представить себе не могу, каково, — покачав головой, заключаю, — Он уехал тогда. И, наверное, правильно сделал! Он же не знал, что я жду ребёнка? Хотя… я могла сообщить.

— А папа тебя очень любит, — улыбается Майя, — А ты его любишь?

— Безумно, — я закрываю глаза, — Безумно люблю. Просто тогда я была молодой, бестолковой.

— Такой же, как я? — усмехается Майка.

— Ты умнее! Я верю, — ловлю её пальцы, — Мечтала о том, что не сбудется. Вот, домечталась.

— Значит, папа всё знал? — удивляется дочка.

— Конечно! Твой папа, он… твой. Это он разрешил мне тебе рассказать. Говорит, ты должна знать всю правду.

Майка долго решает, какой мармелад предпочесть. Выбирает зелёный, мохитовый:

— Знаешь, а мне даже легче стало от этого.

— От чего? — говорю, кожу щиплет от слёз.

Майя жуёт:

— От того, что ты мне рассказала. Я всегда удивлялась, какая ты честная, правильная. Как у тебя всё по полочкам в жизни! А я? Я считала себя недостойной дочерью.

— Ты что? Ты с ума сошла, солнышко? — тянусь к ней, чтобы убрать со лба прядь.

— Нет, правда! — качает она головой, — Я считала, что я какая-то неудачная что ли? Ну, и всё время комплексовала. Что мне далеко до тебя. А теперь…

— А теперь понимаешь, что мама твоя экземплярчик с душком, — говорю, усмехаясь.

— Ой, прям! Я такого наслушалась в нашей общаге! — вздыхает дочура, — Как детей оставляют в роддоме, рожают за деньги, от разных отцов.

— Ну, — я стараюсь быть мудрой, — Ситуации разные бывают в жизни. Я, ты знаешь, давно никого не сужу…

— Да что ты? — язвительно фыркает Майка. Имея ввиду свой, с профессором Немовым, тайный роман.

— Майюшь, — говорю ей, — Я не сужу! Я волнуюсь. А это разные вещи.

— Да всё хорошо будет, мам, — отмахнувшись, она берёт мармеладку из вазочки. На этот раз выбирает лимонный, — Так он, говоришь, здесь? Ну, этот мой, био-папа?

«Био-папа», — смеюсь про себя. Удивляясь тому, как легко, невесомо воспринят был Майкой мой тягостный груз.

— Да, он приехал. Теперь живёт здесь.

Майка хватает смартфон, тычет пальцем в экран. Через пару минут выдаёт мне картинку. На ней Богачёв, в кабинете. С каким-то мужчиной. Таким же серьёзным, как он.

— Это он? С бородой, — говорит.

Я киваю:

— Да, он.

— И ты хочешь сказать, — смотрит Майка внимательно, приблизив экранчик вплотную к лицу, — Что мы с ним похожи?

— Ну, — усмехаюсь, — Сейчас судить трудно! Он раньше выглядел немного иначе. Бороды не носил, был моложе значительно. В общем, и я постарела.

— Да ты у меня ого-го! — произносит она. И мне охота подняться, обнять. Как бывало ещё в давнем детстве. Когда Майка, расстроившись чем-то, прибегала ко мне, прижималась щекой к моему животу. И шептала: «Мамуля».

— Ого-го, не то слово, — шепчу. Вспоминаю свои приключения. Кажется, месяц всего лишь прошёл? А с другой стороны, будто целая жизнь…

Майка листает картинки. Никитины фото, как я полагаю? Ищет сходство! Знакомится с новым отцом.

— Майюшь, я тебе рассказала. А твоё дело решать, как поступить с этим. В общем, если захочешь с ним встретиться, это легко. Не захочешь, и он никогда не появится в нашей с тобой жизни.

Майка ныряет рукой в опустевшую вазочку. Там, на дне, осталась одна мармеладка. Вишнёвая! Достав, Майка долго глядит на неё. Откусив половинку, суёт её мне. Так её Костя учил. Пополам. Всё делить пополам. С теми, кто тебе по-настоящему дорог! Возможно, и Никите когда-нибудь достанется половинка её мармеладки? А, может, и нет…