Всего лишь любовь

Глава 16. Костя

В первый раз я был на Чёрном море с родителями, ещё в возрасте девяти лет. Наверное, там они и зачали сестрёнку? Помню, как был удивлён, осознав, что море бывает и тёплым, и в нём хочется плавать. Ибо воды Балтийского моря даже летом с трудом прогреваются до 20°C. В связи с чем, попав в воды Чёрного моря, я плавал до умопомрачения, искал с маской сокровища. Коими были монеты, ракушки и прочая снедь.

Второе, что сильно меня удивило, это кромешная тьма черноморских ночей. В сравнении с нашими... А я тогда думал, что в каждом городе так, как у нас — летом белые ночи. А у них темнота, хоть глаз выколи!

Помню, как жили мы в домике. Снимали комнату у местной семьи. У них была дочка, Марина. Красивая, на пару лет старше меня. Я жутко стеснялся! А как-то раз помогал по хозяйству. Завёл речь о Питере. Она так прониклась моими рассказами, на том и сошлись. С нею я целовался впервые. Марина с её слов, умела!

— Язык держи при себе, — поучала она, — И слюну сглатывай, прежде, чем присосаться.

Я укрощал свой вертлявый язык, сглатывал слюни, и усердно пытался проникнуть под майку Марины ладонями. Те ощущали биение сердца сквозь ткань. Мне почти удалось! Только нас в полуночном саду застал её батя. Влетело обоим! Как оказалось, даже южная ночь — не гарантия. Быть пойманным можно везде.

Я не был тем первым, кто целовал Виталину. Хотя имел все шансы им стать! Я также не был и тем, кто впервые проник в её тело своим... Но надеялся, больше никто не посмеет. После меня — никого! И теперь, наблюдать, как тот самый «первопроходец» обивает её одинокий порог? Это так унизительно! Невыносимо. Но я, смерив гордость, ушёл вслед за ним.

Вынув куртку из Опеля, я надеваю её на себя, чтобы скрыть те последствия нашей борьбы, что возможно скрыть курткой. Футболка испорчена! Ворот разодран, подмышкой сияет дыра. От воды, что Виталя на нас опрокинула, мои волосы снова завились. Частично! Отчего я похож на кудрявого льва. Вынимаю цветок из своей шевелюры. Букет, что был призван её впечатлить, стал «оружием». К сожалению, он слишком мал! Вот бы влепить ему розами...

Богачёв сел в свой джип. Тот чуть отъехал в сторонку, стоит. Неужели, он думает, Вита его позовёт? Это просто немыслимо!

Я беру сигареты, сую их в карман своей тёмной джинсовки. Рукой причесав волосню, отправляюсь к нему. Иду не спеша. Как бы просто гуляю. На ходу вынимаю початую пачку «Петра». Я сегодня купил! Думал, так, для проформа. Пускай полежат в бардачке. Но сейчас понимаю, их время пришло.

Подойдя к внедорожнику, типа Рендж Ровер, опираюсь на крышу рукой, и стучу в боковое стекло. Открывают не сразу. Стекло отъезжает с едва ощутимым жужжанием, являя взору отделанный кожей салон. Богачёв «отдыхает» на заднем сидении. Чистит перья, которые я «проредил».

Усмехаюсь, поставив свой локоть в проёме окна задней дверцы:

— И чего? Ждёшь, что тебя пригласят?

Водитель его на переднем сидении молчит. Богачёв одаряет насмешливым взглядом:

— Как и ты.

Я ворочаю пачку в руках:

— Я могу и с ночёвкой в машине остаться. Ради Виты могу хоть на лавочке спать!

Мой голос звучит вызывающе. Типа: «Слабо?». Хотя, понимаю умом, что такие, как он не привыкли спать в полевых условиях. Наверное, он на морях выбирает отели 5 звёзд? И, скорее всего, окунает свои телеса не в морскую водицу, где плавают «смертные», а в особый бассейн для таких небожителей, как и он сам.

— Любопытно! А почему не с супругой? Ах, точно! Она же тебя прогнала? — он приглушённо смеётся. Расчёской водя по густой бороде.

«Ты ещё свою шерсть на груди расчеши, чтобы лучше смотрелась», — рассерженно думаю я.

— Нас обоих прогнали! — напоминаю.

— Как в фильме, ага, — говорит Богачёв, и пихает расчёску в нагрудный карман пиджака. Рукав у него некрасиво оторван. Моих рук дело! Надеюсь, пришить не получится? Хотя, Богачёву купить новый костюм — как два пальца опи́сать. Это у меня каждая футболочка — это не просто одежда, а символ любви.

Я не хочу уточнять, в каком именно фильме. Не о кино говорим! А давлю на «больную мозоль». Помню, как загорелись глаза, когда я напомнил ему о годах:

— Ты староват для таких приключений!

— Дался тебе мой возраст? — лениво раскинувшись, произносит хозяин Рендж Ровера. В этой машине и жить можно. Этакий дом на колёсах. А уж, какой на сидении может быть секс...

— Ещё лет десять, и начнутся проблемы с потенцией, — издаю тихий вздох сожаления, — Потому и торопишься? Чтобы успеть.

— Мне любопытно, а что у вас с Витой случилось? Или у вас с ней... Как это? — он намеренно долго подбирает слова, — Гостевой брак? — наконец выдаёт.

— С чего бы? — я хмурюсь.

— Колечко не жмёт? — усмехается он.

— В самый раз! — говорю, уже грубо.

— Угостишь сигареткой? — косится на пачку, которую я машинально измял.

Я бросаю одну на сидение. Не хочу контактировать с ним! Богачёв усмехается, глядя на эту подачку. А затем вынимает свои. Макинтош. В портсигаре. Выжидает, глядит исподлобья. Ждёт, что я попрошу угостить. Хрен тебе! Вынимаю зубами из пачки одну сигарету. Выпрямляюсь. И, отвернувшись спиной к его джипу, позволяю себе закурить.

Эх, Виталина убыла бы точно! Вспоминаю сейчас, как она вела носом на дне рождения у Майки, когда я курил. А теперь... Ей, наверно, плевать, что я ем, и как гроблю себя почём зря.

Спустя пару мгновений с другой стороны от меня хлопает дверца машины. Богачёв появляется рядом со мной, с сигаретой во рту. Встав метрах в двух, с наслаждением тянет в себя ароматный табак. Я делаю пару затяжек.

— А теперь давай начистоту, — обращаюсь к нему по-мужски, — Что тебе нужно от Виты?

Он намерено долго молчит. Как же бесит заносчивость в тёмных глазах. Как будто он ставит себя выше всех. Выше меня, так уж точно!

— Нужно не мне от неё, а ей от меня, — говорит, наконец. Я не могу удержать в себе вздох удивления:

— Ей от тебя? Интересно!

— Ей нужна поддержка, — говорит он, — И я это чувствую.

— Какой ты, однако, чувствительный! — произношу, сплюнув под ноги шмат горьковатой слюны. Ненавижу его! Рядом с ним ощущаю себя безнадёжным подростком. Ни на что не способным. Как будто я — часть его злобной игры.

— Вы сколько с ней прожили? Двадцать лет? — уточняет он, пуская дым изо рта.

— Двадцать один, — отвечаю я хмуро.

— Солидно, — одобрительно хмыкает он, — Признаться, я делал ставку на меньшее.

— Делал ставку? В каком это смысле? — я смотрю на него с отвращением. Так, будто он только что рассказал мне какой-то постыдный секрет.

— Прикидывал, что вы с ней расстанетесь, через годик-другой, — говорит он с такой убеждённостью, будто и впрямь делал ставку на нас.

Мне становится не по себе. Как будто все эти годы я был под присмотром. Словно кто-то чужой наблюдал за моей личной жизнью. Этот кто-то довольно реален, он в этот самый момент курит рядом со мной...

— Думал, вернёшься сюда и утешишь? — бросаю сквозь зубы.

— Ну, ты ведь утешил, — констатирует он, — Спасибо на том! И за то, что мою дочь вырастил, тоже спасибо.

Меня накрывает! Да так, что в глазах темнота... Выронив то, что ещё не успел докурить, на асфальт, я бросаюсь к нему. И вцепляюсь! Как там, только что, в обветшалой парадной. Но только сильнее! Прижав к боковине огромного джипа, рычу в обнаглевшее злое лицо:

— Майя моя дочь! Ты понял, ублюдок? Она — моя!

Из машины выходит водитель. Вырастает, как гриб! Метра два высотой, и такой же в плечах. Клон Сильвестра Сталлоне.

— Никита Георгиевич, какие-то проблемы? — произносит спокойно.

Наверное, прежде чем кинуться, ему нужно услышать команду хозяина: «Фас!». Но тот, даже будучи мною прижатым к машине, кивает:

— Нет, Вань, всё нормально.

Однако же, взгляд говорит об обратном. Мол, надавишь сильнее, и я натравлю на тебя своего волкодава.

Я с трудом разжимаю сведённые пальцы. Отступаю на шаг от него. В голове монотонно звучит: «моя дочь, моя дочь, моя дочь». Молоточками бьёт по вискам его фраза: «Спасибо, что вырастил».

Я буквально себя заставляю уйти. Сесть в машину. Оставить снаружи всё то, что сумел пробудить этот хрен. Майя — моя дочь! Ведь отец — тот, кто вырастил.

«Спасибо, что вырастил». Спасибо? Спасибо! Спасибо... Твою мать! Вот, урод! Сглотнув, я цепляюсь за руль. Не хочу уезжать! А вдруг он дождётся, пока я уеду, а после — поднимется к ней? А вдруг, она ждёт, пока он поднимется? Ждёт его...

Из моей точки вижу машину, могу контролировать вход в Виталинкин подъезд. Не уеду! Останусь стоять до тех пор, пока он здесь стоит. Уж если у них с Богачёвым должно быть свидание, то порадуюсь втайне тому, что испортил им вечер, сумел поломать этот план.

На смартфон прилетает послание. Витка? Хватаю его, ощущаю, как сердце надрывно стучит...

«Антошка», — читаю. Становится стыдно! За всем этим я и забыл. У меня есть Антон. Вот Антона никто не отнимет! Я его никому не отдам.

Вместо тысячи слов вижу фото. Антоха в компании прочих ребят, отчего-то весь грязный, сидит у костра. В руках у него уголёк. Понимаю, что это — картошка, которую он так старательно ел, потому перепачкался. На плечи накинута кофта, футболка вся в саже. Как будто он ею вытирался.

Пишу:

«Молодцом! Только матери эту фотку не шли».

Понимаю, что скажет Виталя. Начнёт возмущаться, что Тоха испортил хорошую вещь.

«Я ей другую пошлю», — пишет сын. И тут же даёт оценить, предвкушая цензуру. На второй фотографии он в труселях, с кремом от солнца и улыбкой во всех тридцать два. Увеличив, я вижу озёрную гладь и песчаную отмель. Где, кроме него и парней, лежат и девчонки в купальниках.

«Как подружек зовут?», — уточняю.

Антоха в ответ присылает мне рожицу:

«Па!».

Я смеюсь. Понимаю, не скажет! Хотя, сам я влюбился впервые, когда был ровесником Тохи. Вот только «впервые», в моём исключительном случае, означало — на всю предстоящую жизнь.