Всего лишь любовь

Глава 15. Вита

Накупила себе всяких радостей. Пенку и гель с авокадо, шампунь для густоты волос, скраб для лица и для тела. Закрылась в ванной. Пою.

И всё-таки что-то есть в этой отсрочке. Словно отпуск взяла! И вернулась в свою беззаботную юность. Не туда, где беременность Майкой меня угнетала. А раньше! Помню, вот также сбегала из дома, от маминых нравоучений. Чтобы успеть навести марафет к приходу Никиты. А он приходил не так часто. Зато уж, когда приходил…

Мы с ним часами валялись в постели. Не могли друг дружкой насытиться.

— В море сииинем, в моооре южном,

Рыбка, рыбкааа, непростааяяааа,

Исполняааает все желанья,

Вот такааяяа золотаяяяаааааа…

— исполняю я в полный голос, ощущая, как тёплые струи скользят по спине.

Вот сейчас могу вспомнить, как было с Никитой, и… с Костей. Кто лучше в постели? Сколько раз мне Шумилов задавал подобный вопрос. Пытал:

— Ну, скажи!

А я говорила:

— Ты лучше!

Конечно, а что я ещё могла сказать? Правда, если припомнить, какой я была с Никитой… Другой! Наверное, то, что мне нравилось с ним, то не нравилось с Костей. И наоборот. Мне хотелось стереть всё, что было с Никитой из жизни, начать всё с нуля. А потому и розы я возненавидела. Он так любил дарить мне огромные букеты роз. И изумруды больше не надевала ни разу. Хотя, серёжки, тот первый подарок его, до сих пор лежат в моей ювелирной шкатулке.

— Ой, люли, мои, люлииии,

Ой, люли, поцелуиииии…

— Завершаю припев. Смыв с тела пенку, спешу насухо вытереть влагу нагретой махрой. Квартира прохладная, хотя солнце бывает достаточно часто. Но сумрак внутри! Я так жалею, что не успела сделать ремонт. Раньше в моде были другие обои и мебель, и шторы. Да и мне было как-то уютно бывать здесь, с Никитой. А теперь, после нашей квартиры с Шумиловым, эта кажется сумрачной и неуютной.

Сделав тюрбан на голове, надеваю халатик на чистое тело. Домашние тапки «с ушами». Их обожает Капустин! Когда я сижу на диване и шевелю обутыми в тапки ступнями, он атакует и прыгает так, словно заяц.

Выйдя, встречаю своего неугомонного пса в коридоре. Он стоит, устремив взгляд на двери, и машет хвостом.

— Капустин, рыбонька! Идём, я тебя покормлю? — предлагаю.

Но он и не думает реагировать. Хотя в обычное время кормёжка — едва ли не главная часть его дня.

— Чего ты там видишь? — становится не по себе.

Говорят, что животные видят то, чего не могут увидеть люди. Например… призраков. Неужели, Шумилов был прав много лет тому назад, говоря, что в этом доме их множество?

— Капустин! — зову его, — Цмок, цмок, цмок!

Вдруг слышу за дверью какие-то звуки. Как будто кто-то упал. По спине холодок…

Подбираюсь на цыпочках к щёлке, которая служит глазком. Приподняв, ожидаю увидеть… Не знаю, что именно? Какую-то злобную сущность. Но вижу иное! Площадка широкая, взгляд достаёт до стены. А возле неё, мёртвой хваткой сплелись две фигуры. Я могу различить тёмно-серый костюм. Седину в волосах…

— Ах ты, скотина, — надрывно сипит чей-то голос. И он мне так сильно знаком!

Открываю замок, и створка двери упирается… в розы. Те лежат на моём сером коврике. Словно кто-то украсил его!

Высунув нос наружу, я вижу воочию сцену борьбы. И оба «борца» мне до боли знакомы! Один — Богачёв, другой — Костик. Лежат, подтирают собой грязный пол.

— Ну, ты и кабан, — хрипло давит Шумилов, и с треском рвёт на Никите рукав.

Тот неожиданно валится на бок. Шумилов седлает его, налегая всем телом. Сам он грязный, как свин!

— Запрещённый приём! — восклицает Никита, — Яички не трогать! — и упирает ладони в Шумиловы плечи.

— А чего ты ими трясёшь, как гиббон? — отзывается Костик, пытаясь его одолеть, — Ты меня спровоцировал!

Я должна бы прервать это действо. Но не могу сдвинуться с места! Стою, зачарованно глядя, как двое мужчин занимаются тем, в чём не один из них прежде не был мною замечен. Ни один, ни другой! Вокруг них на полу лепестки, и ещё один, более скромный букет, как невинная жертва, лежит в стороне…

Вдруг из соседней двери на площадку является бабушка, что живёт в этом доме, наверно, с момента его основания. Мне иногда доводилось здороваться с ней. Вечно всем недовольная, сухощавая, словно урюк, она имеет какое-то странное имя. Агриппина, кажется? И носит очки на носу.

— Я сейчас милицию вызову! — голос её отражается эхом от стен.

Я просыпаюсь:

— Не надо! Пожалуйста!

Ныряю обратно в квартиру. Хватаю ведёрко и ставлю под кухонный кран.

«Ну же, быстрее», — гляжу, как вода набирается. Когда почти достигает краёв, вынимаю из раковины и торопливо несу, не боясь расплескать на площадку. Капустин в недоумении наблюдает за мной, но выходить опасается.

Эти двое никак не расцепятся. Пока один не отступит, не поддастся другой! Выдыхаю свой страх и, подбежав к ним поближе, плещу из ведра на обоих…

На стене позади остаётся пятно. Как по команде в игре «Море волнуется раз», фигура из двух крепко сцепленных тел замирает. И оба, взглянув на меня, произносят:

— Виталина?

— Виталь?

Я дышу так надрывно, как будто бежала с ведром марафон. Только сейчас понимаю, как руки дрожат. Но голос звучит удивительно твёрдо:

— Вы что тут устроили?

— Вит, это правда? Ты с ним? — Шумилов встаёт, отпускает Никиту.

Тот пытается выглядеть сдержанным. Это трудно в дырявом, испачканном пылью костюме. Шумилов не лучше! Выглядит так, будто им мыли пол.

— Виталина, прости! Я не хотел, чтобы так получилось, — произносит Никита, поднявшись.

— Не хотел! Ты серьёзно? Мне кажется, очень хотел! — возражает Шумилов.

— Уходите, пожалуйста, оба, — отвечаю, сжимая ведро.

— Но…, - пытается вставить Шумилов.

Но я обращаюсь совсем не к нему:

— Никит, мы с тобой пообщаемся, позже, ладно?

Тот уязвлено вздыхает:

— Конечно!

Вот уж не думала, что когда-то увижу Никиту… таким. Богачёв на полу, соревнуется с Костей. Ей Богу, ну просто кино!

— А со мной? А со мной ты не хочешь пообщаться? — взрывается Костя. На фоне Никиты он смотрится как воробей.

Я возвращаюсь в квартиру и хлопаю дверью. Шумилов, прилипнув к ней с той стороны, шепчет в прорезь:

— Виталь, ну открой?

— Уходи! — закрываю щеколду. Цепочку, всё сразу! Как будто он может вломиться сюда.

— Виталина, открой! — он стучит кулаком.

Я отвечаю ему, как соседка:

— Я сейчас милицию вызову, понял?

Мне кажется, он не уходит. Я жду полчаса. А потом выхожу, держа веник подмышкой. Нет, не ради защиты от Костика! А чтобы собрать с пола мусор. Соседка меня не простит! Как её там? Агриппина.

Собираю в совочек цветы. Кажется, это ирисы? Подняв с пола букетик, смотрю на него. Как Пятачок из мультфильма на лопнувший шарик. Какого размера он был? А цвета какого? Эустомы, ирисы, зелёная травка. Узнаю Шумиловский «почерк». Он всегда заставлял улыбаться, умел удивить! Но сейчас, вопреки ожиданиям, хочется плакать…

Розы почти уцелели. По ним потоптались немного. И несколько крайних цветков пришлось выбросить. Но остальное спасу!

Уже уходя, замечаю красивый пакетик. Он всё это время стоял наверху, что помогло ему выжить в той склоке, которую тут учинили мужчины. Заглянув, вижу горло бутылки и шелестящий набор шоколадных конфет. Что ж, будет, чем поразвлечься, и чем успокоить себя перед сном.

Заношу вместе с розами внутрь одинокой квартиры. Капустин уже тут как тут.

— Розы невкусные! — тороплюсь объяснить.

Надеюсь, что он не полезет их пробовать? По крайней мере, шипы не позволят.

В пакетике — Сангрия, тёмный рубин проступает сквозь толщу стекла. А конфеты с орехом. Ну, кто ещё мог принести это всё? Ну, конечно, Шумилов! Никита бы выбрал вино подороже. Шардоне, например! И, как минимум, плитку Швейцарского шоколада, или коробку Ферреро Роше. Обычно такие подарки сулили мне встречи с ним. Но совершенно не ради подобного, я позволяла ему делать всё…

Боже мой, до сих пор не могу отойти от увиденной сцены! Как вообще эти двое оказались здесь одновременно? Вот уж и вправду, мистический дом. Наливаю в бокал алой Сангрии. Открываю конфеты.

— Тебе сладкое вредно, — объясняю Капустину. Тот, облизнувшись, сидит в ожидании.

Вот Шумилов бы точно скормил ему пару конфет, да ещё бы плеснул в миску Сангрии. А потом у Капустина будет крапивница, или опять приключится понос. Нет уж, пускай лопает корм! И пьёт воду. А Сангрию выпью сама.

Первый глоток, и я закрываю глаза. Уносимая мыслями прочь из сегодняшней ночи. Туда, где на крыше кирпички мы вместе с Шумиловым пили вино. Повод был веский! А конкретно, Шумиловский красный диплом…

— Ну, ты ведь пойдёшь в аспирантуру? — спросил выжидающе. Вопрос звучал так: «Ты будешь и дальше со мной?».

Я была влюблена в Богачёва. Наш роман с ним был в самом разгаре! Я вообще не могла в то далёкое время мечтать ни о чём, кроме объятий Никиты. Кроме того, чтобы быть с ним всегда.

— Не знаю, Кость! А зачем? — я пожала плечами.

— Как зачем? Чтобы дальше учиться, — ответил он так, словно иного себе и представить не мог.

— Учение — свет! — отпила из горла́.

— А ты хочешь быть неучёной, — упрекнул меня Костик, намекая на то, что мой диплом будет синий. Такой, как у всех.

— Я не знаю, чего я хочу, — я, вздохнув, посмотрела на небо, — Хочу быть любимой! Хочу выйти замуж. Родить двух детей. Как минимум. Мальчика, девочку. Глупо, да? Примитивно?

Когда опустила глаза, то увидела Костю. Он смотрел на меня так серьёзно. Совсем без усмешки:

— Не глупо! Нормально желать того, что природой заложено в нас.

«Выходит, исполнилось», — думаю с грустью. Замуж вышла, детей родила. А была ли любимой? Не знаю.

— Вав! Вав! — произносит Капустин.

— Знаю, рыбонька! Ты меня любишь, да? — склоняюсь к нему и треплю за мохнатое ушко. Кажется, Сангрия чуть опьянила меня. Закрываю бутылочку, ставлю её в холодильник. И с третьим по счёту бокалом иду коротать вечерок.