Забитая жена для генерала дракона (СИ)

Глава 23

Дворецкий молча вёл меня по задним лестницам, мимо кухни, мимо чуланов, где пахло воском, мукой и чем-то древним — будто дом дышал воспоминаниями. В руках я несла матрас, подушку и три одеяла, накинутых поверх плеча, как мантию изгнанницы. Всё это пахло лавандой и пылью — запахом чужого уюта, который мне дарят на одну ночь.

Я никак не могла отделаться от неприятного чувства, что теперь это всё не моё. Всё чужое. Всё казённое.

И от этого почему-то стало грустно. Раньше я была уверена, что матрас — мой, подушка — моя. И это давало какое-то ощущение уюта и спокойствия.

Ничего. С первой зарплаты я куплю себе свой матрас, постельное бельё и подушку. Вот первым делом!

— Чтобы вас гарантированно не нашли, — произнёс мистер Герберн, не оборачиваясь, — я предлагаю вам спать в семейном склепе.

Я замерла. Мне показалось, что я ослышалась.

— В… склепе?

Дворецкий остановился, обернулся. В свете фонаря его лицо казалось высеченным из мрамора — спокойное, безжалостное, почти как надгробие.

— Не переживайте. Он отапливается.

Я моргнула. Склеп… с отоплением?

— Господин генерал купил это поместье у одной вдовы, — продолжил он, будто читая по квитанции. — Она часто проводила время возле могилы своего мужа. Поэтому заботливые родственники устроили ей в склепе магическое отопление. Бедняжка сидела там сутки напролёт, шептала мёртвому, вязала, вышивала. Ей даже чай приносили туда. Словом, мадам совершенно сошла с ума от горя…

— Бедняжка, — кивнула я, думая о несчастной вдове.

— Её уже хотели признать сумасшедшей, но однажды её сумасшествие внезапно исцелилось, — продолжил дворецкий.

Я была заинтригована.

Больше всего на свете я обожала истории про старинные дома. Наверное, это осталось еще со времен того мира, где я ютилась в квартирке, любовалась роскошными поместьями на фотографиях и вздыхала: «Живут же люди!».

— Чудо исцеления случилось во время уборки. Горничная, прибираясь в комнате покойного, обнаружила под его матрасом стопку писем. В них он признавался, что изменял ей все двадцать лет брака. С горничными, с подругами, с кузиной… даже с ее сестрой, если верить последнему письму.

Я невольно хмыкнула. Даже в этом — чудовищном — рассказе был какой-то безумный, утешительный юмор.

— После этого вдова быстро сняла траур, закрыла склеп на замок и ключ выбросила. Потом оформила документы и продала поместье, а сама уехала к родственникам. Тем, с которыми точно не спал ее супруг, — продолжил мистер Герберн. — Это я к чему рассказываю? К тому, что ключа нет. Склеп не закрывается.

Он снова пошёл вперёд. Я последовала за ним, прижимая подушку к груди, как щит.

Под покровом ночи, с лампой, дрожащей в его руке, мы вышли в сад.

Снег падал мягко, бесшумно, окутывая всё серебром. Кусты, деревья, дорожки — всё сияло, будто мир перевернули, и небо теперь под ногами. Настолько светло, что не нужны фонари. Только снежинки, кружащие в воздухе, словно ангелы трусили над нами перьевую подушку.

— Вы точно не передумали? — спросил дворецкий, глядя на меня. Он резко остановился.

Я посмотрела вдаль.

Там, метрах в трёхстах от дома, среди старых тисов и чугунной ограды, возвышалась низкая постройка из серого камня. Крыша покосилась, но дверь — чёрная, массивная, с медными заклёпками — выглядела почти… гостеприимной.

— Я сразу предупредил, что место надежное, но оно вам может не понравиться, — пояснил он. — Однако, здесь точно никто не помешает вам уснуть. И никто не сможет вас найти, даже если будет искать.

Мы дошли до склепа.

Дворецкий толкнул дверь. Она скрипнула — не зловеще, а устало, по-стариковски, мол, что вы от меня хотите? Ходють тут всякие! Покой нарушают!

Внутри пахло сухим деревом, воском и… странно, но правда — теплом. Да, именно теплом. Ни сырости, ни могильного холода. Словно кто-то только что ушёл, оставив за собой доброту и печаль.

Лампа отбросила длинные тени на стены. По обе стороны стояли мраморные саркофаги — чёрные, белые, с выбитыми именами, датами и короткими эпитафиями. У одного из саркофагов лежали сухие цветы — розы, наверное. Когда-то красные. Теперь — коричневые, хрупкие, как пепел.

В углу — каменный шкафчик для урн. На одной из полок — прах. Рядом — ещё одни засохшие цветы и… крошечная игрушечная лошадка из дерева.

Я подошла ближе.

На крышке одного саркофага значилось: Эл. Ди. Донверт. 1798–1842. «Примерный муж, любящий отец, но плохой наездник».

— Так вам куда постелить? — спросил дворецкий, пока я рассматривала эпитафии.

— Я сама. Не беспокойтесь, — улыбнулась я, понимая, что здесь вовсе не холодно. И совсем не страшно. Пока что.

Дворецкий усмехнулся, но в глазах его мелькнуло сочувствие.

— Тогда я оставлю вам лампу, — кивнул он. — Тут нет сквозняков. И тепло будет до утра. Спокойной ночи, мисс Дита.

— Спокойной… — прошептала я, уже стоя в дверях.

Он ушёл. Его шаги затихли в снегу, будто их и не было.

Я вернулась выбирать себе место. Так, на ком я сплю?

“Гарольт Донверт Младший. Слишком многим был отцом, а теперь лежит с концом!”

Фу таким быть! Нет, пожалуй, я посмотрю еще варианты.

“Квентин Донверт. Он бы нас проклял за то, что мы похоронили его не возле любимого борделя!”.

Тоже не вариант. Ишь ты! Покойный ловелас!

Кто у нас тут еще?

“Авелин Донверт. Немного заблудившаяся дочь”.

Я отошла подальше. Так, а тут у нас кто? Имя почти стёрлось.

“Думал, что умер от вина. Но немного ошибался!”.

Алкоголики — не наш профиль.

“Йогер Донверт Странный. Реально странный!”

“Честер Донверт. Любимый муж”

— Так-так… А ты, видимо, и есть тот самый «дорогой муж», — прошептала я. — Но на чужих мужьях я не сплю.

“Каспар Донверт. Впервые спит один”.

В груди щемило. Не от страха. От странных мыслей, которые навевали чужие надгробия.

— Ладно, — сказала я. — Пусть будет склеп. А кому какая разница? Либо спать под генералом… либо на как там тебя? Каспар Донверт! Второй вариант, пожалуй, честнее.

Я расстелила матрас прямо на саркофаг. Подложила подушку. Накинула одеяла — одно, второе, третье. И всё равно дрожала.

Но не от холода.

А от усталости. От всего, что случилось за этот день.

Гвоздь в кармане.

Поцелуй генерала на губах.

Саркофаг под спиной.

Я лежала, глядя в потолок склепа, и вдруг поняла: никогда ещё я не чувствовала себя такой живой.

Живой — в мире мёртвых.

Свободной — в доме, где каждый уголок принадлежит дракону.

Невидимой — и потому невредимой.

Я закрыла глаза, радуясь, что сегодня ночью сплю одна. Интересно, что ответит отец генерала?

Я перевернулась на другой бок, словно пытаясь отогнать все лишние мысли.

За стеной — снег.

В поместье — дракон.

А здесь… здесь я могу просто дышать.