Мир рухнул в один вдох.
Я не кричала. Крик застыл где-то глубоко — в груди, в горле, в том самом месте, где живёт дыхание.
Я дралась.
Вырывалась.
Царапалась.
Вонзала ногти в руки, рвала ткань, кусала губы до крови, лишь бы не дать им того, что они хотели.
Лишь бы не стать ещё одним обрывком их памяти.
Ещё одной «шледи», которая «сначала царапалась, а потом просила ещё».
Но я бы не просила. Мне проще было бы умереть.
Подонок навалился на меня — тяжёлый, пьяный, с дыханием, отравленным вином и похотью. Его пальцы впивались в мои плечи, будто хотели вогнать меня в саму кровать, в матрас, в тень, утопить в грязи своих мыслей и желаний.
И вдруг — грохот.
Не просто стук.
Не просто скрип двери.
А взрыв.
Дверь вылетела из петель.
Дерево разлетелось в щепки.
Воздух вздрогнул от нечеловеческой ярости.
Тело, что давило меня к шелковым простыням, взвилось в воздух — не поднятое, а вырванное, как сорняк из земли, безжалостно, с такой силой, что я почувствовала, как ветер хлестнул по щекам.
Эллинер стоял посреди комнаты, как ураган, сорвавшийся с цепи.
Его грудь вздымалась. Изо рта вырывался пар, будто он уже не дышал воздухом, а сжигал его изнутри.
Его глаза — две щели, вертикальные, как у хищника в ночи. Кожа на скулах натянулась, и сквозь неё проступила чешуя — тёмная, почти чёрная. Не узор. Не иллюзия. Настоящая. Живая.
— Ты сказал… что? — прошипел подонку, которого держал за горло.
Мерзавец задыхался, брыкался, но не мог вырваться. Его ноги болтались над полом.
— Эллинер, подожди, это шутка! Просто игра! Мы же… — начал он, но не договорил.
Генерал бросил его.
Не в дверь. Не на пол.
В окно.
Стекло разлетелось в брызги, как лёд под копытом.
Осколки сверкнули в свете люстры.
Крик оборвался на полуслове.
Тишина.
Секунда.
Другая.
Двое дружков, не сговариваясь, бросились к двери.
Без криков. Без попыток оправдаться. Просто — побежали, как крысы. Им не хотелось ждать своей очереди.
И снова тишина.
Она накрыла комнату тяжелым покрывалом. Только снег шуршал за окном, да дыхание генерала — рваное, звериное, будто он сдерживал пламя ярости в груди.
Я видела, как в спальню врывался снег.
Холодный, белый, невинный.
Как стоит посреди комнаты разъяренное чудовище. Горячий пар его дыхания смешивался с ледяным ветром улицы.
Эллинер не бросился в погоню.
Но я чувствовала, что он убьет их.
Не сейчас. Позже.
И я никогда не узнаю, как и где это произошло.
Генерал сделал шаг в мою сторону. Потом ещё один.
Тяжело опустился на край кровати, будто его ноги отказывались держать вес собственной ярости.
Его рука — дрожащая, с когтями — медленно потянулась к моему плечу.
Я не отстранилась, глядя на чудовищные когти.
Не могла.
В тот момент, когда рука коснулась моего плеча, она стала человеческой.
Пальцы коснулись разорванной ткани осторожно, почти благоговейно — как будто боялся, что я рассыплюсь, если он двинется слишком резко.
— Дита… — выдохнул он.
Имени хватило.
В следующее мгновенье он сорвал меня с постели, прижал к себе так, будто хочет вдавить в свою плоть, спрятать в рёбрах, где я стану частью его сердца — и тогда никто, никто, даже он сам, не посмеет дотронуться до меня.
Я чувствовала, как дрожит его горячее тело.
Не от холода.
От ярости, которую он загнал внутрь, чтобы не пугать меня.
Я прижала ладонь к его груди — и почувствовала, как под кожей бушует жар.
Как будто в нём — целый вулкан, который он сдерживает ради меня.
Снег врывался в комнату, цеплялся за расстёгнутый алый мундир, таял на его чешуйчатых скулах и растрёпанных волосах.
Я чувствовала, как его сердце колотится под моей щекой — быстрое, горячее, почти звериное.
Эллинер сделал вдох и закрыл глаза. Словно пытался погасить собственное пламя усилием воли.
Ещё один вдох.
И на меня смотрели глаза не зверя. Человека.
Узоры на скулах исчезали с каждым глубоким вдохом.
Я чувствовала, как под пальцами дрожит его кожа. Как бешено колотится сердце — не от страсти. От ужаса.
Его ужаса.
За меня.
— Ты… — прохрипел он, и его голос был пропит дымом и болью. — Ты в порядке?
Я не могла ответить.
Губы дрожали. В горле стоял ком из слёз, страха и облегчения, которое было острее самой боли.
— Больше… никогда… не смей… — прохрипел он, и голос его дрожал не от ярости. От страха. — Не смей молчать. Не смей терпеть. Не смей думать, что я не услышу.
А я…
Я прижалась к нему и впервые за эти дни перестала дрожать.
Потому что теперь его тело говорило.
Зверь внутри. Я чувствовала его…
И он говорил со мной.
Без слов.
Но я его понимала.
Он сказал, что если бы весь мир обрушился на меня — он бы заслонит меня собой.
Даже если для этого придётся обернуться драконом и сжечь всё дотла.
Я посмотрела на его лицо.
Тень чешуи, как будто дракон внутри не хотел уходить.
— Всё хорошо, — выдохнула я, желая помочь. — Ничего не случилось. Ты успел…
— Зачем ты это говоришь? — послышался хриплый голос, а меня опалило жарким дыханием.
— Я… я хочу тебе помочь успокоить… его, — прошептала я, чувствуя присутствие зверя совсем близко.
— Ты не успокоишь его, — прошептал генерал. — И он не уйдёт.
— Почему? — прошептала я.
— Потому что он хочет тебя.