— Три…
Слово уже дрожало на губах, готовое вырваться вместе с криком, с кровью, с разрывом плоти, но…
… дверь скрипнула.
Не так, как раньше — не бурей, не ударом, не угрозой.
Тихо. Почти по-домашнему. Так тихо, что я сначала подумала — это шорох теней. Или бред от боли.
Я не обернулась. Не смела. Даже дыхание затаила.
Шаги — мягкие, осторожные, будто боялись разбудить боль.
И вдруг — прикосновение.
Мягкая ладонь в белой перчатке легла на моё плечо.
— Мистер Брукс, — прошептала я, словно пытаясь доказать себе, что мне это не приснилось.
Старый дворецкий. Тот самый, что подавал мне чай в первый день после свадьбы и сказал, глядя прямо в глаза: «Граф счастлив. А когда граф счастлив — и дом дышит».
Сейчас дом задыхался болью.
— Госпожа, — прошептал голос дворецкого, сухой, как осенний лист. — Потерпите немного… Я вам сейчас помогу. Только умоляю вас… не кричите.
Я кивнула. И зажала рот ладонью, чтобы даже стон не вырвался.
Он достал из кармана ливреи инструмент, похожий на клещи.
Я почувствовала, как его пальцы — дрожащие, но уверенные — коснулись моего уха.
Боль вспыхнула — острая, жгучая, как будто гвоздь врос в нервы. Я впилась зубами в кулак, пока слёзы не потекли по запястью.
Но я не издала ни звука. Лишь тихий всхлип.
— Простите, мне нужно его подцепить, — прошептал дворецкий, когда из моих глаз брызнули слезы.
Я кивнула, мол, ничего… Всё хорошо… Я терплю…
Щёлк.
Металл выскользнул из плоти и дерева.
Я пошатнулась. Едва не рухнула на пол.
Свобода ударила в висок — не облегчением, а шоком. Я пошатнулась, будто земля ушла из-под ног. Впервые за час я могла повернуть голову… и не сделала этого.
Я повисла, вцепившись обеими руками в каминную полку.
Дворецкий осмотрелся и спрятал клещи, осторожно держа гвоздь между пальцами, как улику. Его глаза — тусклые от возраста, но острые, как иглы — изучали меня.
— Вас накажут, — прошептала я, глядя на него. Голос дрожал, но не от страха — от благодарности, которую стыдно было показывать.
Вместо ответа мистер Брукс подал мне чистую салфетку — белоснежную, красивую, кружевную.
— Приложите к уху. Там кровь, — прошептал он среди шорохов спящего дома и тиканья часов.
Неловким движением я приложила ее к уху, не чувствуя облегчения. Казалось, ухо у меня огромное, горячее, и любое прикосновение к нему вызывает боль. Даже мысль о прикосновении к нему вызывает боль.
— Дворецкие хорошо разбираются в людях, госпожа, — тихо сказал он. — И я знаю… вы никогда бы не попытались убить ребёнка.
Он помолчал. Потом добавил, будто с трудом выдавливая слова:
— Я написал гневное письмо от лица семьи в лавку на Сент-Клер. И в мастерскую, где вы брали коробку. И даже в магазин лент. Пусть объяснят, как в игрушку попала опасная магия! Я уверен, что скоро всё наладится…