Я чувствовала.
Слышала его.
И я не могла объяснить, как это у меня получается.
Он хотел обладать мной.
Не нежно. Не медленно. Не как любовник.
А как дракон — целиком, без остатка, до последнего вздоха. И не сегодня ночь. Всегда.
— Он хочет обладать тобой. Здесь и сейчас, — прошептал Эллинер, будто не для меня, а для зверя внутри себя.
Его пальцы дрожали на моей шее — не от слабости, а от того, как трудно сдерживать то, что рвётся наружу.
Узор на скулах то вспыхивал чёрным, то мерк. И я слышала, чувствовала его голос на своей коже, внутри себя, в своем сердце: «Отдай себя мне».
— А ты? — едва слышно выдохнула я, чувствуя, как голос ломается от близости. — Ты сам?
Он замер.
Взгляд — прямой, без масок, без насмешки. Я видела: он не привык говорить правду вслух. Но сейчас пытался.
Его палец скользнул по моей шее, чуть касаясь пульса. Затем — к губам. И тут же мое тело ответило: не словами, не страхом, а дрожью.
Той самой, что начинается внизу живота и разливается по жилам.
Губы почти коснулись моего уха.
Жар от его дыхания обжёг кожу..
— А я…. и есть…. зверь, — прошептали его губы.
То, что видит мир — не маска. Это оболочка, отлитая из воспитания, приказов, ожиданий. Но под ней… под ней пульсирует огонь, который не укрощён, не приручён — только заперт.
И сейчас он бьётся в эту оболочку, требуя выхода. Не чтобы уничтожить — чтобы обнять.
Он - не человек.
Нет…
И то, что шепчет сейчас без слов сквозь его кожу, прикосновения, движения…
Это он.
Настоящий.
Эллинер поднял меня, как будто я ничего не вешу.
Я запрокинула голову, и он подхватил меня — одной плавной, уверенной линией движения — и посадил на свои колени.
Я почувствовала его.
Живого. Горячего. Жаждущего.
Под тонкой тканью мундира — напряжённые мышцы, пульс силы, желание, сдерживаемое только волей.
В его движениях не было грубости. Была жадность. Он не рвал одежду. Не требовал.
Он целовал.
Сначала — шею. Медленно. С благоговением.
Потом — ключицу, где сердце стучало так, будто хотело вырваться и лечь у него ног.
Его пальцы расстегивали уцелевшие пуговицы на платье, не торопясь, как будто раскрывал подарок.
Я откинула голову, обнажая шею, — и он замер.
Взгляд поднялся к моим глазам.
Спросил без слов: «Можно?».
Я снова почувствовала этот вопрос, который словно горячая волна пробежал внутри меня.
Я ответила чудовищу.
Не словами. Ему не нужны были слова. Движением тела. Прижавшись ближе, положив ладонь на его щеку — прямо поверх тонкой чешуи, что проступила у виска.
Его сердце колотилось — так же быстро, так же безнадёжно, как моё.
Его руки скользнули по моей спине, поднимая платье — не чтобы сорвать, а чтобы почувствовать кожу под тканью.
Я задрожала.
Не от холода.
От того, что впервые за долгое время позволила себе чувствовать.
Он целовал меня — в висок, в шею, в уголок рта — будто изучал каждую черту, каждый вздох, каждый звук, который я издавала.
А я…
Я прижималась к нему всё ближе, вжималась в его тепло, цеплялась за его плечи,
словно он для меня все.
— Дита… — выдохнул он, и в этом имени все.
Боль.
Надежда.
Обещание, которое он не знал, как сдержать… но всё равно давал. И зверь шептал мне, что он его выполнит. Любое обещание. Любое желание.
И от этого голоса внутри я чувствовала дрожь.
Мы не спешили.
Не было раздирающей поспешности.
Не было отчаяния.
Только медленные прикосновения.
Только горячее дыхание на коже.
Только его пальцы, сплетённые и шепот чудовища внутри меня о том, что я наконец-то ... его.
Ткань платья сползла с моих бедер.
Холод воздуха коснулся кожи — но тут же его вытеснил жар его ладоней.
И когда его губы снова нашли мои, я уже не думала о прошлом.
Не думала о гвозде в кармане.
Не думала о том, что завтра может рухнуть весь этот хрупкий мир.
Я чувствовала, что с этого момента всецело принадлежу только ему.
Когда все закончилось он поцеловал в висок. Поцелуй задержался на несколько мгновений.
И я услышала голос чудовища.
“Больше никто. Только я».