С пьяным смехом они потащили меня подальше от двери.
— Ну что, милая? — прошептал ближайший, прижимая меня к столу. — Ты ведь знаешь, как это работает. Все они сначала кричат… потом стонут…
Он стал расстёгивать штаны, тяжело дыша.
Я рванулась.
Он засмеялся.
Пальцы впились в мои плечи, в ткань платья, в плоть под ней.
— Я позову стражу! — кричал мистер Герберн за дверью.
— Она была здесь недавно! — ответил один из них, отстёгивая пояс. — Две недели назад. И ещё помнит эту драку. Так что не утруждайся, старик!
Руки на мне.
Грубые. Пьяные. Бесстыжие.
Я сжала гвоздь в кармане — тот самый.
Острый. Холодный.
Мой последний голос.
— Отойдите! — крикнула я. — Я не ваша игрушка!
— Ах, какая гордая! — усмехнулся шрам. — Люблю таких. Сначала дерутся… потом плачут. И просят еще и еще…
Он рванул меня к столу. Платье порвалось, обнажая корсет.
— Так намного лучше! Интересно, что у нас за панталончики!
Я вырывалась, а потом ударилась спиной о дерево.
Книга упала. Листы рассыпались, как мои последние надежды.
— Я первый, — заявил блондин, наваливаясь сверху.
Я вывернулась, как зверь в капкане.
Подняла руку — и вонзила гвоздь в его руку, которой он упирался в стол.
Крик.
Горячая кровь брызнула на бумаги.
Я рванулась к двери.
Но двое схватили меня сзади.
За руки. За волосы. За шею.
— Тварь! — прорычал раненый, сжимая мою шею. — Сейчас я тебе покажу, что делают с такими, как ты!
Он взял меня за горло и потащил в спальню генерала.
— Мы ведь по-хорошему предлагали! — слышала я голоса.
Кровать — широкая, чёрная, с бархатными покрывалами.
Та самая, на которой он, наверное, обнимал сотню женщин.
Та, где он, может, даже мечтал обо мне.
Меня бросили на неё, как мешок с песком.
— Держите её! — крикнул один, стягивая с себя мундир. Бляшка украшенного драгоценностями ремня уже была расстёгнута.
Я брыкалась.
Пиналась.
Кричала — но голос глушит страх.
Остатки платья рвались.
Пуговицы летели.
На шее — синяк от его пальцев.
Подонок навис надо мной, хрипло дыша:
— Не бойся… Больно будет только в первый раз. А потом… ты ещё поблагодаришь.
Я сжала гвоздь так, что остриё впилось в ладонь.
Кровь потекла по запястью.
Горячая. Живая.
Но я не плакала.
Потому что знала: слёзы — это то, что они хотят увидеть.
А я не дам им этого. Пока у меня есть силы брыкаться, я буду! Я не дамся!
Я смотрела в потолок — на герб Моравиа, вытканный в балдахине.
На дракона, обвивающего три луны.
На символ того, кто дал мне кров… и теперь молчит.
«Ты будешь счастлива, я обещаю…» — вспомнился голос лошадки.
Ложь.
Всё было ложью.
Один из тех, кто держал меня, пока третий раздевался, прижал губы к моему уху и прошипел: “Не бойся… Эллинер сказал — делайте, что хотите…”