Забитая жена для генерала дракона (СИ)

Глава 24. Дракон

Я что? Собираюсь её искать?

Да брось.

Небось спит в какой-нибудь кладовке.

«В кладовке», — пронеслось в голове, как ядовитая искра. — «В пыльном чулане. Лишь бы не с тобой!»

Я фыркнул, откинулся в кресле — и тут же вскочил.

Нет. Не выйдет. Я не такой дурак, чтобы позволять служанке играть в кошки-мышки в моём собственном доме. Особенно если она считает, что может отвергнуть меня, словно я — нищий, а не Эллинер Моравиа, чьё имя заставляет молчать даже министров.

Но… чёрт возьми…

Меня грызла не просто обида.

Не просто уязвлённое самолюбие.

Меня жрала ревность — чёрная, жгучая, как яд в крови.

Я был более чем уверен: она не одна.

Дворецкий лгал. Глаза — как у загнанного оленя: молчит, но дрожит.

Она — с кем-то. С кем-то из моих слуг. С лакеем? С конюхом? С поварёнком, что еле бреется?

От мысли, что её губы, которые только сегодня утром не отвечали на мои поцелуи, теперь шепчут ласковости кому-то другому, мне захотелось разнести весь дом к чёртовой матери.

Или сжечь его дотла.

Или…

… или найти её и доказать, что никто не достоин её дыхания, кроме меня.

Теперь это стало принципом.

Не желанием. Не страстью.

Принципом.

Я вышел в коридор, не зажигая свет.

Стук в дверь первой горничной.

— Кто?! — пискнула она, дрожа.

— Это я, — бросил я. — Видела ли ты сегодня экономку?

— Н-нет, господин… — выдохнула она. — Она ушла сразу после ужина… и больше не возвращалась…

Я обошёл комнаты прислуги.

Все — поодиночке.

Кухарка и лакей — да, в одной постели. Но мне было плевать. Это их жизнь. Их грехи.

А моя?..

Моя экономка исчезла.

Кладовые пусты.

Буфет заперт.

Библиотека пахнет пылью и скукой.

Кухня — тьма и остывшие очаги. Я сюда не заходил ни разу за десять лет. Сегодня — ради неё.

И всё напрасно.

Чердак холодный, пустой. Только ворона каркнула с балки, будто насмехаясь.

Экономка как сквозь землю провалилась.

Я вышел на улицу. Снег хрустел под сапогами, как кости.

Конюшни.

Конюх сонно распахнул дверь. Взглянул на меня — и побледнел.

— Где она? — только и спросил я.

— Кто, господин? — прохрипел он.

— Не прикидывайся. Экономка. Дита.

— Я… не видел… — Он дрожал. Но честно. Глаза чисты. — Я вообще ее ни разу в глаза не видел.

Я вернулся в дом.

Поднялся в кабинет. Подошёл к окну.

Снег прекратился.

Луна вышла из-за туч — и я увидел их.

Следы.

Тонкая цепочка от задней двери в сад — к чугунной ограде, к серой глыбе в тисах.

К склепу.

Сердце стукнуло так, что, кажется, остановилось.

Нет. Быть этого не может.

Она не пошла туда. Не могла.

Это же… склеп.

Но ноги понесли меня сами.

Я спустился по лестнице, вышел в сад, пошёл по следам — уже почти стёртым, но всё ещё читаемым.

Снег снова начал падать, будто небо пыталось стереть за ней путь.

Но слишком поздно.

Дверь склепа приоткрыта.

Я толкнул её — и замер.

Там, в полумраке, на мраморном саркофаге, завернувшись в три одеяла, как в кокон, спала она.

Волосы рассыпаны по подушке — тёмные, густые, живые.

Лицо — бледное, но спокойное.

Даже во сне — упрямое.

И тут она скривилась во сне.

Эллинер… — пробурчала она.

Выражение ее лица стало еще страшнее.

Позорище-то какое…

Она готова спать среди мёртвых — лишь бы не со мной.

Слово «виноват» впервые за много лет коснулось моего сознания — не как осуждение, а как ощущение.

Тёплое. Горькое. Беспомощное.

Я не знал, что сказать.

Не знал, как подступиться.

Но знал одно: она не должна спать здесь.

Не потому что это опасно.

А потому что… А! Неважно!

Я подошёл, осторожно взял кокон из одеял и прижал подушку к её щеке. И вот так, правда, без матраса, я понёс её в дом.

Кому сказать… Засмеют.