Земля воров

Глава 14

Бринла

Я смотрю на Андора, когда мы идем к большому залу. Хотя его пальцы больше не прижимаются к моей пояснице, я все еще чувствую их там.

Я возвращаюсь к более важному вопросу.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что твой отец не знает? — шепчу я, потрясенная тем, что сказал мне Андор.

Он открывает рот, собираясь ответить мне, и я уверена, его слова вызовут у меня еще большее раздражение.

Но прежде чем он успевает что-то произнести, в зале раздается голос Торстена.

— Вот ты где, — говорит он, поднимая бокал с алкоголем, и указывает на дверь большого зала. — Я думал, ты меня избегаешь.

— Тебя трудно избегать, — говорит Андор, и в его голосе слышится недовольство.

Я мимолетно улыбаюсь Торстену, когда мы входим в зал, достаточно, чтобы он понял, что не собираюсь создавать проблем, но не настолько, чтобы он подумал, что я человек, которым он может воспользоваться — хотя, удерживая меня в плену, он именно это и делает.

Просто потерпи еще несколько недель, напоминаю я себе. Тогда у тебя появится шанс сбежать. И уже не будет иметь значения, что Торстен знает или не знает о плане Андора похитить Эллестру — я буду далеко, а он вернется домой с пустыми руками, разве что с несколькими яйцами дракона. А это все, чего они на самом деле хотят, не так ли?

В большом зале находится общий камин с обеденным залом круглой формы, которая позволяет заглянуть в другое помещение через языки пламени. Но в отличие от роскоши и величия обеденного зала, большой зал уютный и небольшой. Здесь лежат толстые ковры, как тканные с кисточками, так и сделанные из шкур животных, несколько кресел и диванов стоят полукругом перед камином, и остальные члены семьи расположились в них рядом со столиками, сделанными из мощных стволов умбервуда.

Однако внимание притягивает не сам камин, а то, что висит над ним — череп дракона, достаточно большой, чтобы принадлежать древнедрагу. Я вдруг вспоминаю свою последнюю встречу с одним из них, драконом, который, как я думала, убил Леми. То, как я смотрела ему в глаза, так близко, что могла разглядеть яркие узоры вокруг зрачка, то, как этот зрачок, казалось, видел и знал меня.

Но именно стрела Андора спасла мне жизнь. Иначе я либо сгорела бы в пламени, либо была разорвана на куски — а может и то, и другое сразу.

— Впечатляет, не правда ли? — говорит Торстен, подходя ко мне и с почтением глядя на череп. — Его убил мой отец. В то время он был молодым парнем, моложе Штайнера. В первый же день, когда он отправился в Мидланд, ему удалось убить древнедрага. Вместо того, чтобы просто забрать яйца, он и его команда перетащили его на лодку. Черт, лодка чуть не затонула, но что это было за зрелище — его корабль, входящий в Врата Богинь с мертвым драконом на палубе. Колбеки всегда были семьей, которую боялись, но в тот момент мы стали Домом, который уважают.

Он покрутил жидкость в стакане.

— Как изменились времена, — добавил он, и в его низком голосе слышалось презрение. У меня такое ощущение, что большая часть этого презрения предназначалась Андору.

— Ваш отец, похоже, был настоящим мужчиной, — вежливо говорю я.

Он презрительно фыркает.

— К сожалению, он все еще жив.

Я смотрю на Андора, ожидая указаний, и он кивает на изумрудный бархатный диван напротив Соллы и Видара. Я замечаю, что Кьелла здесь нет, и вздыхаю с облегчением.

Я сажусь рядом с Андором, диван маленький для его крупной фигуры, и мое бедро прижимается к его. Я пытаюсь отодвинуться как можно дальше, но он не делает никаких попыток увеличить между нами расстояние и остается на месте. Я готова поклясться, что он специально прижимается ко мне.

Я бросаю на него гневный взгляд, но он просто смотрит на меня с непристойным блеском в глазах, а губы складываются в самодовольную улыбку. Он наслаждается этим. Какой-то небольшой, игнорируемой части меня, тоже нравится эта близость.

Тем временем Торстен подходит ко мне с бокалом алкоголя, его движения так же точны, как у Видара.

— Вот, — говорит он неохотно. — Будет плохой приметой, если ты окажешься единственной, кто не поднимет тост за Дом Колбек.

Я беру бокал и пристально наблюдаю за Торстеном. Он из тех мужчин, от которых не стоит отводить взгляд. Когда сталкиваешься с хищником, нужно внимательно следить за ним, чтобы быть готовой к нападению.

Тем временем Андор начинает нервно теребить на шее драконий зуб.

— За Дом Колбек, — говорит Торстен, поднимая бокал в честь своей семьи, а затем салютует черепу дракона. — И за наших врагов, потому что они только делают нас сильнее.

— Будем, будем, — говорят все, кроме меня, хотя Андор бормочет это под нос.

Я делаю глоток напитка, от его крепости обжигает горло, хотя, должна сказать, послевкусие мягкое и дымное. На вкус он дорогой, совсем не похож на то, что продается на рынках Темного города.

Торстен внимательно наблюдает за мной, когда я делаю глоток.

— Ну как? — спрашивает он меня. — Ты раньше пробовал торфяной алкоголь?

— Я даже не знаю, что такое торф, — говорю я, на что Солла смеется. Думаю, она смеется надо мной, но с ней трудно сказать наверняка.

Торстен улыбается мне, но его глаза остаются серьезными.

— Конечно, нет. Полагаю, в твоем королевстве нет торфа. Но, с другой стороны, я уверен, что в Эсланде выращивают и употребляют то, что мы даже представить себе не можем.

Я не знаю, снисходителен он или нет, но это не имеет значения.

— Есть кое-что, например, алкоголь из кактуса, растущего за пределами монастыря, и орехов, собираемых с определенных кустарников, но на Земле изгнанников не растет ничего из этого, потому что свогеры контролируют нашу воду, — говорю я.

— Ах, — говорит Торстен. — Ваше наказание за то, что вы верите в неправильных богов.

— Наше наказание за то, что мы сомневаемся во власти, — говорю я. — Что, полагаю, одно и то же.

— Мммм. Ты знаешь, что Колбеки были одной из первых семей, которая покинула Сорланд после того, как драконы оказались изолированы? — спрашивает Торстен, не отрывая от меня своего тяжелого золотистого взгляда.

— Можно было предположить, — говорю я. — Хотя я знаю немного о других королевствах. Школы в Эсланде подвержены цензуре.

— Сначала мы отправились в Эсланд, — продолжает он. — Но он оказался слишком негостеприимным. Там были только песок, камни и смерть. Тогда мы перебрались через Драконий пролив в место, которое сейчас называется Альтус Дугрелл. Мы нашли землю богатства и процветания. Но вы, эсландцы, вместо того, чтобы последовать нашему примеру, отправились в Эсланд и остались там, возможно, потому что это ближайший порт к Мидланду. Ваши ложные убеждения ограничивали вас.

— Не ее убеждения, помнишь? — говорит Андор.

— Семантика, — отвечает Торстен. — Она была воспитана в этих убеждениях. Как бы нам ни хотелось верить, что мы сами распоряжаемся своей судьбой, но то, откуда ты родом, кто тебя воспитал… все это определяет тебя. Трудно избавиться от своего кровного наследия.

Услышав его слова, я поднимаю брови. Мне хочется ответить, что я все-таки сбежала и сама определяю свою судьбу. Но, учитывая, что сейчас я нахожусь в руках Колбеков, вряд ли это прозвучит правдоподобно, а Торстен кажется человеком, который если сформировал о тебе мнение, оно не меняется, что бы ты ни сказал.

Поэтому я решаю вернуть разговор к личным темам. То, как он отмахнулся от вопросов о своем отце, дало мне повод для размышлений.

— Если то, что ты говоришь, правда, — говорю я Торстену, сделав небольшой глоток из своего бокала, — то мне очень интересно, что же случилось с твоим отцом.

Он пристально смотрит на меня, пытаясь запугать. Я смотрю на него в ответ, хотя вижу, что глаза остальных Колбеков мечутся между нами.

Противостояние взглядов заканчивается, когда он стучит ногтем по стенке своего бокала.

— Мой отец живет не здесь, — говорит он. — В доме на окраине Блумфилдса, где о нем заботятся. У него… не все в порядке с головой.

— Он, наверное, довольно стар, — предполагаю я. Торстену должно быть за шестьдесят или семьдесят, а значит, его отцу — как минимум восемьдесят или девяносто.

— По внешнему виду этого не скажешь, — говорит он тихо, возвращая взгляд к черепу дракона. Если бы это могло быть правдой, я бы сказала, что он выглядит расчувствовавшимся.

— Наш дед Олли — живое напоминание об опасности суэна, — говорит Андор, чем вызывает у его отца укоризненный взгляд. — Он принимал его в неограниченных количествах на протяжении многих лет. В те времена, до того, как Штайнер смог его модифицировать, это было слишком много для человеческого организма. Некоторые даже становились зависимыми от него, не зная о долгосрочных последствиях.

Торстен рычит.

— Они были первопроходцами, — говорит он грубо. — Такие люди, как мой отец, рисковали своим здоровьем, чтобы расширить границы возможностей человеческого тела.

И теперь ты держишь его подальше от себя и так, чтобы его никто не видел? Я не могу не думать об этом. Неплохая награда за то, что он был первопроходцем для своей семьи.

— Торговля драконьими яйцами существует не так уж давно, если смотреть на вещи в целом, — продолжает Торстен. — Мой дед начал использовать суэн, когда его свойства стали известны в королевстве и когда в Мидланд впервые отправились воры. До него суэном пользовались только ведьмы и колдуны.

— И ты не боишься закончить так же, как твой отец? — спрашиваю я, понимая, что захожу слишком далеко. — Если суэн принимали неочищенным, пока над ним не поработал Штайнер, то это значит, что только последние пять-десять лет суэн не имеет побочных эффектов. А как же то, что ты принимал раньше?

Как и ожидалось, он бросает на меня резкий взгляд.

— Я видел, во что превратился мой отец. Я могу себя контролировать.

Тем не менее, есть вероятность, что он закончит точно так же. И я вижу, что он этого боится. Он похож на человека, который будет держать бразды правления своей семьей до самого конца, даже если в результате сойдет с ума.

Он приведет их всех к безумию.

Это не твое дело, напоминаю я себе. Тебя здесь не будет, и ты не увидишь гибель Колбеков, потому что, если он не умрет или не произойдет какой-то переворот внутри семьи, он сам приведет их к гибели, а не Далгарды или свогеры. Только он и его собственное эго. И все это будет просто кошмарным сном.

При этой мысли я бросаю взгляд на Андора и обнаруживаю, что он смотрит прямо на меня, отчего по моим венам разливается жар.

Что ж, полагаю, даже в самых страшных кошмарах иногда бывают светлые моменты.