Земля воров

Глава 26

Андор

Второй раз я просыпаюсь обнаженным рядом с Бринлой Айр, и снова мир кажется совершенно другим. Как будто всю мою жизнь он был наклонен и только сейчас выровнялся. Это очевидно, да, но есть и что-то более глубокое. Гораздо более глубокое, что-то, что я даже не могу выразить словами, но верю в это. Потому что я это чувствую.

Прошлая ночь была интенсивной. Она была темной, дикой и необузданной, и мы в ней очень нуждались. Это был шанс для нас воссоединиться, шанс для Бринлы исцелиться, сколько бы времени это ни заняло. Потеря члена семьи, потеря любимого человека оставляет такую глубокую рану, что она никогда не заживает. Смерть моей матери не оставила шрама, это просто рана, которая едва затянулась, швы которой могут разойтись в любой момент. Бринла уже потеряла мать и отца, а теперь она потеряла последнюю родственницу, которая у нее оставалась. Рана настолько глубока, что я могу смотреть через нее насквозь.

Но каким-то образом прошлой ночью я смог исцелить ее, пусть всего на мгновение.

— Доброе утро, — шепчу я, прижавшись губами к ее уху. Я уже возбужден и гадаю, не хочет ли она повторить.

Она тихо стонет, когда я провожу кончиком носа по ее волосам, лавандовые пряди переливаются розовыми и серебряными бликами в лучах раннего солнца, заглядывающего в окно. Леми, благослови его собачье сердце, все еще на балконе, его силуэт виден через занавески.

Я медленно провожу рукой по гладкой коже ее плеча и вниз по руке, оценивая упругие мышцы, — свидетельство ее силы. Затем я провожу пальцами по бедрам, и она слегка ерзает, тихо хихикая, от чего по моим венам словно проносится молния.

Я улыбаюсь, прижимаясь губами к коже, и целую ее за ухом. Я нашел чувствительное к щекотке местечко. Ее слабость, нежное место, окруженное со всех сторон толстой броней.

Я еще легче касаюсь ее кожи своими пальцами, позволяя им скользить, словно крылья бабочки. Она прижимается бедрами к моему члену, сильно давит на него, а затем отстраняется, извиваясь, как будто ее тело хочет сбежать, но она не позволяет.

— Так хорошо? — шепчу я, когда моя рука скользит все ниже и ниже, пробираясь между ее бедрами к тому месту, где она обнаженная, теплая и немного влажная.

Она кивает, издавая еще один сладкий стон, от которого мой член болезненно напрягается. Я погружаю пальцы глубже в гладкое лоно, ее бедра слегка раздвигаются для меня. Мой большой палец находит клитор, и я нажимаю на него, потирая медленными кругами так, как ей нравится.

— Ох, — произносит она почти удивленно, и я протягиваю другую руку, обхватываю свой член и вдавливаю ей между ног. Она раздвигает их для меня шире, и я осторожно прижимаю головку члена между ее ягодицами, достаточно, чтобы она вздрогнула и напряглась.

— Не волнуйся, — говорю я, посмеиваясь. — Мы можем отложить это на другой день.

Она немного расслабляется, и я провожу головкой вниз, пока она не оказывается во влажном и теплом влагалище, и я стискиваю зубы, проталкиваясь в нее. В таком положении, когда она лежит спиной ко мне, я не могу удержаться от шипения.

— Черт, — ругаюсь я. — Ты такая чертовски тугая, блядь. Дай мне знать, если я сделаю тебе больно.

Но она только прижимается своими бедрами к моим, заставляя меня войти глубже. Мы оба одновременно выдыхаем, как будто наши легкие выталкивают воздух, прежде чем мы станем кислородом друг для друга. Та самая истинная связь, возникшая из агонии прошлой ночи, непоколебимая, открытая и разделенная, вернулась, соединяя нас воедино.

Мои глаза закрываются, и я теряю себя, раскачиваясь в ней, моя рука лежит на ее груди, перекатывает сосок между пальцами, другая ласкает ее клитор. Я кусаю ее плечо, пока она не издает этот развратный крик болезненного удовольствия. Я стону ей в ухо, спрашивая, все ли в порядке, хорошо ли ей, говорю, что она — эликсир, сильнее и слаще любой магии. Я отдаю себя ей, сильно толкаясь бедрами, пот струится между моей грудью и ее спиной, в комнате пахнет сексом.

Она кончает, пульсируя и сжимаясь вокруг меня, ее голова откидывается назад, и с губ срывается дикий крик. Я поднимаю руку и сжимаю ее волосы в кулак, оттягивая голову еще дальше, и тогда, пока она дрожит подо мной, напряжение внутри меня достигает кульминации. Мои яйца подтягиваются, жар вырывается наружу, и я освобождаюсь, сильно кончая в нее.

— Черт, черт, черт, — вырывается из меня сквозь низкий стон, кровать дрожит под нами, когда я вонзаюсь в нее все глубже и глубже, как будто могу остаться в ней, если приложу достаточно усилий.

К тому времени, когда я заканчиваю — изможденный, безвольно прижавшийся к ее спине, — моя грудь жаждет воздуха, я чувствую, что слишком глубоко увяз в ней, во всех смыслах.

Я медленно выхожу, и она удовлетворенно улыбается, после чего снова опускает голову на подушку и глубоко, довольно вздыхает.

— Я сейчас вернусь, — шепчу я, целуя ее в макушку и вдыхая медовый аромат, прежде чем встать с кровати. Я накрываю ее простыней, демонстрируя скромность, которая, кажется, ее забавляет, а затем натягиваю штаны. Я тихо открываю дверь и оглядываю коридор. В это утреннее время здесь царит полная тишина, не слышно ни звука.

Я иду через коридор в ванную. Я заканчиваю свои дела и снова выхожу в коридор.

И натыкаюсь на своего дядю.

— Черт, — ругаюсь я, отступая. — Ты меня напугал.

Лицо моего дяди искажается от злобы. В этом взгляде ненависть смешивается с самодовольством, как будто он поймал меня в ловушку. Мне сразу становится не по себе.

— Провел ночь с пленницей, да? — говорит он с усмешкой.

— Завидуешь? — отвечаю я. Наверное, это не то, что нужно было сказать.

Он бросается на меня, и я вовремя уклоняюсь, разворачиваюсь, когда он пытается схватить меня, ударяясь плечом о стену. Картина в конце коридора падает на пол.

— Ты ставишь под угрозу свои отношения с принцессой! — кричит он.

Я смотрю на дверь в комнату Бринлы и хочу сказать ему, чтобы он заткнулся, потому что ей не нужно слышать наш разговор, но это только спровоцирует его. Вероятно, он откроет дверь и вытащит ее из постели, а если осмелится поднять на нее руку, неизвестно, как я отреагирую.

— Что происходит? — Голос моего отца доносится из конца коридора.

Черт.

Я смотрю, как мой отец медленно приближается в своем роскошном утреннем халате, с чашкой кофе в руке.

— Ничего, отец, — говорю я, выпрямляясь. — Просто разговариваю с твоим братом.

— Я поймал его, когда он выходил из комнаты этой сучки, — говорит мой дядя, указывая большим пальцем на дверь Бринлы. Он едва успевает убрать палец, как я оказываюсь рядом, хватаю его за горло и прижимаю спиной к стене.

— Андор! — шипит мой отец, но я его почти не слышу. Все, что я могу, — это смотреть в глаза-бусинки моего дяди, пока выдавливаю из него жизнь.

— Назови ее так еще раз, и это будет последняя гадость, которая вылетит из твоего поганого рта, — рычу я, а он хрипит под моей рукой.

— Андор! — кричит отец и бросается ко мне. С удивительной для него силой он хватает меня за руки и оттаскивает от дяди. — Что, черт возьми, на тебя нашло?

— Она заражает его ум своими эсландскими замашками, — говорит мой дядя, потирая горло и пытаясь откашляться.

— Это правда? — спрашивает мой отец, его лицо выражает удивление и стыд. — После всего, о чем мы говорили?

Он ожидает, что я опущу глаза и извинюсь, как часто делал раньше. Но на этот раз я отказываюсь проявлять смирение.

— После всего, о чем ты говорил, — говорю я ему, поднимая подбородок. — Я никогда на это не соглашался.

Я ухожу прочь по коридору, желая увести их подальше от Бринлы. Я уверен, что она уже проснулась и слышала нашу ссору, но я не хочу, чтобы ситуация ухудшилась.

Мои дядя и отец медлят, и я боюсь, что они войдут в комнату Бринлы. Но потом я слышу их шаги за своей спиной, они эхом разносятся по коридору. Я использую это секундное облегчение, чтобы подготовиться к тому, что они собираются мне сказать. Можно предположить, что отец будет допрашивать меня о том, что произошло в Мидланде, но, кроме небольшой беседы за ужином, когда он поинтересовался, сколько суэна я собрал, он не задавал мне вопросов. Я ожидал, что в какой-то момент он позовет меня в свой кабинет и расспросит о Бринле, но этого тоже не произошло.

Ну, сейчас самое подходящее время.

Я иду прямо в кабинет отца, прислоняюсь к окну, скрестив руки на обнаженной груди, и жду, пока они войдут в комнату. Отец врывается в кабинет и машет рукой, приказывая мне сесть, пока обходит свой стол, но я качаю головой. Вместо меня садится дядя.

— Я созываю собрание, — говорю я, не давая им сказать ни слова.

Мой отец приходит в ярость, как я и предполагал, его ноздри раздуваются.

— Собрание? — практически выплевывает мой отец. — Никакого собрания не будет! Скажи мне, что ты…

— Я не намерен жениться на принцессе, — говорю я, вздергивая подбородок.

— Я же тебе говорил! — говорит отцу мой дядя. — Я же тебе говорил, что он запал на эту девку.

— Да, это так, — быстро говорю я. — Она очень мне нравится. И да, это, безусловно, усложняет твои планы в отношении принцессы Фриды. Но это не все. Это не единственная причина, по которой я не буду этого делать.

Отец встает со стула и подходит ко мне, останавливаясь в полуметре, достаточно близко, чтобы ткнуть пальцем в мою грудь.

— Ты не можешь предать меня, Андор. Ты дал обещание.

— Ты дал обещание, — возражаю я. — Обещание, которое я не могу сдержать. — Я делаю глубокий вдох, но внутри дрожу от того, что наконец сказал «нет». — Обещание, которое я не сдержу.

— Ты женишься на принцессе Фриде! — Он практически брызжет на меня слюной от ярости, его глаза горят, и впервые я вижу в них страх. Я словно смотрю на отца со стороны, как посторонний, заглядывающий в окно, и ясно как день, что эта новость, мое несогласие на брак, пугает его. Он действительно боится потерять Альтус Дугрелл, что заставляет меня думать, что все гораздо хуже, чем он когда-либо давал понять.

— Это твой единственный долг в жизни, Андор, — говорит мой отец, стиснув зубы. — Не смей думать, что у тебя есть право выбора. Не смей думать, что ты можешь так поступить со мной, со своей семьей.

— Я не собираюсь ничего портить, — говорю я, игнорируя презрительное фырканье моего дяди. — Не в этот раз. У меня есть то, что мы можем предложить королевской семье, и это их заинтересует больше, чем брак.

— У тебя нет ничего, племянник, — говорит мой дядя с усталым вздохом. — Тебе нечего предложить. Даже твои способности мало что значат, не так ли?

Я мог бы его убить. Второй раз за это утро я задаюсь вопросом, насколько все будет плохо, если я убью своего дядю. Меня будет ждать смертный приговор? Или тюрьма, из которой я, возможно, смогу сбежать? Второй вариант стоил бы того.

Мой отец бросает на него ледяной взгляд, но это все, что он обычно делает, чтобы продемонстрировать ему свое недовольство. Я знаю, что он часто думает так же, что я подвел его в самый важный момент.

Он поворачивается ко мне и хмурится.

— Что, черт возьми, мы можем им предложить, если не тебя?

— Я и не подозревал, что ты так высоко меня ценишь, — горько говорю я.

— Не задирай нос. Ты знаешь, что договоренность о твоей помолвке с принцессой была достигнута давно. Это твой вклад в дело семьи.

— Но что, если я могу внести больший вклад? Что, если ты можешь внести больший вклад, чтобы обеспечить единство королевства? Что, если наша семья не только укрепит власть, но и обойдет Дом Далгард и всех остальных, кто хочет получить кусок пирога?

Мой отец моргает, глядя на меня, и медленно качает головой, как будто не может поверить, что все еще разговаривает со мной.

— Выкладывай.

— Мы украдем яйцо бессмертия, — просто говорю я.

Он продолжает моргать.

Мой дядя смеется.

— Смешно. Его не существует.

— Так говорят люди, — отвечаю я. — Но я знаю из надежного источника, что оно существует и хранится в монастыре Дочерей безмолвия.

— Правда? — говорит мой отец, поднимая брови, пока возвращается к своему столу. — И кто это сказал? Девушка с фиолетовыми волосами?

Я качаю головой.

— Нет. Ее тетя.

— Та, которую ты оставил умирать? — говорит мой отец.

Черт возьми. Я стискиваю зубы, испытывая ненависть к нему за то, что он точно знает, как меня задеть.

— Я не оставлял ее умирать. Она уже была мертва. И мы с Бринлой тоже были бы мертвы, если бы я не действовал быстро.

— Так ее тетя считала, что яйцо существует? — спрашивает он. — А что говорит Бринла?

Я на мгновение прикусываю губу, пытаясь игнорировать нарастающее чувство стыда.

— Бринла не знает, — осторожно говорю я. — Тетя рассказала мне по секрету. Она была совершенно уверена, что яйцо существует, что оно хранится там и что Бринла может его украсть, учитывая ее знание внутреннего устройства монастыря.

— Совершенно уверена — этого недостаточно.

— Ну, должно быть достаточно, черт возьми, — говорю я. — Когда речь идет о суэне, обладающем силой сделать тебя бессмертным, чтобы ты жил вечно. Просто послушай себя. Ты отмахиваешься, когда должен ухватиться за эту возможность. Отправь нас в Эсланд, и мы принесем его тебе. Если мы этого не сделаем…

— Если вы этого не сделаете, то это будет потому, что его не существует, — говорит он жестко. — Тебе нужно заниматься тем, в чем ты хорош. Как насчет оплодотворенных яиц дракона? Штайнер считает, что мы могли бы добиться успеха в разведении собственных драконов здесь.

Я качаю головой.

— Штайнер так не думает, это ты так думаешь. У него есть сомнения.

— Мы не узнаем, пока он не попробует.

— Ну, в любом случае, сначала мы попробуем получить яйцо бессмертия. Эксперимент по разведению драконов можно отложить на потом.

— Если ты отправишься в Эсланд, тебя поймает и посадит в тюрьму Черная гвардия.

— И, если ты думаешь, что мы потянем за ниточки, чтобы тебя вытащить, тебе стоит подумать еще раз, — добавляет мой дядя.

— Хорошо, — говорю я. — Хотя я уверен, что ты сделаешь это для Видара.

Мой отец напрягается.

— А причем тут Видар?

— Он отправляется со мной, — говорю я. — Вместе с нашими лучшими людьми. Это ограбление, отец, и он настаивал на том, чтобы присоединиться к нам.

— Нет, — говорит он, энергично качая головой. — Я не буду рисковать своим наследником.

— Но ты готов рисковать мной?

Он на мгновение сжимает губы, в его глазах по-прежнему мелькает страх.

— Видар — наследник.

— А я — расходный материал. Понятно.

— Ты специально притворяешься тупым.

— Я просто называю вещи своими именами, — говорю я. — И это не имеет значения, потому что Видар поедет со мной. Но не забудь, чья это была идея, когда мы вернемся с яйцом. Не забудь, кто все это организовал, когда обретешь бессмертие. Вспомни этот разговор, когда Альтус Дугрелл и Норланд объединятся, защищенные большой, бессмертной армией.

На этот раз и отец, и дядя молчат.

На этот раз они, кажется, услышали меня.

И впервые я осознаю весь масштаб того, что только что сказал.

Бессмертие для всех нас.

И армия, которая не может умереть.

— Хорошо, — наконец говорит отец, прочищая горло и кивая брату. — Но ты должен мне кое-что пообещать, Андор.

Я знаю, что не стоит ничего обещать, пока не услышу, о чем идет речь. В ответ я поднимаю брови.

— Как только ты добудешь яйцо — если добудешь — ты должен покончить с девушкой. Я хочу, чтобы она исчезла.

Я подозревал, что этим все закончится.

Я открываю рот, чтобы возразить, чтобы сказать ему, что я не собираюсь этого обещать, но он быстро продолжает.

— Переспав с ней, ты проявил неуважение к принцессе Альтуса Дугрелла, девушке, на которой ты должен был жениться. Я должен выгнать эсландку и ее проклятого пса из Штормглена прямо сейчас, — говорит он. — Единственная причина, по которой я не брошу ее на растерзание волкам, — это то, что она нужна тебе для твоего маленького ограбления. Но когда эта необходимость исчезнет, Андор, независимо от того, насытился ты ею или нет, я не позволю ей ступить на нашу землю. Если ты планируешь вернуться с ней, то тебе тоже не будет рады. Возможно, тебе стоит облегчить себе жизнь и передать ее в Эсланде Черной гвардии. В конце концов, тебе понадобится козел отпущения.

Мой пульс учащается, и я прищуриваюсь, глядя на отца.

— Ты знаешь, что я не могу этого обещать, — тихо говорю я.

Уголок его рта поднимается, ему нравится этот вызов.

— Возможно, нет. — Он делает паузу. — Но тогда я просто найду того, кто сможет.