Сердце степи. Полёт над степью

98. Алай.Моё сердечко

Тан Дан. Небо над степью, бескрайнее, от белого до иссиня чёрного - через все оттенки синевы и серости. Небо, Мать Даыл оберегающее, жену, союз с которой нерушим. Колесо вечной повозки, обод, венчающий все жерди шатра под куполом, разделённый начетверо, на четыре стороны света, четыре времени года, четыре слоя мира. Хороший оберег.

Нитка ловко проскальзывала в ткань. Алай сидела, вытянув ноги, на пологом склоне холма, тени облаков скользили по траве, уже потерявшей зелёный цвет. Оберег выходил ровным и красивым. Приедет Харан, наденет халат этот, и кончиком пальца по выпуклой вышивке проведёт. А потом молча наклонится и поцелует так медленно, что сердце, наоборот, полетит в бешеном галопе.

- Опять страдаешь, - вздохнула Камайя. - А, чёрт. Гамте. Иголка соскочила. Поможешь найти?

Алай долго шарила между стеблей травы в том месте, куда показала Камайя, и уже почти отчаялась, но внезапно выглянувшее солнце зажгло серебристую искру в траве.

- Прошу, досточтимая, - сказала она, церемонно вручая Камайе иглу.

Улхасум фыркнула и рассмеялась. Поджарый Оршу вскочил, виляя хвостом, и подбежал к ней, пытаясь умыть розовым языком.

- Стамэ, стамэ! - Камайя отпихивала белоснежного хэги, но подбежавшая следом Имша решила, следуя примеру брата, во что бы то ни стало выказать любовь и уважение к хозяйке.

- Фу, - сказала Камайя, вытираясь рукавом. - Неуёмные. Алай, смотри, Сармат-то уснул.

Алай с улыбкой посмотрела на сына, заснувшего рядом с ней на войлоке в тени большой сумки, с пучком травы в ручке, и вернулась к вышивке.

- Он спокойный. Не то что дочка Шуудэр, - тихо сказала она, пряча улыбку.

Камайя потянулась и отложила вышивку.

- Ой, не напоминай. А неплохо прижились, да? - Она показала на молодые деревца вокруг кургана. - Гатэ бы понравилось.

- Кому же тень в жаркие дни не нравится, - улыбнулась Алай, доставая из кармана мешочек с вяленым мясом. - Будешь, Улхасум?

Степь звенела вокруг, Выы нёс от стойбища запахи еды. Алай откинулась на спину, на толстый войлок. Камайя последовала её примеру.

Сармат сидел рядом и теребил серёжку с красными камнями, и Алай проснулась.

- Иди ко мне, моё сердечко, - сказала она, садясь и устраивая сына на коленях. - К морю синему бежит река…

Нежность золотистой дымкой окутывала мир. Она гладила малыша по голове, по густым мягким волосам, и напевала песню, которой её научила Келим, а ту - Рикад, перед тем, как уехал.

- Досточтимая спит? - Чимре подошла неожиданно, и Алай вздрогнула. - Письмо пришло отцу. Господин Рикад пишет.

Алай вздохнула. Конечно, хотелось бы, чтобы письмо оказалось от Харана, но придётся, видимо, потерпеть.

- Не грусти, - сказала Чимре. - Ну что же ты… Вот, держи. Проснётся - отдашь. Отец уже читал. Для Келим отдельно написал.

Алай развернула письмо и с интересом прочитала его, потом вздохнула.

- Значит, он пока не возвращается.

- Пока нет, - пожала плечами Чимре. - Ладно. Поеду я. Велен ждёт. Да и пока досточтимая не проснулась...

Алай хихикнула. Сармат играл с собаками, неуклюже преследуя их в низинке, а когда падал, два розовых языка в тот же миг принимались утешать его.

- Хохотун. - Улхасум потёрла глаза и села рядом. - Что-то меня сморило. От тебя заразилась. Что это? Письмо?

- От Рикада, - кивнула Алай, протягивая бумагу. - Чимре привезла.

- Горы, значит, сворачивает, - хмыкнула Камайя, дочитав. - Бедный Ичим, он так этих "бум" боится... Хэй, Алай, я возвращаюсь. Во дворец надо. Ты опять оленину ешь, - вдруг нахмурилась она. - И спишь средь бела дня… Неужто…

Счастье, золотое, нежное, плескалось внутри. В носу будто метёлкой ковыля щекотали, и Алай улыбнулась со слезами на глазах.

- Приедет - порадую, - тихо сказала она, глядя на Сармата, который в длинной рубашке топал за хэги. - Теперь дочка, так эным говорит.

Камайя потрясённо смотрела на неё, и Алай смутилась.

- В середине марта - Ларси сказала, - прошептала она, опуская глаза. - Улхасум, ты расстроилась?

- Счастлива я за тебя, глупая, - сказала Камайя, вытирая мокрые глаза. - Ладно. Пойду. Вирсат, пойдём-ка, - окликнула она служанку, сидевшую чуть поодаль. - Погуляли и хватит.

Алай проводила её глазами и повернулась к Сармату. Он откопал в сумке кусок лепёшки и усердно мусолил его, сидя прямо на траве. Какой же красивый у неё мальчик! Сэгил подшучивала, когда она на каждой рубашке сына оберег от дурного вышила, ну и пусть. Её дочь тоже красивая… От Тура красоту взяла.

Думать о прошлом совсем не хотелось. Перед глазами сразу вставало лицо Мулги, её злые слова, а потом - заискивающий взгляд, как только ярость и отчаяние мачехи отхлынули, и она поняла, кем стал муж Алай. «Неужто прогонишь?» - жалобно спросила Мулга. - «За отца не попросишь, чтобы пост ему хоть какой дали? Что же люди скажут о такой дочери, а, Алай?»

Что скажут, то и скажут. Выы по степи гуляет, не останавливается, и песни его разные день ото дня. Сегодня её имя звучит, завтра - ещё чьё-то, а жизнь прожить, на чужие слова оглядываясь - так лучше и не жить вовсе, чем так.

Алай махнула служаночке, сложила вышивку в сумку, посадила сына на бедро и тоже направилась в сторону дворца.