Сливово-лиловый

Глава 10

Роберт переводит разговор обратно на более общую тему: он знает, что я не хочу рассказывать о себе большего. Этого сложного предложения ему было достаточно, чтобы проверить меня, продемонстрировать свою власть и показать мне, на что я действительно готова, на что я способна. В течение вечера Фрэнк — внимательный и заинтересованный слушатель, который действительно хочет чему-то научиться — возвращается к теме «границ».

— Конечно, расширять границы нужно нежно и осторожно, растягивать по чуть-чуть, но никогда не перепрыгивать через них с разбегу, скорее на ощупь продвигаться к пределу, наблюдать, как она отреагирует, как справится, а затем двигаться дальше. На один или два миллиметра. Не больше. Так, как я сделал только что.

— Ты переступил границу только что?

— Аллегра пересекла таковую. Для меня. Когда она рассказала тебе, по моей просьбе, как выглядело ее наказание. Она этого не хотела. Но сделала это.

— М-м-м, — призадумался Фрэнк, — откуда ты это знаешь?

— Я чувствую это. Требуется немного опыта, немного такта, но со временем это приходит само собой.

— Почему ты это рассказала, Аллегра?

Я поднимаю до сих пор опущенную голову и смотрю на Фрэнка, а затем немного поворачиваюсь, ища помощи у Роберта. Наши взгляды встречаются, и Роберт сжимает мою руку. «Скажи это, — сигнализируют его глаза, — скажи это, я знаю, ты можешь это сделать».

— Потому что Роберт хотел, чтобы я это сказала. Сопротивляться ему ощущается неправильным. Я чувствую себя хорошо и свободно, когда… я подчиняюсь.

Я не смотрю на Фрэнка, я говорю это Роберту. Для Роберта. Потому что он хочет, чтобы я объяснилась. Потому что я должна воздать должное уважение Фрэнку. Но я вынуждена идти на компромисс: я не могу смотреть на Фрэнка и раскрывать свое сокровенное. Я могу сказать Роберту и отрешиться от присутствия Фрэнка. Ни больше, ни меньше. Роберт улыбается мне — это очень любящая, нежная улыбка — и я знаю, что он гордится мной.

— Что бы ты сделал, если бы она этого не сказала? — Фрэнк поворачивается к Роберту, и тот хмурится.

— Я был уверен, что она скажет. Это была «эластичная граница», которую она способна преодолеть с небольшой помощью, так что… я даже не думал об этом. Если бы я оказался неправ, то ответил бы сам. А потом, дома, поговорил бы с ней.

— Ты бы наказал ее, верно?

— Нет. Нет, совершенно не верно, Фрэнк. Если я ошибаюсь, и она не готова пересечь «границу», я не могу наказать ее за мое неправильное суждение. Этим я делаю «границы» более узкими и прочными, более непроницаемыми. Это разрушает доверие. Какими бы ни были позволительны или необходимы наказания, по моему мнению, этого не следует делать. Это разрушает слишком многое и просто в корне неправильно.

Я не могу сдержаться и целую его в щеку. Боже, этот мужчина фантастичен. Он обнимает меня и целует в лоб.

— Ты великолепна, — шепчет он мне, и я закрываю глаза, наслаждаясь пронизывающим счастьем.

В субботу после нашего разговора с Фрэнком мы проводим вечер с Робертом. Мне нравится его квартира, она ему подходит. Она выглядит повседневно и обитаемо, без холодного дизайна, без стильной функциональности. В гостиной на краю полки сидят принадлежащие Лотти Барби, чье существование нисколько не смущает Роберта. Он просто позволяет им сидеть там, пока Лотти не вернется и не поиграет с ними. У большинства мужчин даже не было бы Барби в доме, а даже если и были, то они, я думаю, их убрали бы.

Настроение хорошее, легкое и расслабленное. Мы лежим перед телевизором, как обычная пара, попиваем красное вино и смотрим фильм. Мы много смеемся и обсуждаем сюжет, операторскую и режиссерскую работу. Когда Роберт выключает телевизор, настроение в комнате резко меняется. Как в его офисе несколькими днями ранее. Он может переключиться в течение миллисекунды и дать мне почувствовать это. Роберт встает и смотрит на меня. С дивана, где я сижу, он смотрится откровенно огромным — сто восьмидесяти сантиметровое доминирование смотрит на меня свысока, и мне приходится нервно сглотнуть.

— Раздевайся, — тихо говорит он, и я спешу выбраться из одежды. — Распусти волосы.

Я ослабляю свою прическу и расчесываю волосы пальцами. Он оставляет меня стоять и ставит стул по середине комнаты. Указывает на сиденье, и я иду к нему, сажусь и концентрируюсь на своем дыхании.

— Оставайся сидеть.

Я молча киваю и смотрю прямо на стену.

Он запускает пальцы мне в волосы и откидывает мою голову назад.

— Ты больше не говоришь со мной, Аллегра?

— Да, конечно. Прости, Роберт. Мне жаль.

Он рычит что-то непонятное, что вызывает у меня трепетание в животе, и выходит из комнаты.

Когда Роберт возвращается, я слышу знакомый звон металла и закрываю глаза.

— Руки за спинку стула, — тихо приказывает он, и я, как требуется, завожу руки назад. Холодный металл наручников обхватывает мое правое запястье, затем я слышу, как защелкивается второе кольцо. На спинке стула. Процесс повторяется слева, и я осторожно проверяю, сколько у меня свободы передвижения. Немного, но я обездвижена не полностью, что делает происходящее немного более приятным; плечи и все мышцы не будут перенапрягаться.

— Хорошо? — тихо спрашивает Роберт и кладет руку мне на затылок.

— Да, Роберт, — отвечаю я, наблюдая, как он становится передо мной и встает на колени, чтобы зафиксировать мои лодыжки двумя веревками на ножках стула. Когда он выпрямляется, я вижу, что из кармана его джинсов свисает шарф, и понимаю, что он завяжет мне глаза. Мысль не успевает сформироваться до конца, а ткань уже накрывает мои глаза. Я беспомощна в его власти и чувствую, как все во мне сжимается. Мой слух обостряется, и я ощущаю, как Роберт медленно обходит вокруг и смотрит на меня.

— Как ты себя чувствуешь, Аллегра? — спрашивает он меня на ухо, и с моих губ срывается стон, когда он нежно прикусывает мое плечо.

— Замечательно, Роберт.

Вместо ответа я чувствую кончики его пальцев, ласкающие верхнюю часть моего тела, вызывающие мурашки по коже. Он гладит меня с невероятной нежностью, делает меня горячей и покорной, заставляет меня стонать. Я не знаю, как долго он меня ласкает, я теряю чувство времени и пространства. В какой-то момент его руки исчезают с моего тела, и оставляют меня, тяжело дышащую, в покое. Через несколько секунд он осторожно тянет нижнюю часть моего тела вперед, так что теперь я сижу перед ним полностью открытая и обнаженная. Очередной стон вырывается из моей груди, когда я чувствую, как он что-то вводит в меня. Это яйцо, я уверена. Я помню это ощущение. Роберт встает, заходит за стул и подтягивает меня, так что я снова сижу на сидении. Я слышу, как он выходит из комнаты, и вслушиваюсь в тишину, которая охватывает квартиру. Единственный звук — биение пульса в ушах, быстрое и беспокойное. В моей голове осталась только одна мысль. Одна мысль, три слова: «Пожалуйста, трахни меня».

Я слышу, как Роберт возвращается и подтягивает второй стул. Он садится напротив меня, не касаясь и не произнося ни слова. Я знаю, что он любуется мной, наблюдает, ловит свой кайф и наслаждается ситуацией. Во мне начинает сильно вибрировать, и я дышу через рот. Черт, я обожаю это яйцо. На мой взгляд, это фантастическое изобретение.

— Какой у тебя размер?

На мгновение я чувствую растерянность — Роберт, определенно, знает это. А если нет, он просто может посмотреть на мою одежду.

— Эм-м-м… что?

Я чувствую, как он встает, как склоняется надо мной.

— Я говорю по-китайски или ты не слушаешь меня, шлюха?

Шипя, угрожающее, прямо в ухо.

— Нет, я… прости, я…

Небеса, эта вибрация полностью лишает меня рассудка. Снижает мои мыслительные способности почти до нуля.

— Ты отвечаешь на вопрос или только что-то невнятно бормочешь?

— Тридцать восемь.

— Говори со мной целыми предложениями, Аллегра.

Я концентрируюсь и тихо отвечаю:

— Я ношу одежду тридцать восьмого размера.

— Ну можешь же. Спасибо.

Неприкрытое снисхождение, насмешка в его голосе заводят меня невероятно.

— Размер бюстгальтера? — спрашивает Роберт дальше и позволяет кончикам пальцев пробежаться по моей груди. Автоматически, насколько это возможно, я выставляю то немногое, что могу предложить. Его касания так приятны, что я хочу в полной мере насладиться ими. Природа не благословила меня большой грудью, но, поскольку я не высокая и не широкая, а скорее маленькая и хрупкая, это вписывается в общую картину.

— 75A, — отвечаю я и недовольно вздыхаю, когда он убирает руку с моей груди.

— Аллегра!

Я вздрагиваю от резкости его тона и стону от желания. Происходящее полностью соответствует моему вкусу. Он безошибочно воздействует на мои эрогенные зоны, как на теле, так и в моей голове.

— Извини. Мой размер бюстгальтера 75А.

Мне было бы интересно узнать, почему он спрашивает об этом. Он хочет купить мне что-то? Или просто хочет вывести меня из концепции? Я хотела бы спросить, но это мне не пристало. Если я не хочу нарваться на наказание. А я не хочу, не сегодня. Я жажду награды и похвалы.

— Этот коричневый оттенок настоящий или ты покрасила волосы? Что это? Ореховый? Карамель? Каштан? Пылающий осенний вечер? — спрашивает он, и я чувствую его руку в моих волосах.

— Цвет настоящий, Роберт. Светло-коричневый, просто светло-коричневый.

— У тебя волосы были когда-нибудь длиннее?

Он гладит всю длину волос и останавливается на кончиках, ниже лопаток.

— Да, были.

Тем временем мне удается абстрагироваться от вибрации внутри меня и сосредоточиться на голосе Роберта. Возможно, яйцо не так идеально расположено, как в прошлый раз.

— С короткой стрижкой ошейник бует выглядеть намного красивее. Особенно, когда шея такая красивая, как у тебя, Аллегра.

Я шокировано вздрагиваю. Он же не захочет, чтобы я… постриглась? И носила ошейник? Ради всего святого, только не это…

Как будто чтобы подчеркнуть свои слова, он хватает меня за волосы и целует вдоль шеи, от ключицы до уха, играя языком на мочке. Я ощущаю и слышу его дыхание близко к уху, чувствую, как мое возбуждение нарастает. Моя шея очень чувствительна к ласкам. Вибрация, благодаря молчанию Роберта, выходит на передний план, и я откидываю голову назад, предлагая ему свою шею и наслаждаясь ощущением во мне.

— Тебе нравятся ошейники?

— Нет, — хриплю я, вспоминая, что должна говорить полными предложениями, и быстро продолжаю, — я не люблю ошейник.

— Тебе повезло, — бормочет он, — я могу обойтись без него.

Я с облегчением выдыхаю. Он играет со мной, немного пугает. Боже, как это меня заводит.

— Что это за шрам? — спрашивает он, прикладывая палец между шеей и плечом.

— Давно… много лет назад мне удалили лимфатический… узел, — хрипло произношу я.

Роберт издает рык и снова становится перед моим стулом. Он присаживается и начинает рассказывать мне, что сделает со мной, когда отвяжет от этого стула. Мое дыхание становится все быстрее и быстрее, стоны громче с каждым предложением, и я чувствую, как испарина покрывает все тело.

— Если сможешь, Аллегра, можешь кончить, — говорит он, и я шепчу свою благодарность.

Я так близка, балансирую на грани, но отсутствует последний толчок. Я начинаю молить об освобождении и знаю, что он наслаждается каждым моим словом, что он кайфует от каждого звука. Его пальцы без предупреждения находят мой клитор, он касается меня, и этот маленький, нежный стимул внезапно и с силой бросает меня в крышесносный оргазм. Роберт не дает мне ни единого шанса, и он это знает. Я чувствую себя бессильной, когда кульминация спадает, измученной и удовлетворенной, и я отчаянно желаю в кровать, в которой можно было бы расслабиться. Вибрация во мне прекращается, и я глубоко вздыхаю. Он дает мне перерыв. Когда снова нормально дышу, я понимаю, что он встает и идет за чем-то.

— Рот открой, — говорит он, и я открываю рот. Что-то тяжелое лежит на моем языке, оно маленькое, угловатое и твердое. Интересно, что это, черт возьми, а потом я распробываю: это шоколад. Я улыбаюсь, и Роберт шепчет:

— Ешь, Аллегра.

Я жую и глотаю шоколад — это дорогой, благородный сорт, а не дешевый товар из супермаркета.

— Рот открой, — снова говорит он, и я опять чувствую что-то на своем языке.

— Это трубочка. Пей, Аллегра.

Голос Роберта звучит нежно и заботливо, не сравнимо с тоном, который он использовал, когда задавал мне вопросы.

Я делаю глоток воды, еще и еще. Затем он удовлетворен и вынимает трубочку изо рта.

— Сладкая, открой рот, — шепчет он мне на ухо и снова кладет что-то на язык. Легче шоколада, мягче, совершенно другой текстуры и холоднее. Оно не тает, поэтому я не сразу чувствую, что это такое. Осторожно кусаю это.

— Что это? — спрашивает он, и я слышу веселье в его голосе.

— Клубника, — бормочу я и продолжаю жевать.

— Ты любишь клубнику?

— Да, она мне нравится.

Я припоминаю, что несколько дней назад он спросил меня, на какие продукты у меня аллергия. Теперь я знаю почему. Глотнув, я автоматически открываю рот, и он тихо смеется.

— Ты хочешь еще? Раззеваешь клюв, как маленький птенчик, и ждешь, пока еда упадет…

Я улыбаюсь и киваю. Я хочу большего. Хочу всего, что может предложить этот мужчина.

— Что ты хочешь? — спрашивает он и снова целует меня в закрытый рот.

— Клубнику, — говорю я, чувствуя, как Роберт отходит от меня.

— Рот открой.

Я чувствую, что на моем языке… шоколад.

— Это была не клубника, — говорю я, прожевав и проглотив.

— Хм-м. Я знаю. Было пропущено слово. И отсутствовало понимание того, кто здесь руководит, Аллегра.

Сразу же снова становится жарко, и мне приходится сглотнуть ком в горле.

— Прости, Роберт. Я не хотела быть неуважительной.

— Извинение, принято. Хочешь что-нибудь еще?

— Можно мне еще кусочек клубники, пожалуйста?

— Уже лучше. Намного лучше. Открой свой клюв, ты, птица… — говорит он, и я слышу его усмешку.

Час спустя я, оттраханая вдоль и поперек, валяюсь в постели Роберта в мыльном пузыре посткоитального удовлетворения и наслаждаюсь нежной болью, которая пронизывает мое тело. У меня все саднит, плечи и руки болят от оков, я ощущаю, как мышцы моих ног наконец-то снова полностью расслабляются.

— Ты не ярко выраженный садист, не так ли? — тихо спрашиваю я, и он поворачивается ко мне, подтягивает меня чуть выше, так что мы располагаемся нос к носу, и смотрит мне в глаза.

— Почему ты так думаешь?

— Ты бьешь меня очень редко.

— Избиение без причины — это меня не заводит, так что да, мой садизм не очень явно выражен. Пока ты послушна, нет никаких оснований для наказания. Если я захочу побить тебя, поверь, я за считанные секунды отыщу причину сделать это. Или в течение пяти минут спровоцирую ситуацию, в которой ты сможешь только проиграть. Избиение ради избиения не заводит меня. Мне необходимо… скорее действо вокруг.

— Ты мог бы использовать «клубничную лазейку», чтобы наказать меня.

— Я мог. «Клубничная лазейка». Я запомню это. Хочешь спать здесь или отправишься домой?

— М-м… я… так…

Я прикусываю губу и опускаю глаза, когда он внимательно смотрит на меня.

— Аллегра.

Ох, этот тон. «Я жду ответа, и я не буду ждать вечно». Я всегда поражаюсь, какие сообщения Роберт может выразить одним лишь словом. Одним лишь моим именем.

— У меня есть… все необходимое с собой.

— Очень хорошо. Хорошая девочка. Тогда ты спишь здесь.