Сливово-лиловый

Глава 53

В следующую субботу в весьма плохом настроении иду от центрального автовокзала по еще довольно пустому центру города, едва слыша симфонию машин-дворников, работающих кофемашин и щебетания птиц. И думаю о выспавшемся, а потом наслаждающемся на балконе под ярким солнцем чашкой кофе Роберте, из объятий которого выбралась часом ранее. Я же напротив, буду сидеть в душном, тесном, пахнущем ароматическими палочками помещении, и мне будет ужасно скучно. Просто потому, что Мони не хочет работать в одиночку. «Почему именно Мони? — думаю я, — была бы это хотя бы Марайка, с которой я всегда хорошо ладила». Мы с Мони совершенно не на одной волне. Её разговоры — помимо феминистских тем — в основном вращаются вокруг красивых интерьеров, очаровательных пластиковых эльфов, маленьких фарфоровых зверюшек на подоконниках и вязаных крючком салфеток. Последнее ее увлечение — это странные вязаные шапочки, которые сейчас в тренде. Боши или как там это называется. Мони будет вязать и надоедать болтовней. Я вздыхаю и останавливаюсь у пекарни. Мне нужна чашка приличного кофе, прямо сейчас у меня нет ни малейшего желания пить сублимированный кофе с Мони. Пока нет особого наплыва посетителей, так что мне не приходится ждать своей очереди и трех минут.

— Большой кофе с молоком с собой, пожалуйста, — говорю я, ища́ кошелек.

Пока жду заказа, слышу, как открывается и закрывается входная дверь.

— Доброе утро, — приветствует голос, который кажется смутно знакомым. — Латте, пожалуйста.

Я с благодарностью принимаю свой стаканчик, оборачиваюсь и направляюсь к выходу.

— Привет, Аллегра, — звучит тот же голос, и я поднимаю голову.

Дэвид. Коллега Сары и Фрэнка, который напоил меня на дне рождения Сары. Которого я встретила на кинофестивале три-четыре недели назад.

— Привет.

— Все хорошо? Ты мне не позвонила.

— Эм, да. Я… у меня…

— …не было времени? — подсказывает он и усмехается.

— Вроде того, — неопределенно отвечаю я, проводя большим пальцем правой руки по кольцу Роберта.

— Что ты здесь делаешь в этот безбожно ранний час? — спрашивает он, беря протянутую ему через прилавок кофейную кружку и, вытащив из штанов банкноту, зажав ее между указательным и средним пальцами, передает продавщице. Я замечаю, что у него на руке шина.

— Помогаю в женском клубе. Я, так сказать, отпускная замена мамы.

— Женский клуб? Что-то новое? Где он находится?

— Это не новое, клубу уже тридцать лет. В Капелленгассе (прим. пер.: Капеллном переулке). А что ты здесь делаешь?

— Две с половиной недели назад мне сделали операцию на руке, и у меня назначена встреча с физиотерапевтом. Она ведет прием и по субботам с утра, так что мне очень удобно. Я все еще не могу правильно двигать большим пальцем, поэтому приходится ходить туда два раза в неделю.

— Мне жаль это слышать. Скорейшего выздоровления. И удачи.

— Ты тоже — если это возможно.

Я улыбаюсь ему на прощание и выхожу на улицу. До Капелленгассе всего несколько метров. Мони уже ждет меня, и мы начинаем день с односторонне восторженной беседы о вязаных крючком шапках. Как и ожидалось. Я вздыхаю про себя и смотрю на часы. Осталось пять часов пятьдесят минут.

День тянется безумно долго, стрелки часов ползут, словно черепаха. Здесь тихо, лишь периодически заглядывают постоянные посетительницы, которых Мони хорошо знает. Большинство для того, чтобы просто поболтать с ней и обменяться схемами вязания крючком, и несколько, которые действительно ищут помощи. В половине второго, когда я уже борюсь с желанием трусливо покинуть свой волонтерский пост пораньше, дверной колокольчик возвещает о новом посетителе.

— Чем я могу вам помочь? — раздается голос Мони, а я начинаю мыть использованную посуду. Ее немного, десяток чашек, но не хочется оставлять грязную посуду до понедельника.

— Я к Аллегре. Она еще тут? — спрашивает Дэвид, и я замираю, глядя на кольцо, которое сняла во время мытья чашек.

— Да, она сзади. Проходите.

Я на секунду смиренно прикрываю глаза и оборачиваюсь.

— Эй, — говорит он, хватает кухонное полотенце со стола и, забрав из моей руки мокрую чашку, вытирает ее.

С шиной это неудобно делать, и я качаю головой.

— Оставь. Я сама. Зачем ты пришел? Явно не для того, чтобы сушить посуду.

— Я хотел спросить, когда ты закончишь работу и не хочешь ли выпить со мной кофе.

— Дэвид, это очень мило с твоей стороны, но… нет. Спасибо. Нет.

— Почему ты здесь, в этом заведении, Аллегра? У тебя проблемы в отношениях?

Очевидно, последние несколько часов он использовал не только для физиотерапии, а также переоделся и провел исследование о клубе на Капелленгассе, в котором я провожу день.

— Нет. Я здесь работаю, как видишь. Женщинам, которые обращаются сюда за помощью, не нужно мыть посуду. Заменяю маму, которая обычно проводит здесь свои субботы, а сегодня не может. Ничего более.

Дэвид подходит ближе, не касаясь меня, но достаточно близко, чтобы я уловила его запах. «Он пахнет кедром и мускусом», — думаю я и опускаю глаза, прочищая горло. Он меньше Роберта, максимум метр семьдесят пять, очень спортивный и чрезвычайно самоуверенный. Тщеславный тип, который любит использовать женщину рядом с собой, как аксессуар. Кто-то, кто гордится своей предполагаемой интеллектуальностью. Он думает, что неотразим, потому что красивый, подтянутый ботаник. Саре он очень нравится, я это знаю, и она считает, что тот действительно отличная партия.

— Аллегра, — тихо зовет он, — почему ты не хочешь дать мне шанс?

— Я живу со своим парнем, Дэвид. Я в отношениях.

Мой взгляд падает на кольцо, тянусь к нему и надеваю на палец. Звенит дверной колокольчик, и я слышу, как Мони кого-то дружелюбно приветствует. Дэвид подходит еще ближе и шепчет мне прямо на ухо. Его дыхание согревает мою кожу, он берет меня за руку, переплетая наши пальцы.

— Ты бы не пожалела. Твой парень — высокомерный мудак, который плохо с тобой обращается. То, как он разговаривал с тобой в баре, отличается от того, как нужно разговариваешь со своей девушкой. Нет, если ты любишь ее.

«Ты понятия не имеешь», — думаю я, убираю руку от него и делаю шаг назад.

— Пожалуйста, уходи, Дэвид.

— Я хочу тебе помочь. Ты заслуживаешь лучшего, чем тот занудный тип, который не дает тебе повеселиться. Знаю, ты была немного пьяна, но тебе понравилось. У нас был веселый вечер. Тебе нравилось, когда я целовал тебя в шею, тебе нравилось ощущение моих рук на твоей коже. Мы также отлично беседовали на кинофестивале. Нам нравятся одни и те же вещи, у нас схожие интересы. Дай мне шанс, Аллегра.

— Нет. Я в отношениях, я счастлива.

— Это звучит неубедительно. Пошли, выпьем кофе.

— Нет.

— Почему нет?

— Сколько раз ты хочешь, чтобы я повторила это, Дэвид? — спрашиваю, ставя последнюю чашку в шкафчик. Можно было бы, конечно, высказаться грубее и доходчивее, но это не мой стиль. Я стараюсь, пока возможно, мирно решать проблемы. Ненавижу конфликты, ненавижу споры и всегда боюсь кого-то обидеть.

— Я знаю почему.

— Ну, наконец-то. Долго же доходило.

Вытаскиваю заглушку раковины и наблюдаю, как уходит вода. Снова чувствую, как Дэвид приближается. Думаю, что пора выбираться отсюда. Даже если только в зал к Мони.

— Ты лояльна и верна. Ты боишься, что захочешь переспать со мной.

— Что? Нет!

— Да. Ты испытываешь слабость ко мне.

Он нежно кладет руку на мою поясницу и очень деликатно и искусно ласкает меня в этой чувствительной точке.

— Не смей. Руки прочь, — рычу я и сбрасываю его руку со своего тела.

— Тебе это нравится, — шепчет он, — твой пульс учащается, это сводит тебя с ума. Я вижу это.

Глубоко вздохнув, я оборачиваюсь, упираясь взглядом в шею Дэвида, переходящую в широкие плечи. Видимо, мужчина действительно проводит много времени в спортзале. Словно в танце, протискиваюсь мимо него, который в свою очередь тоже разворачивается и неожиданно останавливается, не следуя за мной, когда я делаю два шага назад.

— Нет, Дэвид, — говорю я. — Просто нет. Да, я была пьяна, но я никогда не хотела флиртовать с тобой или поощрять тебя. Мне жаль, если у тебя сложилось подобное впечатление. Мне не хочется с тобой ни дружить, ни пить с тобой кофе и уж точно не хочется с тобой…

Я врезаюсь во что-то, чего не должно было бы быть на том месте. Теплое и твердое. Мой нос осознает это первым. Роберт.

— Привет, — тихо говорю я, поворачиваясь и утыкаясь в грудь Роберта, облаченную в футболку «Колумбийского университета», которая так ему идет.

— Привет, — отвечает он, но смотрит не на меня, его взгляд прикован к Дэвиду.

— Вон отсюда, — говорит тихо, но угроза в его голосе безошибочна.

Я сглатываю и хочу протиснуться мимо него.

— Не ты. Он.

Он сжимает руку на моем плече. Крепко держит меня, притягивая к себе. Дэвид понимает, что проиграл битву, и уходит, не сказав ни слова.

— Что здесь происходит? — с любопытством спрашивает Мони, появившаяся в дверях. — Вокруг много негативных вибраций… Вы двое, проваливайте, я закрою. Спасибо за помощь, Аллегра. Я передам через Регину схемы вязания крючком, о которых мы говорили.

— Это так мило, Мони, но необязательно. Я не вяжу крючком.

— Значит, тебе стоит начать. Это так легко и так весело. Знаешь, вязать крючком можно и детскую одежду?

— Я…

Я совершенно не могу придумать, что сказать в ответ на это.

— До встречи, — говорит Роберт, — хороших выходных.

Он берет меня за руку, вытаскивает на улицу, осматривается и направляется к киоску. Оставляет у двери, и я чувствую себя ужасно, даже не зная почему. Спустя несколько секунд Роберт разрывает пачку сигарет с невиданным ранее пылом.

— Почему… — спрашивает он, беря сигарету в рот и поджигая ее, — почему мужчины всегда испытывают потребность всунуть свой член в женщину, которая уже принадлежит другому, а?

— Я не знаю.

Вяло и тихо. Хочется заплакать. Роберт делает две глубокие затяжки и начинает двигаться. Я следую за ним через несколько секунд, бегу, чтобы догнать, и, когда оказываюсь на одном уровне с ним, осторожно вкладываю свою руку в его. Он переплетает наши пальцы и крепко сжимает. Думаю, что это хороший знак. Он не отталкивает меня. Роберт сворачивает направо в переулок, и я останавливаюсь, наши руки расходятся. Он поворачивается и смотрит на меня.

— Домой же туда… — тихо говорю я, указывая в противоположном направлении.

— Я на машине. Я еще закупался и не хотел опаздывать.

Голос у него напряженный. Я знаю, что ему необходимо переварить позыв во что-нибудь врезать, чтобы избавиться от агрессии, пульсирующей в его венах.

— Хорошо… М-м-м, может мне лучше пройтись?

— Что? Нет, черт возьми! Я хочу, чтобы ты оставалась со мной.

Роберт выдавливает кривую улыбку, хватает меня за руку и продолжает идти. Молчит всю дорогу до машины, затем раздраженно рычит из-за субботнего трафика и ругается, когда не удается преодолеть светофор даже на третьей зеленой волне. Плотность потока зазевавшихся сонь перед нами сегодня чрезвычайно высока. Когда по перпендикулярной улице начинают проноситься машины, он хлопает рукой по рулю. Я вздрагиваю, как будто тот ударил меня.

— Прости, — тихо говорю я, краем глаза замечая, как он поворачивается ко мне.

— За что ты извиняешься?

— За все. Это моя вина.

— Ты сошла с ума, Аллегра? — спрашивает он, глядя на меня так, словно я действительно не в себе.

— Нет. Я… я, наверное, действительно могла послать ему неправильные сигналы и поощрить его и…

— Стоп!

Роберт кладет ладонь мне на бедро и слегка сжимает.

— Но…

— Ты шутишь, да?

— Нет.

— Ты только что закончила смену в этом женском заведении, верно? Там к тебе прикасался чувак, хотя до этого ты несколько раз четко заявила, что он тебе неинтересен. Распустил руки он, а винишь себя ты? Это неправильно, Аллегра, и я не хочу больше об этом слышать. Это не твоя вина. Его.

— Я не помню, что я ему на дне рождения Сары…

— Ты его не поощряла. Совсем наоборот. На кинофестивале ты тоже дала ему понять, что несвободна, да?

— Да.

— Итак, ты говорила ему при каждой встрече, что не заинтересована в отношениях. Он игнорирует эту четко очерченную границу и лапает тебя — и ты должна быть в этом виновата? Аллегра, иногда немного больше феминизма пошло бы тебе на пользу. И я не могу поверить, что говорю это…

— Возможно, я недостаточно ясно выразилась и…

Роберт снова прерывает меня.

— «Нет» есть «нет». Я придерживаюсь твоего «нет» всегда и без исключения. Я. Как мужчина, которому позволено прикасаться к тебе и спать с тобой. Но этот случайно мимо пробегавший чувак, разве он не должен придерживаться этого, или как?

Роберт вздыхает с облегчением, когда сворачивает на кольцевую дорогу, и светофоры наконец-то остаются позади. Еще три светофора, и мы дома.

— Ты знаешь меня, и иногда «нет» также означает «да, я хочу, но, пожалуйста, заставь меня». Может быть, он…

— Я осознаю эту тонкую разницу, верно. Я. Но, по всей видимости, не он. Потому что для этого необходимо быть близкими друг другу — как ты сама только что сказала. Чужой определенно берет на себя слишком много, если думает, что может это чувствовать. Ты хоть приблизительно помнишь, сколько времени мне понадобилось, чтобы начать игнорировать твое «нет» и двигаться дальше?

— М-м-м, не совсем. Но прошло много времени, прежде чем мы впервые так… играли.

— Вот именно. Вначале «нет» всегда остается «нет». И чтобы не было никаких недоразумений, чтобы я действительно не мог ничего неправильно истолковать, у нас есть стоп-слова, верно?

— Да, верно. Но это не его мир. Он не Дом. Значит, ничего не знает ни о стоп-словах, ни…

— Дело совсем не в этом, Аллегра. Ты сказала «нет», он прикоснулся к тебе. Ни больше, ни меньше. Это не твоя вина.

— Так ты на меня не сердишься?

— Я чертовски зол, но не на тебя. Ты не сделала ничего неправильного. Кроме того факта, что должна была сильно врезать ему по яйцам. Куда подевалось твое воспитание, Аллегра? Твоя мать перережет себе вены, если узнает.

— Она смирилась с тобой и с тем, что ты делаешь со мной, что я делаю для тебя. Она переживет и это, если когда-нибудь узнает.

— Почему ты не осадила его словесно, как это сделала бы твоя мать? Или Барбара — бесспорный мастер унижения мужчин?

— Я не знаю. Может быть, потому что моя покорная сторона раскрывается все больше и больше. Потому что я слаба и избегаю конфликтов. По крайней мере, в частном порядке. Я могу на работе это лучше.

Роберт раздумывает о моих словах и сворачивает с кольцевой дороги.

— Ты не слаба, просто не склонна к конфликтам. Что ты почувствовала, когда поняла, что я здесь?

— Я была счастлива и расслабилась. Мне хотелось бы вползти в тебя, даже не смотря на то, что ты был так зол.

Он улыбается, а затем спрашивает:

— Что ты чувствовала, когда он прикасался к тебе?

— Это было неправильно, это было ни приятно, ни возбуждающе. Я знаю, что принадлежу тебе, и что ты не выносишь, когда кто-то прикасается ко мне. Теперь это глубоко укоренилось. Я не забыла урок.

— Хорошая девочка, — хвалит он, потом вздыхает, — придется подать петицию в городской совет. Мне срочно нужна башня, чтобы запереть мою собственность.

— Архитектурный советник Дрекслер, безусловно, будет в восторге от этой идеи.

— Ох, нет, так нет. Я просто женюсь на тебе и перееду с тобой в гребаный канадский лес. Или в австралийскую глухомань. Далеко-далеко от других людей. Только мы вдвоем.

— В австралийской глубинке потребность в градостроителях не будет особенно высокой.

— Снова правда. Тем не менее, я думаю, что идея продлить наши безмятежные выходные до 365 дней в году абсолютно заманчива.

— М-м-м, но, к сожалению, я умру от голода до конца первых 365 дней, если мне придется сидеть на том вибраторе, чтобы поесть.

— Ты действительно необыкновенная женщина… — говорит Роберт, въезжает на задний двор, паркует машину и глушит двигатель.

— Почему?

— Любая другая зацепилась бы за «выйти замуж». Ты зацикливаешься на важных вещах. Еда и работа.

— Мне необязательно замуж…

— Я знаю это. Феминистка в тебе всегда проявляется не в том месте, да?

Роберт улыбается и наклоняется, чтобы меня поцеловать.

— Похоже на то. Я принадлежу тебе, Роберт. Даже без свидетельства о браке. Ты знаешь это.

Я выхожу и наблюдаю поверх крыши машины за ним, подошедшего к багажнику и достающего продукты. Он захлопывает багажник и запирает машину, смотрит на меня и говорит:

— Ты возьмешь мою фамилию. В этих вещах я старомоден и абсолютно антифеминистичен.

Я смеюсь и качаю головой.

— Нет.

Классическое «Да, я хочу. Пожалуйста, заставь меня» нет.

Роберт усмехается. Он понял.