Сливово-лиловый

Глава 45

Конечно же, на фирме не обходится без сверхурочной работы, и по четвергам приходится оставаться дольше. Инге по четвергам тоже особо нечем заняться, поэтому она также работает сверхурочно. Как бы то ни было, но работа должна быть выполнена. С пяти вечера мы остаемся в бюро одни, и тишина, которая царит в кабинетах, очень помогает нам сконцентрироваться и выполнить большую часть работы. На коллективном собрании Арне дал понять, что ожидает сотрудничества со стороны архитекторов, и на удивление все протекает без сучка и задоринки. В беседе с глазу на глаз Роберт сообщил Арне, что я буду работать сверхурочно только по четвергам, и то до 19:30, чтобы быть дома к восьми вечера. Мне аж в зобу дыханье сперло, когда Роберт поведал мне это, как само собой разумеющееся. Двое мужчин договорились без моего ведома и без моего активного или хотя бы пассивного участия о том, как долго я могу работать и когда самое позднее мой зад должен оказаться дома.

В этот четверг в середине мая я разбираюсь с неоплаченными счетами и пишу напоминания, а Инга заботится об отложенных на потом накладных за последний месяц: архитекторская документация, канцелярские товары, принадлежности для черчения, новое программное обеспечение, платные обновления программного обеспечения.

— Невероятно, сколько стоят эти программы САПР… — бормочет она, и я киваю, соглашаясь.

Инга встает и достает папки с накладными из шкафа. Услышав, как открывается входная дверь, мы с удивлением смотрим друг на друга. Девушка идет к стойке приема с папкой в руках, чтобы посмотреть, кто к нам пришел. «Вероятно, это Вангари, уборщица, явилась сегодня пораньше», — думаю я. Обычно она приходит в половине седьмого, но иногда и к пяти. В зависимости от того, когда у няни ее ребенка есть время.

— Привет. Мы закрыты. А Аллегры здесь нет, — говорит Инга, и из этого следует только один вывод: это не Вангари. Это Марек.

— Она здесь. Ее машина стоит на заднем дворе.

Марек. Действительно. Ох, дерьмо! И Роберта, как назло, нет рядом. Он должно быть сейчас сидит с Лотти в мексиканском или китайском ресторане и слушает последние детсадовские сплетни: свежие возмутительные истории о глупом Лукасе, который всегда раздражает Лотти, и восхваления Дагмар — лучшей воспитательницы в мире, которая тоже терпеть не может дурачка Лукаса и всегда ругает его. Я встаю и иду, обходя перегородку, к стойке приема.

— Марек, — говорю я, — пожалуйста, уходи. Я не буду разговаривать с тобой, и ты это знаешь.

— Он запретил тебе это?

«Да, он», — думаю я. И он не будет рад, если я расскажу ему, что случилось.

— Убирайся.

— Вы знаете, что у Аллегры и Роберта особый вид отношений? — обращается Марек к Инге.

— Вы имеете в виду такие отношения, в которых приходится сталкиваться с тем фактом, что ревнивец-бывший постоянно вмешивается? Да, я знаю это.

Мне хочется расцеловать Ингу.

— Порол ли какой-либо мужчина когда-нибудь Вашу задницу за подобную наглость?

— Вы что, только что пригрозили избиением? — спрашивает Инга и поднимает трубку.

— Нет, — отвечает он, — здесь только одна женщина, чью задницу мне хочется пороть. Пока она не возьмется за ум и не попросит прощения.

— Марек, насколько я знаю, у тебя уже достаточно проблем с законом. Ты хочешь еще больше?

— На самом деле именно поэтому я здесь. Я надеялся застать тебя одну.

— Ты здесь, потому что хочешь больше проблем с законом?

— Конечно, нет, совсем наоборот. Не строй из себя дуру, Аллегра, тебе это не идет. Мне нужна твоя помощь.

Инга начинает оглушительно смеяться, и я смотрю на Марека, как будто он не совсем в своем уме.

— Это войдет в историю, — смеется Инга, — как наихудшая попытка попросить помощи у того, кто тебя не переваривает.

— Заткнитесь и убирайтесь отсюда прочь, — рычит Марек, но Инга качает головой.

— Забудьте это и как можно скорей. Мне позвонить в полицию, Аллегра?

— Нет. Марек и так уйдет. Немедленно.

— Аллегра, пожалуйста. Ты должна помочь мне. Я назвал тебя свидетелем.

— Что ты сделал? — спрашиваю я, опускаясь на стул. Я не могу в это поверить. Мало того, что он не оставляет меня в покое, так теперь еще и втягивает меня в эту неприглядную историю, связанную со взяточничеством.

— Да. Из-за пятидесяти тысяч евро, которые ты дала мне десять лет назад.

— Я никогда тебе не давала…

— Замолчи, Аллегра, и вспоминай!

Властно, предостерегающе и строго. Раньше я в ужасе скулила от этого тона, теперь он оставляет меня холодной. К счастью. И вдруг понимаю, что хотя у Роберта тоже подобный тон — естественно — но я не испытываю страха, по крайней мере, не такого обжигающе реального, как тот, который испытывала с Мареком.

— Мне не надо вспоминать, Марек. Я бы знала, если бы дала тебе столько денег. Я никогда не владела пятидесятью тысячами евро за всю свою жизнь — откуда? В двадцатилетнем-то возрасте всего? Ты считаешь, что следственные органы настолько глупы? Тебе не кажется, что они обязательно проверят, как такая огромная сумма попала в руки двадцатилетней девушки, которая якобы передала столько бабла своему любовнику без долговой расписки?

— Долговая расписка… — говорит Марек и сует руку в карман пиджака, — … у меня есть.

Он протягивает мне лист бумаги, на который я гляжу лишь мельком.

— Он не подписан.

— Тогда ты забыла это сделать. И ты сделаешь это сейчас.

— Нет.

— Тогда ты не получишь обратно пятьдесят тысяч евро.

— Не имеет значения. Я никогда не одалживала тебе больше пяти евро, если вообще одалживала.

Я пожимаю плечами и возвращаю ему лист бумаги.

— Пятьдесят тысяч евро — это большие деньги, Аллегра.

— Верно. Но недостаточно, чтобы купить у меня оправдывающее заявление, которое приведет лишь к тому, что мне придется объяснять, где я взяла столько денег. Я не собираюсь в тюрьму за тебя, Марек. Забудь об этом.

— Аллегра. Ты же знаешь, что я желаю тебе добра, и с теми пятьюдесятью тысячами евро, которые я должен тебе…

— Нет. Ты мне ничего не должен.

— Итак, если тебя пригласят дать показания…

— … я скажу правду, Марек. Только правду и больше ничего. Я не имела ничего общего с твоими сомнительными махинациями и не позволю меня вмешивать. Даже не думай.

— Как может кто-то, кто настолько недипломатичен и невероятно неуклюж, заработать такую огромную сумму денег? — спрашивает Инга и усмехается. — Ну, это действительно меня интересует…

Марек холодно смотрит сначала на Ингу, затем на меня и говорит:

— Вот здесь она такая крутая и профессиональная, сильная, независимая женщина и милая Аллегра, верно?

Он на мгновение замолкает, а я закрываю глаза и качаю головой, потому что не в силах ничего предотвратить.

— Марек, замолчи. Я предупреждаю тебя.

Встаю со стула и указываю на дверь.

— Убирайся. Немедленно.

— Дома она ползает по полу перед Робертом, позволяет пороть свою задницу и трахать себя во все дыры.

— Ох! — произносит Инга и поднимает брови, — Садо-мазо-клетка? И вы тоже этим балуетесь, да?

— Да.

— А чего, Вы думаете, Вы этим сейчас достигли?

Марек молчит в замешательстве.

— Ничего. Именно. Аллегра Вам не поможет. И если это даже правда, что Вы сказали об Аллегре и Роберте, кого это волнует? Никого. Вы что, думаете, что сегодня этим можно хоть кого-нибудь удивить? Это могло быть скандально когда-то давно, когда Вы были молоды, сегодня — это мейнстрим.

Марек, по-видимому, представлял себе иную реакцию. Ему хотелось проучить, дискредитировать меня. Только выглядит обалдело он — и молчит.

— Если Вы не уберетесь отсюда в течении следующей минуты, я позвоню в полицию, — говорит Инга, покачивая телефоном, который все еще держит в руке.

— Когда-нибудь… — тихо заявляет он, — …ты поймешь, что я всегда был прав, Аллегра. Но тогда будет уже слишком поздно. И когда ты приползешь на коленях ко мне, дверь будет закрыта.

— Хорошо. Я буду помнить это. Пожалуйста, уходи. И никогда не приходи снова. Но и ты запомни одно, Марек, запомни это хорошо. Если ты когда-нибудь попытаешься связаться со мной или с Робертом, если ты только попытаешься как-то насолить нам, разоблачить нас или что-либо подобное, будь уверен, я немедленно пойду в полицию с Ингой в качестве свидетеля и расскажу, что ты пытался купить свидетельские показания, которые спасли бы твою задницу. Я ясно выразилась?

Марек с ненавистью смотрит на меня, оборачивается и уходит. В комнате повисает давящая тишина.

— Извини, — говорю я Инге и снова падаю на стул, закрывая лицо руками.

— Это правда, что он сказал? Вы так живете, ты и Роберт? Ползаешь перед ним и позволяешь тебя…?

Вопрос повисает в воздухе. Я знаю, это трудно понять.

— Да. Мне действительно очень жаль, Марек…

Инга поднимает руку и прерывает меня.

— Это отвратительно, Аллегра. Действительно отвратительно. Я ухожу.

Она берет свою сумку, идет к пропускной системе и проводит своей карточкой по считывающему механизму. Дверь с шумом захлопывается, и я недоверчиво пялюсь на нее. Затем до меня доходит, что я осталась одна, встаю, почти бегу к двери и запираю ее изнутри. Хотя не думаю, что Марек вернется снова. Затем убираю папки с накладными, которые оставила Инга, и размышляю о том, что означает ее поведение. Она помогла мне, даже после того, как узнала, чем мы с Робертом занимаемся. Поступила лояльно, абсолютно. Но, боюсь, что потеряла ее уважение. Мне стыдно, и я знаю, что Марек, возможно, достиг своей цели. Понятия не имею, как завтра смотреть Инге в глаза.

Через полчаса вокруг по-прежнему тихо, и я слышу грохот уборочной тележки Вангари в коридоре. Отпираю дверь, перебрасываюсь с ней парой слов, спрашиваю о детях, а затем интересуюсь, не видела ли она снаружи мужчину, примерно пятидесяти лет. Вангари качает головой, и я прощаюсь с ней. По дороге домой продолжаю украдкой смотреть в зеркало заднего вида, но за мной никто не едет. Но даже если следует, то я этого не замечаю. Оставляю машину на улице, сейчас мне не хочется ехать на задний двор. Хотя на улице есть ограничения по парковке, думаю Роберт может позже отогнать машину назад. Надеюсь, что за пять минут никто не успеет выписать квитанцию и отбуксировать ее.

— Привет, — приветствует Роберт из гостиной, когда я открываю дверь. — Ты на пятнадцать минут разминулась с Лотти. Она обиделась.

— Мне жаль, — говорю я, входя в гостиную. Ноги Роберта покоятся на кофейном столике, а в руке у него пульт дистанционного управления.

— Все хорошо, детка?

— Не совсем. Роберт, сделаешь мне одолжение, пожалуйста? — спрашиваю я и знаю, что он понимает, что что-то не так.

— Конечно, все, что угодно, — отвечает он, выпрямляясь.

— Моя машина на улице перед домом. Можешь ли ты загнать ее во двор и припарковаться, пожалуйста?

— Конечно. Что случилось?

— Я расскажу тебе сразу после того, как ты перепаркуешь машину, хорошо? В противном случае я рискую получить штраф.

— Хорошо. Скоро вернусь.

Роберт встает, мимоходом целует меня в губы, а затем выходит из квартиры.

— Я вернул сидение на место, немного отодвинув его вперед, но этого, вероятно, недостаточно, — говорит он, возвращаясь и закрывая за собой дверь.

Садится ко мне и притягивает меня к себе.

— Что случилось?

Я подробно рассказываю, что произошло, чего хотел Марек, что он сказал. Сообщаю о странной реакции Инги и о том, что боюсь, что Марек мог последовать за мной.

— Это объясняет звонок сегодня днем, — вздыхает Роберт, когда я заканчиваю свой рассказ.

— Какой звонок?

— Из полиции. Комиссар Вальтер. Хотел обговорить с тобой, когда ты сможешь прийти, чтобы дать показания. Я сказал, что ты перезвонишь ему завтра. Записал номер и положил на комод в коридоре. Он не захотел рассказывать мне, о чем речь. Я уже и так и сяк раздумывал, почему ты должна давать показания, и в первую очередь — по какому такому делу.

— О Боже. Мне нужен адвокат?

— Нет. Но ты можешь привести его с собой, он подчеркнул это. Но это необязательно. Не беспокойся. Ты расскажешь правду, и все закончится. Тебя, вероятно, даже не будут вызывать на суд.

Звонок телефона прерывает наш разговор, и Роберт поднимает трубку. Он не может игнорировать звонящие телефоны. Но они сводят его с ума.

— Привет, Сара, — говорит он и слушает собеседника.

— Он был у Аллегры и пробовал провернуть то же самое и с ней, но с большей суммой. Предложил ей пятьдесят штук. И она тоже отказалась. У Марека, похоже, огромные проблемы.

Я прислушиваюсь и улавливаю из разговора, что Марек предложил Саре 20 000 евро. О, да, думаю, у Марека проблемы. И не одна. А очень много.

Роберт, как и следовало ожидать, ведет себя образцово — стоит на моей стороне, утешает, дает мне мужество, не выпускает Дома на поверхность. Я так благодарна ему сегодня, потому что действительно не в настроении. Реакция Инги нервирует меня так же, как и появление Марека.

Следующим утро снова вместе едем работу и, как обычно, мы первые. Я включаю компьютеры, открываю окна во всех комнатах, чтобы проветрить, а затем иду на кухню, где Роберт стоит у кофе-машины, ожидая, пока она приготовит кофе.

— Иди сюда, — шепчет он мне на ухо и крепко прижимает к себе. — Я поговорю с Ингой.

— Не знаю, хорошая ли это идея… — отвечаю я и целую его в шею.

— Посмотрим.

Когда через десять минут Инга входит в помещение, она холодно зыркает в мою сторону, но в остальном игнорирует меня. Никакого приветствия, никакой улыбки. Я полностью упала в ее глазах. «Мейнстрим, как же», — думаю я.

— Спасибо за твою помощь вчера, — тихо говорю я и получаю лишь презрительное фырканье в ответ.

Инга говорит со мной только о самых необходимых вещах, и Сабину, приходящую на четыре часа по вторникам и пятницам, удивляет та холодность, которая царит между нами.

— Что случилось? — спрашивает она, но я качаю головой.

— Это слишком сложно. Все уладится.

Когда Арне зовет меня через некоторое время в свой кабинет, я встречаю у двери Роберта, который только что вышел из комнаты.

— И? — спрашивает он меня, и я качаю головой.

— Абсолютная холодность. Она не говорит со мной. Я — самое дно.

— Пфф… — делает Роберт, — Это же «тотальный мейнстрим», не так ли?

Он ободряюще улыбается, придерживая для меня дверь.

Через час Роберт заходит в приемную.

— Фрау Вайзер, будьте так любезны пройти со мной в мой кабинет. Сабина, пожалуйста, никаких звонков в следующие полчаса. Меня нет. За исключением известных тебе исключительных случаев, ты в курсе, не так ли?

Сабина кивает, улыбаясь. Известными исключениями являются Гонконг и Анна, родители Роберта и я, когда я не на работе. Я смотрю на него хмурым взглядом. На самом деле, нехорошо перекладывать на Роберта прояснение ситуации. Это вопрос между Ингой и мной. Поэтому решаю присоединиться к разговору и пойти в кабинет Роберта. Дверь захлопывается практически прямо перед моим носом. Я стучу и жду, что меня пригласят войти.

— Роберт, — говорю я, стоя в дверях, — я бы хотела присутствовать. Это нормально?

— Да, — отвечает он, — входи. Пожалуйста, присаживайся.

Я сажусь и смотрю на Ингу, которая с отвращением смотрит на нас обоих.