Сливово-лиловый

Глава 38

Следующий рабочий день проходит спокойно, Инга держится от Роберта на расстоянии, оставляет его в покое. Я надеюсь, что это состояние окажется постоянным. Инга, помимо своей работы в приемной, занимается корректировкой расписания Майкла, который гораздо более терпим в этом отношении, чем Роберт. Я весь день нахожусь в приподнятом настроении, наслаждаясь следами вчерашнего вечера, и изо всех сил пытаюсь держать свои эмоции под контролем, чтобы не пасть на колени перед Робертом. Когда он зовет меня в свой кабинет и закрывает за собой дверь, мне действительно приходится бороться с собой. Соблазн велик, но Роберт качает головой. Он видит, что со мной происходит.

— Я ценю это, но не делай этого. Не здесь.

— Дома? — спрашиваю я, глядя вниз.

— Да. Дома.

Я киваю и жду, когда он скажет, что он хочет от меня. Находясь в глубине «Зоны» я иногда теряю дар речи — и, если что-то и говорю, то в основном заикаюсь.

— Ты вчера подписала эту накладную, — говорит он вполне деловым тоном и поднимает лист бумаги.

Я смотрю и снова киваю.

— Да, это была я.

— Куда ты сложила все? Я не могу найти…

— Что именно? Бумагу?

— Да.

— В шкафу в коридоре. Инга перенавела порядок. Эффективности ради…

— И почему эффективная Инга не может написать очень эффективное электронное письмо, которое информирует нас об этом?

— Я напишу.

— Нет. Инга напишет.

— Я скажу ей.

— Хорошо спасибо.

— Принести тебе бумагу? Может, что еще нужно?

— Я сам. Спасибо, Аллегра.

Роберт коротко улыбается мне и отпускает, я возвращаюсь в приемную, сообщаю Инге, что она должна написать и разослать циркуляр, и усаживаюсь за свой стол. Запускаю почтовую программу и открываю электронные письма, удаляю рекламу и обрабатываю запросы. Я немного ерзаю на своем стуле, вчерашняя сессия была насыщенной в том числе и для моей задницы, и более длительное сидение чувствительно напоминает мне многое из того, что Роберт делал со мной.

Я открываю следующее сообщение и замираю, когда читаю первые слова:

«Аллегра,

После того, как ты не пожелала со мной разговаривать, я попытаюсь достучаться до тебя этим способом. Я все еще очень беспокоюсь о тебе. Ты на ложном пути, и, пожалуйста, поверь мне, я это могу распознать. Ты в течение трех лет позволяла мне заглядывать в самые темные уголки твоей души — я знаю, что тебе нужно. И это не то, что дает тебе Роберт. Это слишком мало. Вот почему ты так несчастна. Я знаю, что ты думаешь, что счастлива, но это не так. Ты просто настолько привыкла к этому состоянию, что забыла, насколько ты цельная, если с тобой правильно обращаются. Помнишь ту глубокую умиротворенность, которую ты чувствовала, когда я надевал на тебя ошейник? Ты не скучаешь по этому?»

«Нет! — думаю я. — Я не скучаю по этому». Мне никогда не нравился ошейник. Как я могла провести три года с мужчиной, который полностью неверно истолковывал меня? Как я могла верить, что Марек понимает мои потребности, когда он всегда имел в виду только свое удовлетворение? Должно быть, я была совершенно сумасшедшей, позволила себя ослепить его возрастом, опытом и его доминирующей аурой, которая зиждется только лишь на чрезмерном чувстве собственной исключительности и себялюбии. Я вспоминаю о том, как он «воспитывал» меня с бескомпромиссной жесткостью, как втискивал в рамки, в которых хотел меня видеть. Мне снова становится отчетливо ясно, насколько умел и тонок Роберт в том, что касается манипулирования мной, пока я не доберусь туда, где он хочет, чтобы я была — и я, вроде бы, совершенно самостоятельно дохожу до этого состояния. Марек тащил меня, толкал, пинал, а в тяжелых случаях, побоями гнал к цели. Роберт, напротив, идет передо мной, он идет спиной вперед и смотрит на меня, заманивает меня словами, мотивирует меня продолжать двигаться дальше, отвлекает меня, когда я думаю, что больше не могу. Протягивает мне руку и помогает шагнуть немного дальше. Когда я там, где он хочет меня, он щедро хвалит меня, вознаграждает, в то время как я испытываю счастье от достигнутой цели. С Мареком я переползала через финишную черту, ломалась уже на ней и была брошена там лежать. Чтобы я чему-то научилась из этого.

«…Тебе нужна сильная рука, моя сильная рука, которую я еще больше перфекционировал за последние семь лет — это только принесет пользу тебе, если ты вернешься ко мне. Место у моих ног свободно, Аллегра, и это твое место. Тебе не место рядом с этим псевдо, который с тобой слишком мягок. Я видел вас в городе — ты не носишь ошейник, ты была не закрыта (Прим. пер.: здесь имеется в виду пояс верности). Вы держались за руки и целовались. Аллегра, разве рот хорошо обученной рабыни предназначен для поцелуев?»

Я должна остановиться, иначе меня стошнит. Этот маразм вызывает головную боль. У него явно несколько пробелов в памяти. Я никогда не позволяла себя закрывать, всегда отказывалась — но Марек успешно отмахнулся от этого или забыл.

Мой палец зависает над клавишей удаления, но я решаю быть послушной девочкой. Роберт захочет прочитать этот «шедевр». Сначала я пересылаю ему письмо, а затем удаляю его, не дочитав до конца.

Роберт даже не упоминает почту, ни днем, ни даже когда мы едем домой, и я, как только пристегиваюсь, снова становлюсь собой. Мы не едем прямо домой, а останавливаемся в супермаркете, поэтому мне приходится запастись терпением, пока, наконец, смогу сделать то, что хочу сделать весь день.

Роберт открывает входную дверь и пропускает меня вперед. Я снимаю пальто и обувь и смотрю на него. Он кивает, кладет покупки на пол и вешает свою куртку.

— Давай.

Весь день я жду этого, борясь с почти непреодолимым желанием. Все мое тело, моя душа, все во мне кричит об этом. Я закрываю глаза и наслаждаюсь предвкушением, дыша глубоко и равномерно, почти медитативно. Затем опускаюсь на колени, сажусь на пятки, складываю руки за спиной и смотрю в пол.

— Спасибо, Роберт, — тихо говорю я.

«Это оно, — думаю я, — глубокое умиротворение». Я чувствую себя так невообразимо прекрасно, потому что наконец могу показать ему уважение, которое он заслуживает, которое я ему обязана. Он дал мне так много вчера, сделал меня счастливой и выполнил все мои желания.

Он подходит ближе, становится вплотную и крепко хватает меня за шею сзади.

— Ты ждала этого весь день, не так ли?

— Да, ждала.

— Теперь ты чувствуешь себя хорошо, Аллегра?

— Да.

— Почему?

— Потому что это мое место.

Доминирование — это не принуждение кого-либо опуститься на колени, а — способность вызвать желание приклонить колени. Старая, заезженная поговорка — но, в принципе так, оно и есть. Роберт все больше и больше вызывает это желание во мне, и, когда я могу удовлетворить это желание, делает меня абсолютно счастливой.

— Откуда у него электронный адрес? — тихо спрашивает он, и я прислоняю лоб к его бедру.

— Он стоит на сайте с прошлой недели. Арне разместил ее в контактных данных.

— Дерьмо… — рычит Роберт и вздыхает. — Встань, Аллегра. Я не совсем понял твой выбор в супермаркете, милая. Что у нас сегодня на ужин? Я думаю, что когда я голоден, слух и мозг отключаются.

Я улыбаюсь, беру руку, которую он мне протягивает, и встаю.

— Помнишь, что вчера был картофель, и я специально приготовила двойную порцию?

— Смутно. Значит, сегодня будет жареная картошка?

— Да.

— Боже, я люблю тебя… — усмехается он и наклоняется, чтобы поднять покупки с пола.

Вечером мы сидим на диване и смотрим телевизор. Царят тишина и спокойствие, я прижимаюсь к Роберту, наслаждаясь телесным контактом, который он позволяет, и наслаждаясь каждой секундой. «Я так сильно люблю этого мужчину, — думаю я, — он очень близок к совершенству — «Дом», о котором я всегда мечтала».

— Ты читала сообщение? — спрашивает Роберт и выключает телевизор.

— Только первые два абзаца. Дальше желание отпало.

— Это были пять страниц формата A4.

— Ух-х, правда?

Я даже не смотрела, сколько написал Марек. Роберт кивает и гладит мою руку, блуждая кончикам пальцев по коже. Я счастливо вздыхаю. Эти маленькие ласки я особенно люблю. Нет ничего лучше, чем находится глубоко в «Зоне» и быть вознагражденным.

— Я уже похвалил тебя за то, что ты отправила его мне без промедления?

— Нет, Роберт. Тебе не обязательно, чтобы…

— Да, я должен. Хорошая девочка. Ты подчиняешься неукоснительно и думаешь головой. Мне это нравится. Я горжусь тобой. И тем, что ты не прочитала послание до конца.

— Я… ммм… спасибо.

— В любом случае, я прочитал его до конца и сказал бы, что Марек не помнит тебя так хорошо, как считает. Или твои предпочтения и фантазии изменились.

— Я думаю, что он просто плохо помнит, что меня не удивляет, в конце концов, он витал большую часть своего времени в своем абстрактном мире фантазий. Я никогда не хотела быть закрытой и никогда не любила ошейники.

— Он пишет, что может предложить тебе тройничок, который ты всегда хотела. Двое мужчин и ты. У тебя есть подобная фантазия, Аллегра?

— Нет. Мне совершенно достаточно одного мужчины.

Он целует меня в макушку, и я улыбаюсь.

— Он упомянул понятие «ритуал омовения». Что он имел в виду?

Я глубоко вздыхаю, вспоминая об этом, в памяти всплывают картинки и обрывки разговоров.

— Иногда Марек запрещал мне прикасаться к себе. Сначала мне не было запрещено себя удовлетворять — но большинству саб не разрешается это делать — потом он постепенно стал запрещать мне прикасаться к себе во всех интимных местах. Мне было не позволено прикасаться себе, даже чтобы помыться.

— Он мыл тебя тогда?

— Да.

Роберт качает головой.

— Какие ощущения это вызывает?

— Это, конечно, оскорбительно, унизительно и очень неприятно. Марек не нежный человек, он всегда в некотором роде грубоват. Ты уже мыл меня, помнишь? — Роберт кивает, и я продолжаю. — Это было очень приятно, ты был очень нежен и заботлив.

— Но я делал это не для того, чтобы унизить тебя, Аллегра.

— Да, я знаю. Это было частью вознаграждения.

Я вспоминаю тот день, когда Роберт впервые отходил меня плетью. Я вообще-то в принципе не люблю плети. Они требуют от меня многого и быстро доводят до грани. Роберт должен очень сильно захотеть, чтобы схватиться за плеть. Мы в основном единодушны в выборе любимых «ударных» инструментов. Только трость Роберт любит больше, чем я. В тот день он использовал кнут и удовлетворился двадцатью ударами — и ни один из этих ударов не был действительно сильным. Каждый обходится с болью по-своему. Я знаю от Сары, что она больше всего любит розги, в то время как удары паддлом находит довольно ужасными. Фрэнк любит плеть, с тех пор как впервые отведал ее. В каждой голове свои тараканы, и боль, которую причиняет розга, очень отличается от боли, которую вызывает удар плетью. С некоторыми болевыми ощущениями можно прекрасно справляться, с другими же нет. После сессии с кнутом Роберт подхватил меня на руки, поставил под душ и вымыл, уложил в кровать, а затем очень нежно любил меня, так нежно, как может только Роберт.

— Ты удовлетворяешь себя, Аллегра?

— Нет.

— Почему нет?

— Хм-м, с одной стороны, потому что ты меня, как это выразиться… качественно и количественно отлично удовлетворяешь, с другой стороны, у меня действительно есть своего рода запреты.

— Какие запреты?

— Ну, потому… потому что моя сексуальность полностью определяется тобой. Если тебя нет, и я бы сделала это сама, то думаю, что это было бы неправильно, это было бы нехорошо.

Роберт поднимает бровь.

— Когда я есть, это нормально?

— Да. «Есть» в смысле присутствуешь. Если ты смотришь на меня.

— Угу. Я хочу, чтобы ты попробовала это.

— Что именно?

— Ты сделаешь себе сама. Когда меня не будет. Пока я на тренировке в зале, например. Я хочу, чтобы ты кончила несколько раз. Без меня. И я требую, чтобы потом ты рассказала мне, что точно ты делала и что при этом чувствовала. Но никакого стресса, это не должно произойти прямо завтра. Я хочу, чтобы ты действительно испытывала желание сделать это.

— Да, Роберт, — отвечаю я и сползаю с дивана на пол, становясь на колени между его ног. Расстегивая его ремень, размышляю, что это за игра и куда она приведет. Я расстегиваю джинсы, открываю их как можно шире и провожу носом по ткани боксеров. Мои губы касаются его члена, и я вижу краем глаза, как Роберт сжимает руку, лежащую на бедре, в кулак. Я чувствую, как быстро он становится жестким, боксеры почти за секунду становятся тесными, и Роберт приподнимает бедра. Я стягиваю его джинсы и шорты почти до колен и порхаю нежными поцелуями по мошонке, прежде чем медленно погладить его член щекой. Мягкая, бархатная кожа чудесно пахнет Робертом, и я делаю глубокий вдох. Игриво обвожу языком головку, беря кончик в рот. В ту же секунду я чувствую руку, которая хватает меня за затылок и перехватывает инициативу. Я не тороплюсь, наслаждаюсь хваткой, наслаждаюсь его вкусом, охотно позволяю руководить мною. Мои глаза закрыты, каждая клеточка моего тела сосредоточена на том, чтобы доставлять Роберту удовольствие. Я так безмерно благодарна, так рада, что всегда могу дотронуться до него, что могу взять то, чего хочу, и при этом мне даже не надо брать контроль на себя.

Я ощущаю, что теку, но это представление только для Роберта. Потому что вчера он сделал меня такой счастливой, вознес меня в то райское место, где ползание на коленях — единственный удобный способ передвижения, которое я хочу как можно дольше не покидать.

— Вот, — говорит Роберт, и я открываю глаза. — Возьми это.

Он протягивает подушку, и я с благодарностью улыбаюсь ему, прежде чем положить ее себе под колени и снова сосредоточиться на его члене, глубоко принимая в себя. Я сглатываю, гася рвотный позыв, и слышу, как Роберт хрипит. Его бедро дергается, все его тело приказывает ему толкнуться вперед и, потому что он тот, кто он есть, он делает это. Не жестоко, нет, но это уже не отсос, который исходит от меня, больше нет. Его кулак впивается мои волосы, удерживая меня на месте, пока это происходит, шесть раз, семь раз. Глубоко и пока еще терпимо.

Затем он снова опускает бедра, его член покидает мой рот, и хватка на моих волосах немного ослабевает. Я быстро дышу, хрипя хватая воздух и улыбаясь ему.

— За это я буду вечно благодарен Мареку… — бормочет он, и я вопросительно поднимаю брови, прежде чем снова облизать его член, позволяя языку танцевать на кончике. — …за то, что научил тебя этому. Это невероятно круто. И за то, что ты можешь так эротично ползать на четвереньках, тоже. Ты прекрасно выглядишь, когда делаешь это.

Я улыбаюсь и активизирую свои усилия. Его дыхание становится быстрее.

— Боже, Аллегра… — стонет он и закрывает глаза.

Мне нравится, когда он так возбужден, когда мне удается заставить его стонать. Когда его яички поджимаются, и вкус его спермы ощущается на языке, я улыбаюсь. Я вылизываю его начисто, на этот раз так долго, пока он не говорит, что этого достаточно. Похвала, которую я получаю, делает меня счастливой и гордой.

Он еще несколько минут оставляет меня на коленях, положа голову ему на бедро. Нежно массирует мне затылок, и мы молчим. Я очень ясно чувствую, что никогда в своей жизни не была так счастлива. С тех пор как живу здесь, я самый счастливый человек в мире. Потому что, когда дверь закрывается, мне больше не нужно скрывать себя и свои реакции. Потому что здесь есть тот, кто действительно воистину знает и понимает, что мне нужно.

— Марек больше не является угрозой для тебя, верно?

— Нет. Я покончила с ним. Благодаря тебе.

— Не за что, детка…

Роберт усмехается и тянет меня на диван.