Сливово-лиловый

Глава 18

Роберт закрывает глаза, проводит рукой по лицу и дышит. Медленно. Глубоко. Вдох, затем выдох.

«Черт, — думаю я, — это явно была не очень хорошая идея».

— Ты сделала что?

— Я с Сарой…

Мой голос становится тише, а затем совсем затихает под взглядом Роберта.

— О чем ты при этом думала?

Тихо, абсолютно спокойно. В конце концов, мы находимся в баре, и Роберт проглатывает свою очевидную злость на мое поведение.

«Отлично, — думаю я, — раздражать его — действительно умный ход. Идиотка».

— Я хотела ей помочь и…

— …а если бы Марек пришел? Что тогда?

— Тогда я бы ушла. Мне не нужно открытое противостояние.

— Рад слышать.

— Ты злишься.

— Да, я зол. Он не достоин тебя. Никогда не был. Я не хочу, чтобы он приближался к тебе и протягивал свои грязные ручонки. В конце концов он тебе снова, так сказать, «промоет мозги», и ты побежишь к нему назад, развевая флагами.

— Конечно, нет. Ты думаешь, я настолько глупа, Роберт?

Мой тон прозвучал насмешливее, острее, чем хотелось, и я прикусываю губу. Закрываю глаза и опускаю голову. Автоматически. Роберт ничего не говорит. Он наслаждается моим покаянным видом и ждет. Когда снова открываю глаза, я вижу руку Роберта, покоящуюся на его бедре, спокойную и расслабленную. Он дает мне столько времени, сколько мне необходимо, чтобы почувствовать, что он думает о моем поведении, позволяет самой бороться с моим независимым «я». Я знаю, что должна извиниться. Нет причин это откладывать. Было действительно неуместно так наезжать на него. Я поднимаю взгляд и смотрю прямо в зеленые глаза. Его взгляд выражает то, что он от меня ожидает: откровенную просьбу о прощении.

— Пожалуйста, прости. Это было неуместно и ненужно. Мне очень жаль.

Роберт приподнимает бровь и жестом показывает, чтобы я продолжала. Я сглатываю и подбираю слова.

— Мое поведение было неуместным. Ты беспокоился обо мне, и моя неблагодарная реакция на это не приемлема. Пожалуйста, прости меня.

Он медленно кивает.

— И? Все еще кое-чего не хватает.

Я украдкой оглядываюсь, но момент благоприятный. В пределах слышимости никого нет.

— Язаслуживаюнаказанияипрошуурок, — бормочу я, глядя вниз. Быстро, едва слышно. Просить о наказании на публике мне сложно. Извинение само по себе похоже на потряхивание «забора», легкое потряхивание. Просьба же о наказании, о коррекции моего отношения — более ощутима. Несмотря на то, что никого нет рядом, чтобы услышать нас, я чувствую, как краснею, как волны стыда накатывают на меня, будто надвигающаяся волна прилива. Унижение протягивает мне руку и помогает забраться в свою лодку, на дне которой я сжимаюсь калачиком, пережидая захлестывающие волны стыда, ожидая, когда Роберт протянет мне руку или толкнет лодку еще дальше.

— Что, прости?

Я мысленно вздыхаю. Было бы удивительно, если бы мне сошло с рук. Он толкает лодку дальше. Я набираюсь смелости, смотрю ему прямо в глаза и говорю:

— Я заслуживаю наказания и прошу преподать мне урок.

Роберт улыбается, притягивает меня ближе и целует, положив ладонь мне на затылок.

— Двадцать. Хлыстом. И что бы я ни делал с тобой потом, ты не кончаешь. Ты это поняла?

— Да, Роберт.

— Запомни одно, Аллегра: я всегда реагирую на неуважение. Все равно где.

— Пожалуйста, прости.

— Я прощу после того, как ты получишь свое наказание.

Я киваю, прикусываю губу и желаю, чтобы это было уже позади.

— Возвращаясь к теме. Итак, ты говорила с этой Сарой.

— Да, — отвечаю я, уже не так уверенно, — я представилась, кратко рассказала ей свою историю и настоятельно посоветовала оторваться от Марека. Потому что есть и другой способ испытывать это. Потому что она заслуживает мужчину, который… который будет носить ее на руках.

— Она тебя узнала?

— Да, узнала.

— А если она сейчас сидит у Марека и признается ему, в чем ты мне сейчас исповедываешься?

— Будет ли она отшлепана по заднице так же, как я? Конечно, только она получит сто ударов. По другим причинам. И оргазм будет отменен на три недели.

— И ты думаешь, Марек позволит, чтобы это сошло тебе с рук? Это вмешательство в его отношения? То, что ты посоветовала Саре расстаться с ним? Как я оцениваю Марека, он не закроет на это глаза. Тем более, что это исходило от тебя.

— Что он сможет сделать после того, как потерял власть надо мной? Заявит на меня в полицию?

Вызывающе. Обиженно. Я — взрослая женщина, черт возьми. Я хотела помочь Саре, и что получаю за это? Двадцать ударов хлыстом и раздраженного Роберта, который беспокоится за меня совершенно напрасно.

— Следи за своим тоном, Аллегра, иначе ты тоже получишь сто ударов, даже быстрее, чем сможешь произнести по буквам слово «неуважение».

Я глубоко вздыхаю. Роберт улыбается мне и берет меня за руки. Он воспитывает меня публично, и я знаю, что наслаждается этим. Как всегда, когда меня отчитывают, воспитывают, унижают и стыдят, мое тело реагирует всепоглощающей похотью. Я не могу выключить это. Я действительно много раз пыталась, но всегда терпела поражение.

— Ты тоже это сделал…

— Да, сделал. Но у меня совсем другие исходные условия, верно?

— Да, они другие.

Я становлюсь все более смущенной, и вдруг мой блестящий план начинает казаться мне совершенно глупым. Роберт прав: если Марек узнает, он взбеленится. Он будет бесконечно зол на меня.

— Я бы пошел с тобой, если бы ты доверилась мне. Я бы поговорил с ней. Почему ты не рассказала мне, Аллегра?

— Я не знаю. Мне так жаль.

Я пожимаю плечами и смотрю на него. Все во мне, кажется, молит о прощении.

— Он знает, где ты живешь?

— Да. Я уже жила в своей нынешней квартире, когда была еще с ним.

— Я опасался этого. А если он вдруг припрется к тебе?

— …тогда никто не откроет ему, потому что ты будешь настаивать на том, чтобы я ночевала у тебя, верно?

— Хорошая идея. Спасибо, Аллегра. А теперь снова с самого начала. Мелинда подслушала что?

Я рассказываю ему еще раз медленно и упорядоченно, а не смущенно и сумбурно, как раньше.

— Он хочет отправить ее на свадьбу сестры с этим уродливым ожерельем и полностью закрытой? А она — подружка невесты?

— Да.

Роберт задумывается, хмурясь и барабаня большим пальцем по моей ладони.

— Роберт?

— Угу?

— Ты бы не поступил так, не так ли?

— Ты смотришь на меня, как испуганный олененок, Аллегра, — улыбается Роберт и сжимает мои руки. — Нет, я бы не стал так поступать. Я бы, если бы меня пригласили, с энтузиазмом исполнял бы роль твоего ванильного кавалера в течение дня и наслаждался бы моей красивой, смеющейся и раскованной женщиной. После вечеринки я забрал бы домой эту, скорее всего, слегка пьяненькую подружку невесты и всю оставшуюся ночь дарил бы ей самый замечательный, нежнейший ванильный секс. А на следующее утро отшлепал бы ее задницу, потому что она так бесстыдно флиртовала со свидетелем.

Мы смеемся, и Роберт целует меня. Я знаю, когда получу свое наказание, все будет снова в полном порядке.

Роберт отвозит меня домой, чтобы забрать пару вещей. Когда я открываю дверь в свою квартиру, он целует меня в шею.

— Поторопись, — шепчет он мне на ухо, — хлыст заждался.

Я улыбаюсь, чувствуя предвкушение, покалывающее по всему телу. Потом вспоминаю, что в награде мне будет отказано, и вздыхаю с отчетливо слышным разочарованием.

— А теперь тебе пришло в голову, что ты не заслужила оргазма, верно?

Я краснею, и в то же время восхищаюсь, насколько хорошо он уже знает меня, насколько уверенно может меня читать.

— Ответь, Аллегра.

— Да, ты прав.

— Я всегда прав.

Боже, эта высокомерная фишка так ему идет. Мне нравится это высокомерие, эта уверенность в себе. От этого я чувствую себя маленькой и никчемной, это делает меня слабой и восприимчивой ко всему, что он говорит и делает.

Когда я исчезаю в спальне, Роберт входит в гостиную и садится на мой диван. Я слышу звонок телефона и кричу:

— Просто игнорируй это. Автоответчик включен.

— Хорошо, — отвечает Роберт, и я иду в ванную и собираю там все, что мне нужно.

Когда я заканчиваю и захожу в гостиную, Роберт стоит у книжной полки и рассматривает книги.

— Могу ли я взять это? — спрашивает он, вытаскивая книгу и поднимая ее, чтобы я могла видеть название. Я на мгновение замираю и улыбаюсь. Марек никогда бы не спросил разрешения, а поставил бы меня перед свершившимся фактом: «я беру эту книгу». Точка. Голая информация. Поскольку я принадлежала ему, все, что можно было найти в моей квартире, автоматически принадлежало ему.

— Конечно. Тебе понравится, — отвечаю я и направляюсь к телефону, чтобы прослушать автоответчик. Три новых сообщения.

— Аллегра, это мама. Не могла бы ты при случае принести мне две бутылки соевого соуса? Из того азиатского супермаркета, что у тебя за углом? Ты знаешь, какой я имею в виду. В бутылках из-под минеральной воды. Но это не срочно. Спасибо, люблю тебя.

— Соевый соус в бутылках из-под минеральной воды из азиатского магазина? — спрашивает Роберт, усмехаясь.

— Бутылки на самом деле похожи на стеклянную тару, в которой продается минеральная вода… Понятия не имею почему.

Второе сообщение от коллеги, которая сообщает мне, что завтра она останется из-за болезни дома, и что поэтому я не должна ждать ее во время обеденного перерыва.

Я удаляю сообщение и проигрываю третье.

— Аллегра.

Я замираю. Голос Марека, строгий и твердый. Голос, проповедующий наказание.

— Ты повела себя очень неуместно сегодня. Я очень разочарован тобой и твоим поведением. Твой новый владелец, очевидно, держит тебя на слишком длинном поводке, длиннее, чем тебе необходимо. Я знаю, что тебе нужно, и твое поведение подтвердило это. Тебе не нужен поводок. Тебе нужен захват прямо за ошейник. Ты, наконец, должна понять, что такие женщины, как ты, не нуждаются в собственной воле. Тебе не нужна твоя воля, Аллегра. Все, что тебе нужно делать, это слушать голос своего Господина. И ты знаешь, кто это на самом деле. Ты знаешь это, Аллегра, верно? Ты знаешь, кому принадлежишь, кто сделал тебя тем, что ты есть. Когда прослушаешь это сообщение, ты придёшь ко мне с извинениями, получишь свое наказание и с благодарностью поцелуешь мои ноги. Я жду, Пятнадцать. И чем дольше я жду, тем строже будет наказание.

— О, боже… — хриплю я, хватаясь за диван. Абсолютный хаос противоречивых, бушующих, разрывающих на части ощущений пронизывает мое тело, мою голову. Покорная рабыня Марека и моя свободная воля рычат друг на друга в моей голове. Он подобрал абсолютно правильную интонацию, ту, на которую я запрограммирована. В течение трех лет моей жизни именно этот тон заставлял меня падать на колени, запирая меня в «зоне». На все замки. На воде и хлебе. Позыв пойти к Мареку, извиниться и получить наказание становится сильнее. Мое собственное «я» несется к концепции обусловленности (Примеч.: психологический термин, означающий состояние, в котором определенные действия вызывают реакцию, даже когда исходный стимул заменен другим), которую Марек установил в моей голове, похоже, гораздо более успешно, чем я думала. Программа работает. Мне стыдно, я понимаю, что заслуживаю наказания и жажду получить его, чтобы выразить благодарность и порадовать моего господина и хозяина. Я представляю себя сидящей, словно нетерпеливый песик у его ног, тяжело дыша и с неослабевающим энтузиазмом ожидая небольшой похвалы.

Я чувствую, что меня обнимают, и вижу, как Роберт свободной рукой удаляет сообщение. Он притягивает меня ближе, целует в макушку и заставляет прочувствовать его присутствие. Я чувствую, как хорошо это действует на меня, как хаос с впечатляющей скоростью упорядочивается, и через полминуты могу уже снова ясно мыслить. Я стону, осознавая, что происходило со мной.

Роберт ничего не говорит. Ни одного обвинения не слетает с его губ, никакого «я же предупреждал, Аллегра». Когда прихожу в себя настолько, что снова становлюсь той Аллегрой, которую Роберт знает, я медленно отхожу от него.

— Пошли, — говорит он и берет меня за руку.