Сливово-лиловый

Глава 42

— Выкладывай: что он тебе подарил? — спрашивает Сара вечером, когда мы сидим в баре и ждем Мелинду. Фрэнк и Роберт стоят в нескольких метрах от нас у барной стойки и ведут мужскую беседу.

— Книгу, корсаж, билеты в театр и это кольцо.

Я протягиваю руку Саре, и она восторженно присвистывает.

— Вы обручились?

— Нет, не обручились. Без паники.

— О, хорошо. По-моему, в помолвках есть что-то такое мещанское. Если кто-то говорит: «Это моя невеста», у меня возникает позыв блевануть прямо на стол.

Сару передергивает от отвращения, и я улыбаюсь. Я чувствую то же самое. Она расслабленно откидывается назад и продолжает разговор:

— Я уже рассказывала тебе, что Фрэнк подарил мне на день рождения?

— Нет, еще нет. Что же?

— Кольцевой кляп.

— М-м-м, — протягиваю я, не зная, как к этому отнестись. — Ты желала его или…?

— Нет, эта идея возникла у него спонтанно. После того, как я укусила его.

— Ты укусила его? Нечаянно, верно?

— Нет, намеренно. Совсем чуть-чуть. Понимаешь, я была на взводе. У нас никогда не идет все гладко. Нам нравится противоборство.

Думаю, что Сара и Фрэнк живут совсем не так, как мы. Там, где я сразу бы опустилась на колени, Сара говорит: «Ох, не-е-е, я не в настроении. Заставь-ка меня».

Фрэнк ведет себя так же, когда позволяет Саре доминировать над собой. Я сражаюсь с Робертом только в том случае, если он хочет сопротивления — или если он слишком сильно встряхивает прочную границу. Что происходит довольно редко, а если и случается, Роберт немедленно прекращает, почти всегда, прежде чем я могу сказать «желтый». У него очень хорошее чутье на это.

— Я знаю, — только и говорю я, улыбаясь.

— Боже, эта штука, по моему мнению, потрясающая, — восхищается Сара, и я киваю.

Я испытываю сильную «любовь-ненависть» к кольцевым кляпам. Роберт не использует наш регулярно. Дело в том, что они чрезвычайно унизительны, потому что выполняют три функции: человек больше не может вразумительно говорить, не может закрыть рот, и менее чем через две минуты начинает пускать слюни. Из-за этого очень высокого потенциала унижения я люблю его, но всегда чувствую, что ношение само по себе является относительно неприятным, поэтому — «любовь-ненависть». Редко я чувствовала себя более «опущенной», чем в тех случаях, когда Роберт трахал меня в насильно раскрытый рот, в то время как моя слюна капала мне на грудь и по моему лицу текли слезы. Я почти физически ощущаю его кулак в своих волосах, настолько сильны воспоминания о последнем разе. Унизительные слова, которые он использовал, эхом звучат в моей голове, и я понимаю, что начинаю возбуждаться. Мне нужно срочно подумать о чем-то другом.

— О чем вы только что говорили? — спрашивает Фрэнк, снова садясь на стул.

Роберт опускается на свой и обнимает меня, нежно целуя в висок.

— О кольцевом кляпе, — отвечает Сара и кладет руку Фрэнку на щеку, кратко целует его и что-то шепчет ему на ухо.

Фрэнк улыбается и откидывается назад.

— Эй, — говорит Сара, — что это значит? Я что, не получу ответ?

Фрэнк смотрит наигранно нервно в направлении потолка и ничего не говорит. Сара прищуривает глаза, но Фрэнк, на данный момент, спасен, потому что к нашему столу подходит Мелинда, поздравляет меня и садится. Мелинда так же восхищенно любуется кольцом и хвалит Роберта за его прекрасный вкус. Истинное значение, понимание скрытого смысла, с каждой минутой все глубже проникают в мой мозг, в мою душу, и я ощущаю кольцо, как оковы вокруг безымянного пальца. Как невидимую связь, которая теснее приковывает меня к Роберту, которая привязывает меня к нему и дарит мне эту драгоценную свободу быть тем, кто я есть.

Мелинда — ничего не подозревая — как всегда, очень быстро берет инициативу беседы на себя и отвлекает нас от «взрослой» темы. Вечер проходит незаметно, и, когда бар закрывается, меня потряхивает от предвкушения. Я хочу этого и знаю, что Роберт это чувствует.

— Кольцо работает, — говорит он, выезжая с парковки бара.

— Да, — тихо отвечаю я, безмерно счастливая находиться с ним наедине, чтобы иметь возможность закрыть дверь в «зону» позади себя. Еще будучи с Мареком, я заметила, что очень восприимчива к определенным типам манипуляций, но только после того, как сошлась с Робертом, поняла, насколько действительно завожусь от этих чисто психологических штучек — потому что именно в его исполнении они невероятно интенсивно действуют на меня.

— Даже лучше и интенсивнее, чем я надеялся. Ты возбуждена, Аллегра?

— Да.

Улыбка на его лице заставляет бабочек порхать в моем животе.

— Скажи мне, что ты чувствуешь.

— Покалывание, возбуждение, нетерпение. Я… ты знаешь… Я хочу, чтобы ты относился ко мне соответственно, Роберт.

— Скажи мне, что ты есть, чтобы я мог относиться к тебе соответственно.

О Боже. Я глубоко вдыхаю и чувствую, как краснею, потому что меня захлестывает стыд, потому что должна озвучить то, что я есть.

— Я ненасытная, похотливая… подстилка… и…

Мой голос становится тише, и Роберт выключает радио.

— Что-что? — спрашивает он, а я так хорошо знаю, чертовски хорошо, что он понял меня еще с первого раза. Но он хочет, чтобы я сказала это снова.

— Я ненасытная, похотливая подстилка.

— Ты полностью доступна? — спрашивает он, протягивая руку к моей, кратко сжимает ее, прежде чем снова взяться за рычаг переключения передач. Его так сильно заводит, что я до сих пор испытываю стыд, озвучивая для него все то, что иначе никогда не произнесу вслух. А меня заводит то, что я прогибаюсь под его волей, сама формулируя свое унижение.

— Да.

Мой голос тих, он дрожит и надламывается. Я смотрю на свои руки, лежащие на коленях, на кольцо, которое символизирует все это, и многое другое. В моей голове. Камень сияет в свете мелькающих за окном уличных фонарей, сливово-фиолетовый, как отметины, оставленные Робертом на моем теле, которые мы оба так любим.

— Везде?

— Да, везде.

— Знаешь, как кого-то подобного называют?

— Да, я это знаю.

Я понимаю, что начинаю быстрее дышать, что возбуждение увеличивается с каждой секундой. Тяга в паху становится более ощутимой, интенсивной.

— Скажи это, Аллегра.

— Трехдырочная кобыла.

Я почти через силу выдавливаю эти слова, так мне стыдно.

— И ты такая? — спрашивает он и поворачивает на задний двор, где наша парковка.

— Да.

— Тебе есть в чем мне покаяться? — спрашивает он, медленно въезжая на наше место.

— Да, есть.

— Просто чтобы я правильно понимал: ты ненасытная, похотливая кобыла с тремя дырками, которую необходимо срочно повоспитывать?

— Да, Роберт.

— Ты заслуживаешь наказания?

— Да, заслуживаю.

Роберт открывает дверцу машины и через плечо говорит:

— Недостаток этих кольцевых кляпов в том, что ты с трудом сможешь просить о наказании, не так ли?

— Да, — отвечаю я, выхожу, закрываю дверцу и обхожу машину.

— Как удачно, что ты уже попросила об этом, верно? Потому что через десять минут ты уже не сможешь этого сделать. Это было очень дальновидно с твоей стороны, Аллегра.

Роберт отдает мне ключи от входной двери и позволяет мне идти перед ним. В доме абсолютная тишина, я ищу на его брелоке нужный ключ и вдруг чувствую руки на заднице. Он расстегивает мои штаны и опускает их.

— Роберт, — задыхаюсь я. Хотя и маловероятно, что кто-нибудь появится в ближайшие десять секунд, и даже если, то что мы услышим его или ее вовремя, но публично, здесь, в подъезде за пределами нашей квартиры! Он очень быстро убирает свою правую руку от моей задницы, а я нахожу правильный ключ и вставляю его в замок. В этот момент я чувствую две вещи одновременно: левую руку Роберта, которой он закрывает мой рот, чтобы заглушить мой крик, и большой палец правой руки, которым он нежно проникает в мою задницу. Средним пальцем левой руки Роберт скользит мне в рот, шепча мне на ухо:

— Определенно, две дырки доступны. Третью я проверю внутри. Или ты хочешь остановиться здесь и сделать это в подъезде, подстилка?

Мне удается открыть дверь, и Роберт толкает меня в квартиру: один палец в моей заднице, один во рту. Я стону, когда дверь за нами закрывается, и Роберт убирает руку с моего лица, вместо этого проталкивая ее между моих ног и проверяя третье отверстие.

— Ты течешь. Жадная и ненасытная. И такая доступная, как и должна быть. Так, как мне это нравится, Аллегра.

Я задыхаюсь, потому что он начинает трахать меня: его большой палец — мою задницу, два пальца левой руки — мою пизду. Он дотрагивается до моего клитора, и этого достаточно: мои пальцы впиваются в комод, который стоит в коридоре, когда меня охватывает оргазм, и я стону совершенно развязно.

— Оставайся на месте. Ты справишься? — тихо спрашивает он на ухо и вытаскивает пальцы из меня.

Я расфокусировано киваю, не в силах ни о чём ясно мыслить, кроме одного: вниз. Я опускаюсь на колени, сажусь на пятки и дышу, прислушиваясь, как Роберт моет руки в ванной. «Тридцатилетие было определенно самым жарким днем рождения в моей жизни», — думаю я.

Четверть часа спустя, когда он заталкивает мне в рот кольцевой кляп, проверяет, как тот сидит, и затем расслабленно прислоняется к изголовью кровати, я чувствую себя прекрасно. Он готовит меня к использованию. Растягивает мой сфинктер с помощью плага, вводит в меня яйцо и смотрит на меня с любовью, как я сижу в середине кровати, смиренная, покорная и полностью его.

— Мы сейчас же продолжим, моя красавица, — тихо говорит он и кладет руку мне на ногу. — Я просто жду, когда ты начнешь пускать слюни…

Я стыдливо опускаю взгляд и слышу его улыбку, когда он говорит:

— Тогда ты будешь течь и сверху и снизу, Аллегра.

Я не могу ответить, поэтому молчу, и первая капля вытекает изо рта уже через пару секунд. Это стыдно, унижает и лишает достоинства. С каждой нитью слюны, капающей с моих губ, я чувствую, как между ног появляется больше влаги. Насмешливая улыбка, с которой Роберт смотрит на меня, добивает окончательно.

— Молодчина, — шепчет Роберт, — раком, подстилка, давай, шевелись.

Я с трудом становлюсь на четвереньки, и Роберт с небрежной усмешкой подкладывает под меня полотенце. Чтобы я полностью не запачкала постель. Затем снова удобно ложится и любуется мной. Дрожащей от похоти, пускающей слюни, очень низко павшей.

— Прикоснись к себе. Поиграй со своим клитором. Ты попросишь у меня разрешения, прежде чем кончить.

Я чувствую, как яйцо во мне начинает вибрировать, и скольжу правой рукой себе между ног. Чем больше я возбуждаюсь, чем ближе приближаюсь к оргазму, тем сильнее течет изо рта. Сама ситуация, моя поза, осознание того, что я сейчас делаю — все это делает меня еще возбуждённой.

— A… я… мог… я… е-е? — лепечу я, так хорошо, как могу через отверстие кляпа.

— Что? — спрашивает Роберт, склоняя голову.

Я так близко, так чертовски близко, а он меня так сильно мучает. Я пытаюсь незаметно меньше стимулировать себя, но проклятые орлиные глаза Роберта повсюду и все замечают.

— Желтая карточка, — усмехается он. — Попробуй еще раз, и я достану «Magic Wand» из ящика.

— A… моу… я… оить оа… а? Оа…а! — пытаюсь снова и Роберт кивает.

— Ты можешь, Аллегра. И я хочу тебя слышать, понятно?

Оргазм заставляет меня упасть головой на полотенце, при этом задница оказывается еще выше. Я плачу, впервые за эту ночь, измученная и подавленная, из-за напряжения, и потому что мне жутко стыдно. Позже, слезы приходят снова, потому что этот изощренный сценарий приносит мне один оргазм за другим, и я чувствую себя невероятно комфортно, пуская слюни на полотенце, в то время как мой мужчина вводит в меня множество разнообразных игрушек, подвергает чудесному спанкингу, а потом трахает меня последовательно в рот, киску и задницу.

Рано утром я иду в душ, двигаю челюстью взад и вперед, чтобы снова расслабить напряженные мышцы, затем наношу макияж, чищу зубы и заползаю к Роберту в кровать.

— Спасибо, — тихо говорю я, — это было невероятно интенсивно — это был лучший день рождения в моей жизни.

— М-м-м, — отвечает Роберт, прижимает меня к себе, нежно поглаживая спину, — эту сессию будет трудно переплюнуть в мой день рождения…

— До августа еще много времени, — бормочу я, — до тех пор ты сможешь придумать что-нибудь новенькое…

— Ты можешь поспорить на свою сладкую маленькую задницу, Аллегра.

— Ну, уж нет. Роберт?

— Да?

— Сходишь в булочную, когда мы выспимся?

— Конечно. Принести рогалики-мокалики, любовь моя?

— Это было бы замечательно.

— Договорились. А сейчас мы спим, моя красавица. Ты совершенно вымотана.

Я ищу удобное положение, близко к Роберту, так близко, что улавливаю его запах и чувствую, как проваливаюсь в сон.

Мы спим до позднего утра, и, как это часто бывает после изнурительных и трудных сессий, Роберт встает первым, позволяя мне еще поваляться. Я слышу, как он сначала идет в ванную, а затем выходит из квартиры, чтобы купить нам завтрак. Снова проваливаюсь в дрёму и засыпаю. Меня будит запах кофе, и, открыв глаза, я вижу Роберта, идущего к окну, чтобы открыть жалюзи. Через несколько секунд солнце освещает кровать, и он оборачивается, улыбается мне.

— Я так тебя люблю, — бормочу я, потягиваясь.

— Все так говорят, когда я приношу их наркотики на завтрак, — улыбается Роберт. — Перевернись на живот, Аллегра.

Я делаю то, что он требует, не задумываясь. Он хочет этого — это все, что я должна знать. Роберт стягивает с меня одеяло и внимательно осматривает свою работу. Я слышу, как он выдавливает лосьон для тела на руку — бутылка почти пуста и издает этот типичный прикольный звук. Он намазывает меня, целуя сильно пострадавшие места, и, вероятно, размышляет о том, где и как он одарит меня очередными отметинами. Он касается меня руками так нежно, и трудно поверить, что именно он изукрасил меня подобным образом. Я чувствую себя принцессой, ценимой и любимой. Он ходил для меня в булочную, готовил завтрак и теперь заботится об отметинах, которые ему было позволено оставить на мне. Я знаю, что он очень почитает меня, что уважает и любит меня за все, что я есть. Во всех аспектах, во всех состояниях.

Через полчаса, радостно вздыхая, я опускаю рогалик-мокалик в свой кофе, в то время как Роберт листает газету. Сделав глоток кофе, он закашливается.

— О, Боже мой, — задыхается он, глядя в газету.

— Что? — спрашиваю я с полным ртом и с беспокойством смотрю на него.

— Послушай только: «После того, как правоохранительные органы еще прошлым летом провели расследование против одного из служащих строительного министерства по обвинению в принуждении, этот сотрудник был отстранен от занимаемой должности. Как заявил глава министерства строительства, выдвинуто подозрение в коррупции, которое сейчас находится на рассмотрении. Служащий обвиняется в том, что за наличные подписывал разрешения на строительство зданий, которые не соответствовали принятому плану застройки. Власти вышли на его след в ходе расследования преступления по отмыванию денег. В случае обвинительного заключения, должностному лицу, что так же подозревается в отмывании денег, грозит тюремное заключение сроком на несколько лет».

Я с ужасом смотрю на Роберта, кофе капает с круассана на мою тарелку, недоверчиво качаю головой.

— Марек?

— Думаю, да.

Роберт кивает и протягивает мне газету, чтобы я прочитала сама.

— Что значит: «…разрешение на строительство зданий, которые не соответствовали принятому плану застройки»? — спрашиваю я, доливая Роберту кофе.

— В плане застройки говорится о том, как приблизительно должно выглядеть новое здание. Каждое новое здание должно визуально вписываться в окружающую архитектуру, по крайней мере, до некоторой степени. Не разрешено строить сверхсовременное, застекленное бунгало с плоской крышей в старом городе на строительном участке между трехсотлетними домами, потому что это слишком вопиющее нарушение архитектурного стиля. В прошлом на это не обращалось внимания, а сегодня говорится о печально известных «строительных грехах». План застройки регулирует, помимо прочего, количество базовой площади, количество этажей, высоту здания и сколько этажей может иметь дом. Ты должна представить это следующим образом — к Арне приходит кто-то и говорит: «У меня есть участок в таком-то жилом районе, и я хотел бы влепить туда шестиэтажный дворец с северным и южным крылом, конюшней и гаражом на шесть машин. Затем Арне заглядывает в план застройки и говорит: «Извините, но вы можете об этом забыть. Максимум три этажа, никаких северного и южного крыльев, гараж может быть только такой-то величины. Вы также можете забыть о конюшне, это жилой район, здесь нельзя строить ничего сельскохозяйственного… бла-бла-бла». И этот клиент-олигарх говорит: «Мне плевать, планируйте, я решу проблему с властями. В крайнем случае, я просто поищу другой участок». Таким образом, Арне планирует своего рода Букингемский дворец для пригородов, выставляет колоссальный счет и представляет план. А потом он удивляется, когда узнает, что это действительно было одобрено. Ясно?

— Да.

— Конечно, это немного утрировано и довольно вопиюще — как правило, речь идет о небольших вещах, таких как факт, что величина площади этажей немного превышена. В таких случаях у чиновника есть небольшое маневренное пространство, которое он использует за наличные. Вот так это работает.

— И ты действительно думаешь, что это может быть Марек?

— Думаю, что да. Посмотри на его образ жизни. Ты лучше знаешь, как он живет.

— Да, но я понятия не имею, сколько он зарабатывает.

Роберт пожимает плечами.

— Я тоже. В понедельник мы узнаем больше. У Арне хорошие связи в строительном министерстве, а котел сплетен будет бурлить…

Я снова перечитываю статью и задаюсь вопросом: может я еще больше ошиблась в Мареке, чем думала раньше? Принуждение. Коррупция. Отмывание денег. Это шок. Если это окажется правдой, где-то в следующем году у меня будет бывший, который отбывает многолетний срок в тюрьме.