Сливово-лиловый

Глава 21

Я чувствую, как мои пальцы впиваются в простыню, слышу свой хрип, свой стон, свой крик. Испарина на моей коже ощущается прохладой, и все же мне кажется, что плавлюсь. Я не в силах открыть глаза, не могу, у меня нет абсолютно никакого контроля, я полностью наполнена ураганом, пронзающим меня насквозь. Спина выгибается дугой, голова откинута назад, затылок и задница плотно прижаты к кровати. Грудь хаотично поднимается и опускается и вот, наконец, наконец-то, мои пальцы разжимаются, снова выпуская простыню. Мышцы спины расслабляются, и я чувствую, как лопатки касаются прохладной ткани. Волны внутри меня ослабевают, оставляя после себя чувство глубокого удовлетворения — и мучительного стремления достичь этого состояния снова, как можно скорее. Я чувствую, как слезы текут по моим щекам, ощущаю, как чей-то палец осторожно вытирает их. Это не мой палец, и мне требуется доля секунды, чтобы сообразить, что только что произошло.

— Аллегра… — нежный голос Роберта проникает в мое сознание, — что это было?

Рядом с моим ухом теплое дыхание, веселье в голосе. Я все еще тяжело дышу, задыхаюсь, чувствую себя одурманенной и отстраненной. Нет сил отвечать. Я не могу. Даже если бы захотела, мне не хватило бы воздуха… и контроля над голосовыми связками.

— Аллегра, — гораздо резче, строже и требовательнее, — у тебя был оргазм?

— Да… — стону я и прижимаю таз к его руке, которая теперь лежит на моем лобке. Боже, я хочу больше. Я хочу этого снова. Еще раз. А потом опять.

— Разве я не запрещал тебе кончать?

Его голос — теплый мед. Мед из стали. Мягкий, сладкий, плавный, манящий, теплый, как мед, но одновременно твердый, сильный и непреклонный, как сталь. Никогда еще не казались мне голос и слова мужчины такими эротичными.

— Да.

Я не могу вымолвить больше. И даже это одно слово выдавливаю с большим трудом. Я не знаю, как он это сделал, но с большим терпением и с помощью нескольких игрушек и, прежде всего, явного и резкого запрета, Роберт подарил мне самый сильный оргазм в моей жизни.

Он резко опускает ладонь мне между ног, и я вскрикиваю. Боль быстро превращается в нежное, теплое жжение, которое еще больше усиливает мою похоть. Он бьет снова, трижды, четырежды, твердо и без промаха. Я знаю, что от меня ожидается.

— Прости, Роберт, — заторможенно шепчу я. Чувствую, что он отдаляется, покидает комнату. Очень отдаленно слышу звон бутылок, пока дрейфую на волнах неги, наслаждаясь последствиями моего кульминационного момента и нежным эхом ударов. Я замечаю, как он возвращается, обходит вокруг кровати.

— Иди сюда, детка… — тихо и нежно говорит он, помогая мне сесть. Я слабо прислоняюсь к его плечу и чувствую что-то во рту.

— Трубочка, Аллегра. Открой рот и пей. Медленно, он холодный.

Ледяной разбавленный яблочный сок стекает по моему горлу и приносит бесконечное облегчение. Наконец мне удается открыть глаза. Роберт обнажен. Понятия не имею, когда он снял свою одежду. Когда мы начали, он был полностью одет.

Когда стакан наполовину опустошен, Роберт доволен и ставит его на подоконник.

— Ложись, — приказывает он, и я падаю обратно на кровать. — Повернись. На колени.

С тихим стоном и почти неохотно я следую приказу и ощущаю резкий удар по заднице. Он хватает меня за бедра, подтягивая в нужное положение. Проникает в меня быстро, сильно, на грани грубости, но любезно дает мне секунду, чтобы привыкнуть к нему, прежде чем взять то, чего желает. Мои руки ощущаются, словно пудинг, и мне нужно собрать все оставшиеся силы, чтобы оказать ему какое-то сопротивление. В противном случае он будет трахать меня, валяя по всей кровати или вдалбливая в матрас.

— Пожалуйста… — хриплю я, — пожалуйста, можно… мне… Роберт… о, Боже… пожалуйста!

— Нет, — отвечает он, и возбуждение в его голосе слышится как никогда сильно. Я знаю, что будет недолго, не при той скорости, с которой он вколачивается в меня. Но он останавливается, сгребает мои волосы в кулак и тянет меня наверх. Я чувствую, как болезненно натягивается кожа головы, и стону. Горячая кожа Роберта прижимается к моей спине, и я ощущаю его прерывистое дыхание у своего уха. Он обхватывает ладонью мою шею, удерживая меня на месте. Минимально нажимает, достаточно лишь для того, чтобы я чувствовала, что он сжимает. Роберт ждет секунду, две, не двигается, оставляет меня в неведении, позволяет неизвестности подействовать на меня. Я сглатываю под его ладонью, дыша быстро и поверхностно через рот, чувствуя острые ощущения — чудесное чувство страха и беспомощности. Это особый страх, тот, который растет в защищенных границах, прозрачный, не сильный, суровый и всеобъемлющий. Он не сильно выражен, и все же он есть. Я люблю игры со страхом, и Роберт знает это. Когда он начинает говорить, его голос холоден и насмешлив, несмотря на возбуждение. Как всегда, меня пронизывает вопрос: как, черт возьми, он это делает.

— Ты, — шепчет он, — …кусок долбаной плоти, в который я вдалбливаюсь своим членом. Ты не разговариваешь, ты не кончаешь. Когда я удовлетворюсь тобой, ты останешься лежать так долго, пока я не пожелаю использовать тебя снова.

Фейерверк взрывается под моими закрытыми глазами. Левой рукой Роберт фиксирует неподвижно мое бедро, а правой нарочито грубо толкает меня вперед. Мои руки дрожат, я больше не могу держать свой вес. Ураган похоти, унижения и стыда отнимает у меня последние силы. Я закрываю глаза и чувствую, как Роберт снова набирает темп. Кусаю губы, чтобы не стонать, просто молчу и не двигаюсь, пусть Роберт использует меня. И наслаждаюсь каждой секундой. Кончив, он немедленно покидает меня. Так должно быть. Он отстраняется, отпускает меня и мою выпяченную задницу, и камнем падает на матрас.

— Оставайся лежать и молчи, — говорит он так холодно, так убедительно, что я начинаю серьезно задумываться, не разочаровала ли его. Страх держит меня под контролем, и я знаю, что это именно то, к чему Роберт стремится. Я слышу шелест надеваемых джинсов. Он покидает комнату, оставляет меня наедине с моим страхом, обеспечивая возможность этому страху эффективно меня грызть, довести меня до такого состояния, в каком он хочет меня видеть. В квартире тихо, и я не знаю, что делает Роберт. Он, вероятно, стоит в дверях, наблюдая за мной. Но у меня нет сил повернуть голову и посмотреть. Я позволяю страху и унижению вознести меня на тот замечательный, парящий уровень, где я могу принять все. Я терпелива, открыта и покорна вплоть до последней клетки моего тела. Чувствую себя расслабленной и легкой, возбуждение ослабевает, но очень медленно. Я не знаю, сколько времени прошло, но вдруг чувствую его присутствие в комнате. Во всяком случае, я все еще лежу так, как он меня оставил.

— Аллегра.

Тихо, нежно и все же так безжалостно.

— Да?

— У тебя был оргазм.

— Да. Мне так жаль.

— Ты всегда так говоришь, когда была непослушной.

Голос Роберта явно выражает его неодобрение. Не отвечаю, что я должна сказать?

— Я подумаю о наказании.

— Да, Роберт.

— Вставай.

Я с трудом поднимаюсь с постели, усталая, измученная. Заоблачный полет закончен, я чувствую, что приземляюсь, и мое стремление к близости возрастает. Роберт знает это и притягивает меня в объятия, поддерживает, ласкает, осыпая мое лицо поцелуями. Затем он дает мне снова попить, тихонько хвалит меня.

— Лечь, пожалуйста, — шепчу я, потому что мои ноги совершенно ослабли.

— Хорошо.

Он отпускает, и я ползу обратно в кровать. Слышу какой-то шелест, а затем чувствую, как прогибается матрас, когда Роберт ложится рядом со мной. Я до сих пор не могу держать глаза открытыми.

— Открой рот.

«Шоколад», — думаю я и улыбаюсь, начиная жевать. Роберт обнимает меня и укрывает нас.

— Это было невероятно интенсивно… — бормочу я у его шеи и не могу поверить тому количеству различных чувств и противоречивых ощущений, которые мое тело испытало за последние два часа. Похоть, боль, стыд, унижение, еще больше похоти, страха, беспомощности, еще больше боли и похоть, похоть, похоть. Практически бесконечно ненасытное желание.

— Да. И против этой штуковины… — Роберт протягивает руку и вытаскивает Magic Wand из-за спины, — … ты совершенно бессильна.

Он улыбается, и я мягко толкаю его.

— Запретить мне оргазм, а затем мучить меня этим — это действительно крайне коварно.

— Как я уже говорил, если мне захочется наказать тебя, то в течение пяти минут я сфабрикую сценарий, в котором ты можешь только проиграть…

— Хм-м… — Я с наслаждением потягиваюсь и выдыхаю несколько поцелуев в ключицу Роберта. — Ты накажешь меня сегодня?

— Нет. Думаю, что в субботу. Чтобы ты думала обо мне весь понедельник на работе.

Телефон на тумбочке начинает вибрировать, Роберт поворачивается на спину и тянется к нему.

Он читает смс и говорит:

— От Сары. Она в порядке. Она в «Инвиктусе».

— В «Инвиктусе»? Как метко. — Я улыбаюсь, и Роберт убирает телефон, возвращая мне все свое внимание. (Примеч. с англ. Invictus — «Непокоренный»).

— Я бы очень хотел повторить это завтра днем. Однако ничего не получится, когда Сара будет здесь…

— Тогда мы повторим это в воскресенье. Мне не понравилась идея оставить Сару с Фрэнком. Мы не знаем его достаточно хорошо, я даже не знаю его фамилии. Или где он живет.

Роберт потирает лицо и вздыхает.

— Ты права. Иди в ванную, Аллегра. Сейчас мы будем спать.

После того как Роберт тоже побывал в ванной, и мы, удобно устроившись, валяемся в постели, я тихо говорю:

— Как ты думаешь, почему она встретилась с Фрэнком?

— Потому что мысленно она уже ушла. Уже, наверное, давно. Ей нужен был лишь небольшой толчок, ободрение. Марек совершил огромную ошибку с запретом на контакт. Он оттолкнул ее далеко-далеко от себя, в принципе, он отрезал поводок, о котором вечно так охотно разглагольствует. Он должен был сделать с точностью до наоборот. Держать ее ближе к себе, демонстрируя свою лучшую сторону. По-моему, он думал, что с запретом на контакт Сара поймет, насколько нуждается в нем, насколько жаждет того, как он с ней обращается. Но он оказался неправ. Марек дал ей время и пространство, чтобы подумать о том, насколько ей не нравится это обращение. Он позволил ей взбунтоваться вместо того, чтобы подавить это восстание в зародыше. А Фрэнк, естественно, был очень дружелюбным и любезным, когда пригласил ее встретиться в баре, поэтому согласие для Сары было легким. Марека не было рядом. Ей было запрещено звонить ему и просить одобрения. Она отчаянно хотела немного отвлечься, немного повеселиться, хотела капельку ванильности.

— Ванильной нормальности?

— Да. Посидеть в баре и поболтать. Или это тоже входит в «учебную программу» Марека?

— Нет. Марек обычно тусуется только в пределах Сцены. Он практикует свои наклонности и страсти в приватной атмосфере и круглосуточно. Ваниль для него не существует. Никогда. И я не думаю, что в этом плане что-либо изменилось.

— Видишь? Это должно нравиться. Тебе это не нравится, и Саре тоже.

— Хм-м. Что будем делать, если он не принесет ключи?

— У меня есть инструменты. Эти пояса верности обычно имеют небольшой замок, который я взломаю за минуту. Надо будет поближе взглянуть на это ожерелье, я не знаю, как оно закрывается, но мы сможем снять его без того, чтобы обезглавить Сару.

Он улыбается и целует меня в лоб. Я чувствую, как меня обволакивает дрёма, и проваливаюсь в сон.

Когда срабатывает будильник, я просыпаюсь на пять секунд, примерно. Потом снова засыпаю, смертельно измученная прошлой ночью. К половине десятого я высыпаюсь, наконец-то. В квартире Роберта тихо, и я иду в ванную, принимаю душ, чищу зубы, одеваюсь. На автомате, будто на дистанционном управлении. Я чувствую легкую боль в мышцах — не удивительно после того, что Роберт вытворял со мной в последние дни. Закончив приводить себя в порядок, я иду на кухню и варю кофе. На мгновение меня поражает та естественность, с которой я перемещаюсь в квартире Роберта. Я вспоминаю Марека и его квартиру, где я всегда чувствовала себя загипнотизированным кроликом. Я едва решалась спросить, можно ли взять стакан воды на кухне, когда бывала у него. А Роберт принес свежую газету и положил ее на кухонный стол. Я счастливо вздыхаю и достаю молоко из холодильника.

После первой чашки кофе я уже чувствую себя великолепно. Чувствую себя бодрой, отдохнувшей и улыбаюсь, когда слышу скрежет ключа в двери. Через несколько секунд Роберт появляется на кухне с бумажным пакетом в руке и с Сарой на буксире. «Он принес завтрак», — думаю я и подавляю желание сделать ему спонтанное предложение о браке.

— Доброе утро, моя красавица, — говорит он, и я встаю, чтобы поцеловать его. Думаю, поцелуй был слишком коротким, но на нас смотрит Сара, а Роберт не захочет при ней проявлять несдержанность. Не стоит хвастаться своим счастьем перед менее счастливыми людьми. Мудрое решение.

— Есть ли еще кофе?

— Да, конечно.

Вопросительно посмотрев на Сару и получив утвердительный кивок, я достаю две чашки из шкафчика.

Роберт ставит на стол три тарелки и достает из пакета круассаны.

— Ох! Как круто! Рогалик-макалик! — вздыхаю я и беру себе один. Я голодна как волк. Как всегда после утомительных и напряженных ночей.

— Что? — спрашивает Роберт, и Сара тоже смотрит на меня, как будто я говорю по-китайски.

— Рогалик-макалик. Так всегда называет их моя мама. Рогалик для макания. В какао или кофе. Страшное свинство, но вкусно. Однако не все круассаны подходят для подобного. Вот почему отличают нормальные круассаны и рогалики-макалики.

— Понятно, — ухмыляется Роберт и наблюдает за тем, как я, мыча от наслаждения, поедаю смоченный в кофе круассан.

— У нас это называют «крошевом». Мой прадедушка всегда получал подобное на завтрак, потому что отказывался носить зубной протез. Бабушка крошила ему круассан или хлеб в кофе или в теплое молоко, а потом он хлебал это ложкой, — говорит Сара, снова улыбаясь своей прекрасной, открытой улыбкой.

— То, чем занимается Аллегра, тоже отдает малость домом престарелых… — усмехается Роберт и подталкивает мое колено своим. Он смотрит на быстро растущий беспорядок в моей тарелке и говорит: — Если ты научишь этому Лотти, между нами все будет кончено, сердце мое.

Мой рот забит круассаном, и поэтому я просто поднимаю руку, жестикулируя, что поняла. Звонит мобильный телефон Роберта, и он выуживает его из кармана.

— Утро, Фрэнк, — отвечает он, а потом слушает. — Да, я так и думал.

Роберт диктует Фрэнку свой адрес и вешает трубку.

— Марек уже был у тебя и сгрузил перед дверью несколько пакетов. Фрэнк не смотрел что в них, ты сможешь сделать это самостоятельно. Он привезет вещи сейчас.

— Тогда я снова заварю кофе, — говорю я, и Роберт улыбается мне. Молчаливая похвала. Я радуюсь.