Сливово-лиловый

Глава 22

Сара пристально наблюдает за мной, я это замечаю, чувствую, как она все время смотрит на меня. Я знаю, что у нее много вопросов, что она, скорее всего, не уверена и не знает, что делать дальше. Она такая же, как и я тогда — беззащитная, потерянная, в эмоциональном раздрае.

— Спрашивай, — говорю я, наливая себе кофе.

Сара задумчиво смотрит на Роберта и помешивает свой кофе перед тем, как, набравшись смелости, спрашивает то, чего я не ожидала:

— Ты чувствуешь себя свободной, Аллегра?

Я на секунду задумываюсь и ощущаю на себе заинтересованный взгляд Роберта, такой же вопросительный, как и у Сары.

— Да. Я чувствую себя свободной. Потому что я и есть свободная. Я могу делать или не делать то, что хочу. Если я готова принять последствия. Как и любой другой человек. И я свободна, потому что могу жить так, как всегда хотела. Для этого просто нужен правильный партнер, Сара.

— Мне так хотелось, чтобы это был Марек…

— Марек, несмотря на свой возраст, так и не понял нашей сути.

— А она какова? — заинтересованно спрашивает Роберт, расслабленно откидываясь на спинку стула. Разговор нравится ему, я это вижу.

— Наша кожа прочнее, толще, чем у женщины, у которой нет подобной предрасположенности. Но при этом наше сердце более уязвимо.

— Хм-м-м…

Сара смотрит на меня с сомнением.

— Трахай меня жестко, но люби нежно. Марек для меня был, с одной стороны, слишком жестким, а с другой — слишком не нежным. Очень плохая комбинация. И мне потребовалось намного больше времени, чем тебе, чтобы понять это.

— Я до сих пор не знаю, что делать мне сейчас. Я чувствую себя такой… дезориентированной.

— Сначала мы освободим тебя от этого пояса и цепи, посмотрим, что в пакетах. Может быть, будет хорошо, если ты сможешь еще неделю или две пожить где-то в другом месте. С родителями или подругой. Марек успокоится, ты сможешь вернуться в свою квартиру и начать думать о том, чего хочешь. Как представляешь себе отношения.

Роберт кивает в знак согласия и ободряюще улыбается Саре. Она автоматически и моментально опускает глаза.

— Сара, ты можешь смотреть мне в лицо. Тебе нечего бояться. Аллегра тоже смотрит на меня, когда говорит со мной. По крайней мере, в основном. Ты еще этого не заметила?

— Да. Но это… непривычно.

— Да, но Аллегра быстро к этому привыкла.

— Не усложняешь ли ты для себя?

— Что? — спрашиваю я и встаю, чтобы поставить чашку в посудомоечную машину.

— Оставаться в своей роли. Вы ведете себя как нормальная пара, а затем…

Сара перестает говорить и в поисках поддержки смотрит на меня.

— Я не играю роль, Сара. Желание подчинения является частью моей личности. Я не играю в это, я такая, даже если и не практикую это в повседневной жизни. Вот почему я могу переключиться в течение секунды. Если принять это, то будет легко. Я давно не рассматриваю это как ролевые игры.

Я закрываю посудомоечную машину и смотрю на Сару, которая задумалась о моих словах.

— Аллегра.

Тихо и все же пробирающе каждую клетку моего тела. Сразу все мое внимание сосредотачивается на нем.

— Да, Роберт.

Никакого знака вопроса. Это не «что ты хочешь?», а «пожалуйста, скажи, что я должна делать».

— Вниз. Иди сюда.

Я знаю, он делает это только для того, чтобы продемонстрировать Саре, что я имела в виду. Улыбаясь, я опускаюсь на четвереньки. Я могу сделать это для Сары, и знаю, что он остановится, как только я буду возле него. Я изящно преодолеваю расстояние в несколько шагов между нами на четвереньках, смотрю на него, вижу его улыбку и знаю, что и мое лицо украшает улыбка.

Когда подхожу к его стулу, я усаживаюсь на колени и смотрю на него.

— Спасибо, Аллегра, — говорит он, наклоняясь, чтобы поцеловать меня. — Ты можешь подняться.

Он подает мне руку, чтобы помочь встать, и я снова сажусь на стул.

— Видишь? — спрашиваю я. — Это совершенно легко. И я не ношу ошейник или пояс верности, который должен напоминать мне, что я есть.

— Ух ты, — отвечает Сара, — я думаю, что не смогла бы так.

— Может быть, — бросает Роберт, когда берет меня за руку, поглаживая ее, безмолвно хваля меня за безропотное послушание, — может быть, это потому, что другая сторона тебя тоже немного возбуждает. Ведь возбуждает, верно?

Сара смотрит на него широко раскрытыми глазами.

— Да, возбуждает.

Я вижу, что Сара внезапно смотрит на меня совершенно другими глазами. Она смотрит на меня с тем же выражением, с которым Роберт иногда меня рассматривает.

— Ты би, Аллегра? — спрашивает она, и я удивленно смотрю на нее. Еще один неожиданный вопрос.

— Нет. Я гетеро, сабмиссивна, мазохистка и моногамна.

Роберт улыбается мне, а Сара вздыхает.

— Жаль. Ты симпатичная.

— Спасибо. Но нет.

— Я хотела бы попробовать другую сторону. Желательно с женщиной, прежде чем попробовать с мужчиной.

Я улыбаюсь ей и говорю:

— Вперед и с песней, и познай себя. Ты это заслужила. И разобраться, как ты хочешь жить, очень сильно помогает в жизни.

Звонит дверной звонок, и Роберт встает. Вскоре после этого мы слышим, как он разговаривает с Фрэнком.

— Доброе утро, — говорит тот, когда входит на кухню. В руке у него три пакета, которые он передает Саре. Спешно, почти жадно, она роется в сумках с одеждой и книгами. Она ждет не дождется, чтобы избавиться от этих раздражающих, ненавистных аксессуаров.

Я предлагаю Фрэнку чашку кофе, и он, поблагодарив, садится, пожирая Сару взглядом.

— Ключей нет. Только конверт. Но ключей в нем нет, чувствуется на ощупь.

Сара глубоко вздыхает и тихо ругается, прежде чем открыть конверт и прочитать письмо. Мы напряженно наблюдаем за ней.

— Он злится. Хочет, чтобы я немедленно вернулась. Я должна сама прийти за ключами и сказать ему в лицо, что он должен отпустить меня.

— Забудь об этом, — говорит Фрэнк, и Роберт кивает.

— Я принесу инструмент, — говорит он, вставая и выходя из кухни. Я слышу, как он роется в шкафу, одним ухом прислушиваясь к разговору Фрэнка и Сары.

— Пожалуйста, подними свои волосы, чтобы я мог посмотреть на это ожерелье.

Роберт наклоняется к шее Сары и тихо ругается, осматривая ожерелье.

— Тут нужен специальный ключ, — говорит Сара, — который шел в комплекте с ошейником.

— Угу, я это вижу. Это инбус-замок. Может быть, мне удастся кое-что. Но это займет некоторое время.

Я встаю и обхожу вокруг стола, бросаю взгляд на шею Сары.

Роберт снова покидает кухню и возвращается с набором ключей. Он берет самый маленький и осторожно толкает его в замок цепи, который состоит из довольно длинной металлической трубки с крошечным отверстием для специального ключа. Он немного дергает и пытается повернуть ключ. Уже через миллиметр замок блокируется, и Роберт чертыхается. Пробует еще раз. Снова и снова. Миллиметр за миллиметром поворачивает винт, недоступно встроенный в застежку цепи.

— Сменить тебя? — спрашивает Фрэнк, когда Роберт встряхивает свою затекшую кисть.

— Да, давай. Спасибо.

Это игра на испытание терпения, и Фрэнк показывает большое терпение и еще большую сноровку. После пятнадцати минут манипуляций Сара освобождается от ожерелья и облегченно выдыхает.

— Спасибо, — говорит она, одаривая Фрэнка и Роберта очаровательной улыбкой. Роберт кладет детали ожерелья на стол и вопросительно смотрит на Сару.

— Как по мне, ты можешь выбросить это.

— Отлично. Теперь пояс. Вставай, Сара.

Она прислоняется к ближайшей стене и поднимает юбку, а Роберт становится на колени перед ней и рассматривает пояс верности.

— Ух ты, — говорит Фрэнк, — ничего подобного я никогда не видел вживую… Это действительно круто.

— Интересно, тебе было бы круто, если бы самому пришлось носить такую штуковину? — отвечает Сара, бросая ядовитый взгляд на игрушку.

Кажется, Фрэнк предпочитает промолчать. Он пялится, и по его лицу понятно, о чем он думает. Это его чертовски заводит. Я перевожу свое внимание на рассматривающего замок Роберта. Спокойного, нейтрального, совершенно невозмутимого. Роберт не думает ни о сексе, ни о подчинении, ни о «хранении» целомудрия. Он думает о замке, соображает, как тот устроен, и размышляет о том, как его взломать. Он сосредоточен на замке, не воспринимает ни пояс верности, ни Сару. Я думаю, что если бы Роберт думал о сексе, у него было бы совсем другое выражение лица. Он берет два куска проволоки и вводит их в замок. Сосредоточенно прикусив губу, пытается пошевелить ими и через полминуты дужка выскакивает, а Роберт убирает подвесной замок.

— Боже, спасибо! — стонет Сара, опуская юбку. — Могу ли я воспользоваться твоей ванной?

— Конечно. Свежие полотенца лежат на полке.

— Спасибо, спасибо…

Сара копается в пакетах и достает свежее белье, даже находит в нем трусики и лифчик, а затем я показываю, где ванная.

Двадцать минут спустя, в течение которых Фрэнк немного рассказал о себе, Сара возвращается на кухню.

— Могу ли я получить назад телефон? — спрашивает она, и Роберт кивает.

— Конечно. Не могла бы ты принести, Аллегра? Он на комоде в спальне.

Я встаю и приношу мобильный телефон Сары, которая сразу же его включает. Она ждет в тишине несколько секунд и кривится.

— Тридцать четыре пропущенных звонка. Пять смс.

— Ух-х… удали все. И номер Марека тоже.

В этот момент снова звонит телефон, и Сара отвечает на звонок до того, как один из нас успевает что-либо сказать.

Я напряженно прислушиваюсь, но ничего не слышу. Марек не орет. Он строит из себя понимающего, нежно-заботливого любовника, который боится и переживает за свою маленькую, беспомощную сабу.

— Нет, Марек. Пожалуйста, не звони мне больше.

Голос Сары звучит твердо и решительно, и я почти горжусь ею.

— Да, я у Аллегры.

Она снова слушает и хмурится.

— Марек хочет поговорить с тобой, Аллегра.

Меня передергивает, и я трясу головой. Сара протягивает мне телефон, и я слышу, очень тихо, голос Марека.

— Ты не смеешь, верно? Ты не можешь сказать «нет», я прав, Пятнадцать? Ты лучше заткнешься и притворишься, что тебя там нет. Поговори со мной, Пятнадцать. Ну, давай!

Как робот, я беру телефон и подношу к уху. Роберт качает головой, предупреждающе встает, кладет руки мне на плечи и наклоняется, чтобы слышать, что говорит мне Марек. Я не знаю, что делать или говорить. Сара смотрит на меня, выжидающе и напряженно. Она думает, что я так же, как и она, словесно надеру Мареку задницу. Но я не могу этого сделать. Я не такая. Мое ускоренное дыхание выдает ему, что телефон у меня.

— Привет, Пятнадцать, — шепчет Марек, — ты возбуждена? Звучишь именно так.

— Оставь меня в покое. Оставь Сару в покое. Пожалуйста. Найди себе того, кто с радостью разделит с тобой твой образ жизни.

— Как красиво ты умоляешь, Пятнадцать. Я научил тебя этому, помнишь?

Роберт осторожно берет у меня из руки телефон и разрывает связь.

— Я не желаю, чтобы ты разговаривала с ним, Аллегра.

Я прикусываю губу и киваю, как знак того, что понимаю. Я не могу сейчас предложить больше. Мне нужно немного успокоиться и сделать глубокий вдох.

— Я пойду к своим родителям и останусь там на несколько дней, — объясняет Сара, и Фрэнк сразу же предлагает отвезти ее туда. Она с благодарностью принимает его предложение, и уже через пять минут оба уходят. Может быть, они чувствуют, что хочет Роберт, и спешат исполнить это молчаливое желание.

Роберт закрывает за ними дверь квартиры и поворачивается ко мне. Почти два метра угрозы чистой воды. Я знаю, что он делает это, чтобы показать мне, кому я принадлежу, чтобы показать, как возбужденно я реагирую на него. Он хватает и прижимает меня к стене, фиксирует меня там всем своим телом. Прежде чем понимаю, что со мной происходит, я опускаюсь на колени, сложив руки за спиной, и он вставляет свой член мне в рот, показывая мне, кто владеет мной, кому разрешено использовать меня. И чей голос — единственный, которому я должна подчиняться. Он дает мне пощечину, совсем не сильно. Но это первый раз, но как раз в нужный момент, когда я запираюсь, не полностью отдаю себя, взбрыкиваю и бросаю ему вызов. Пощечины — очень интимная, очень унизительная вещь, и они крепко привязывают к партнеру, которому разрешено их давать. Они делают меня маленькой, мягкой и податливой, приковывают меня к предназначенному мне месту, твердо и незыблемо, и удерживают меня там довольно долго. Говоря метафорами, я буду ползать перед ним на коленях до конца дня. Физически — только если он этого потребует. И я надеюсь, что он это сделает. Я хочу быть униженной до тех пор, пока в моей голове не останется только одна мысль: Роберт. Я должна вытащить Марека из головы, обрубить концы. И Роберт точно знает, как это сделать.

Слова, которые врываются в мое сознание, требовательны и унизительны. Когда он кончает, я плачу. Это освобождающие слезы, усердно заработанные. И я знаю, что принадлежу Роберту.

— Спасибо, — шепчет он, когда помогает мне подняться с пола и подводит к кровати, — спасибо за слезы. Они драгоценны. Я ценю это.