Сливово-лиловый

Глава 50

Минуты проходят в тишине. Утреннее солнце бросает причудливые тени на мой живот. А когда наше дыхание приходит в норму, я слышу смех детей и лай собак снаружи. Как работает пылесос в квартире над нами.

— Иди сюда, детка… — шепчет Роберт, устраиваясь боком в кровати, голова на подушке.

Он протягивает ко мне руки, и я подвигаюсь к нему. Мужчина укладывает мою голову себе на грудь, обнимает меня и накрывает нас. Кончиками пальцев ласкает мои спину, плечо и бедро. Одаривает поцелуями в макушку.

— Ты была великолепна, Аллегра. Прекрасная и такая смелая. Я очень, очень горжусь тобой, — шепчет он, и я прижимаюсь к нему еще сильнее.

Люблю, когда меня хвалят. И безумно радует, когда он гордится мной. Тогда я чувствую себя ценной и знаю, что хорошо служила ему и что тот доволен мной. За всю свою жизнь я не испытывала ничего, что дарило бы мне такое же сильное ощущение счастья.

— Помнишь, что ты сказала, когда начала плакать?

— Нет, — тихо отвечаю, немного приподнимая голову, чтобы посмотреть на него. Я не осознавала, что издавала что-то, кроме болезненных звуков. Была далеко, потерянная в безумии эндорфинов и адреналина, полностью наполненная удовольствием, плавно переходящим в боль.

— Хочешь услышать мой ответ?

— Ммм, да?

Роберт прижимает меня еще ближе, проверяет, хорошо ли я укрыта, удобно ли лежу. Убирает волосы с моего лица и нежно проводит большим пальцем по нижней губе.

— Я тебя тоже люблю. Больше, чем ты можешь себе представить.

— Я сказала, что люблю тебя? Пока ты меня наказывал?

— Мммм. Да. Хотя обычно ты только просишь прощения.

— Я просила у тебя прощения?

— Нет. Не в этот раз.

— Ты простишь меня за то, что я была непослушной?

На самом деле, это чисто риторический вопрос, я знаю, что ему все понравилось так же, как и мне, но так должно.

— Да, сладкая. Предполагаю, что на следующие несколько дней я прогнал у тебя все мысли о сопротивлении.

Он знает, что это абсолютно бесспорное заявление. Чувствует, что я вновь полностью покорна ему.

Я кладу голову ему на грудь, получаю очередной поцелуй и закрываю глаза, наслаждаясь огромной нежностью, которая дарована мне. Думаю, что чувствовать, как он трансформируется — это офигенно. То, как строгость, твердость, неумолимость и наказание превращаются в нежность, теплоту и ласку, не теряя при этом ничего от своей изначальной сути.

Его рука лежит на моей пылающей заднице, которая, безусловно, уже начинает багроветь. Как только синяки полностью проявятся, Роберт возьмет меня сзади, наслаждаясь во время проникновения видом отметин. Он это обожает.

— Это так приятно ощущается, — шепчет мужчина и нежно поглаживает истерзанную кожу.

— Да, — отвечаю я, — для меня тоже.

— Помнишь, как я когда-то сказал, что я — неярко выраженный садист?

— Угу, помню.

— Ты все чаще и чаще будишь во мне садиста.

— Потому что я так тебя сержу? — спрашиваю, не в силах сдержать улыбку.

— Нет, ты меня почти никогда не сердишь, а если и раздражаешь, то в основном совершенно намеренно. Ты знаешь это не хуже меня. Ты нарочно будишь садиста, потому что так чудесно реагируешь на боль, пока я тебя мучаю, да и после тоже. Ты так красиво страдаешь для меня. Знаешь, что я все больше и больше наслаждаюсь, мучая тебя. Сначала думал, это заводит, ну и ладно, но кайф с каждым разом сильнее и сильнее. Каждый раз я думаю: «Вау, это предел кайфа», — но каждая последующая сессия становится еще чуточку более интенсивной.

— Ммм, рада это слышать, — отвечаю я.

— Ты будешь носить отметины все чаще и чаще, Аллегра. Не только на заднице, но и на груди и бедрах.

— Э-э-э… но…

Поднимаю руку и смотрю вверх. Он забыл, что я произнесла свое «стоп-слово» по поводу видимых следов?

— Я помню. Придется подождать до осени. Я не забыл, не волнуйся, детка.

Он целует меня снова и снова, ласкает, не скупится на нежности. Мы обнимаемся, целуемся и болтаем, пока Роберт не смотрит на будильник.

— Уже половина первого… — бормочет он, — я голоден. Приготовлю завтрак. Лежи, я тебя позову, когда закончу.

Мужчина встает, надевает боксеры и футболку и исчезает на кухне. «Программа по ублажению сабы», — проносится в голове мысль. Он готовит завтрак, как это частенько бывает после напряженных ночей. Я закрываю глаза и отпускаю себя, благодарная и удовлетворенная. До слуха доносится звон посуды и запах свежезаваренного кофе, поэтому поворачиваюсь лицом к двери и улыбаюсь, когда тот появляется в дверном проеме, и протягиваю ему руку. Но тот качает головой.

— Иди сюда, — тихо командует он, и я выпутываюсь из одеяла, перемещаюсь к краю кровати и встаю.

Как только оказываюсь в пределах его досягаемости, Роберт хватает меня, запрокидывает голову и прижимает к дверному косяку. Левой рукой скользит между моими ногами, возбуждает меня, кружит по клитору, трахает пальцами, страстно целуя. Колени подгибаются, и я больше не в силах сдерживать стоны. «Завтрак? Пофиг, — думаю я. — К черту завтрак, если есть это». Перед тем, как начать умолять — что непросто, когда тебя так целуют — он останавливается.

— Завтрак, — говорит он, похотливо улыбаясь. — Давай. Я голоден.

Роберт берет меня за руку и тащит на кухню, показывает на стул.

— Сядь, Аллегра. Медленно и осторожно, пожалуйста.

Я хмурюсь и смотрю на сиденье своего стула. Подушки, которая обычно лежит там, больше нет. Вместо нее — впечатляюще большой и толстый вибратор с присоской и кабелем, ведущим к пульту дистанционного управления. «О мой бог! — думаю я. — Вот почему он меня завел. Чтобы я потекла».

— Что-то новенькое? — спрашиваю, потому что никогда раньше не видела этого девайса.

— Так и есть. Садись, Аллегра. Я не собираюсь повторять это трижды, мой ангел.

Я вижу, что, чтобы мне было легче, он смазал штуковину смазкой. Глубоко вздохнув, встаю перед стулом и очень медленно опускаюсь на сидение, держась за край стола. Чувствую на себе его пристальный взгляд и закрываю глаза, когда ощущаю, как толстый тупой конец проникает в меня и растягивает. С моих губ срывается тихий всхлип, эта штука действительно большая. Я стону, когда усаживаюсь, а Роберт подталкивает стул к столу и наливает мне кофе. Ощущение полного наполнения, ноющая задница, стоящая передо мной задача — все это стимулирует самые настоящие потоки влаги.

— Открой глаза, — приказывает он, садясь напротив меня, и я смотрю на него.

— Бля, Роберт… — шепчу я. — Эта штука огромна…

— Она задевает шейку матки? — спрашивает мужчина, поднимая брови.

Шейка матки очень чувствительна к боли, и мне обычно очень неприятно — в очень негативном смысле — если что-то там меня касается.

— Нет, все в порядке.

— Мой кулак такой же по размеру, Аллегра, и ты можешь принять его без проблем, — усмехается он и протягивает мне корзинку с хлебом одной рукой, а другой берет пульт и крутит колесико. По вагине проходит легкая вибрация, я издаю стон, рефлекторно закрываю глаза, цепляясь руками за край стола.

— Держи глаза открытыми, Аллегра. Хлеб?

— Я… я не могу… есть… ааааах…

— Ты будешь есть.

Не терпящий возражений, строгий, непреклонный.

Я беру тост и придвигаю маслёнку, с трудом концентрируясь на том, чтобы намазать хлеб чертовым маслом — так сильно меня переполняет похотью. Роберт расслабленно откидывается на спинку стула и улыбается мне, он ест спокойно, наслаждаясь моей борьбой. Знаю, что у него стоит, что происходящее его невероятно возбуждает. Когда я, наконец, заставляю себя проглотить первый кусок, он берет пульт, и еда практически вываливается у меня изо рта. О, небеса, небеса, это круто! То, что внутри меня, не просто вибрирует, оно меня трахает.

— Ешь, Аллегра.

— Я… не могу, — стону я, с трудом проглатывая кусок тоста.

— Ты должна. Я желаю, чтобы ты съела что-нибудь. Ты выпила сегодня всего одну чашку кофе. Это нехорошо, детка.

Я несколько раз сглатываю, левой рукой цепляясь за стол, правой возя тост взад-вперед по тарелке. Я близка к оргазму, так чертовски близка, что не могу есть. Мне хочется закрыть глаза и погрузиться в это охренительное состояние.

— Аллегра. Держи глаза открытыми и ешь.

Я снова откусываю немного, изо всех сил концентрируясь на пережевывании и глотании, пытаясь полностью заблокировать тело ниже пояса — но стимуляция слишком сильна, чтобы ее игнорировать. Снова и снова пытаюсь закрыть мои глаза, потому что у меня больше нет сил давить впечатлениями свое зрение. Это тяжелая битва за требуемое послушание, и с каждой секундой мне становится все яснее, что на этот раз я потерплю поражение. У меня нет шансов противостоять вибрации во мне. Яйцо выпивает из меня все соки, но яйцо абсолютно безобидно по сравнению с силой, которую имеет этот вибратор.

— Хорошая девочка, — тихо говорит Роберт, когда я съела половину, и снова усиливает стимуляцию.

— Роберт… — задыхаюсь я, всего несколько секунд спустя. — Пожалуйста, могу я кончить?

— Нет. Мы завтракаем, Аллегра. Ешь.

— Но я не могу…

— Тебе придется постараться.

Внезапно перед глазами встает сцена с Мег Райан из фильма «Гарри и Салли». Отличие лишь в том, что я на самом деле сижу перед тарелкой и что действительно кончу. Это неизбежно, ничего не могу с этим поделать.

— Роберт, пожалуйста…

— Нет.

Его улыбка — ухмылка дьявола, он знает, что у меня нет шансов подчиниться его запрету.

— Я не могу это остановить, пожалуйста, Роберт… пожалуйста!

— Нет.

Он усаживается поудобнее и наслаждается шоу, моей борьбой, которую я, как пить дать, проиграю. Я так возбуждена, что даже не знаю, где я и что я — и внезапно у меня возникает ощущение, что мне срочно нужно в туалет. Со мной такого никогда не случалось раньше, но я отбрасываю эту приводящую в замешательство мысль в сторону. Все равно нет сил додумать ее до конца. Мне нужны все силы, что у меня есть, чтобы произнести:

— Роберт, пожалуйста… мне нужно… в туалет.

— Не нужно. Это оргазм. Ты кончишь очень сильно, не так ли, дорогая?

Он встает и идет вокруг стола к моему стулу. Наверное, переживает, что я свалюсь вместе со стулом, когда кончу.

— Сквирт, Аллегра. Ты когда-нибудь испытывала? — шепчет он мне на ухо, теребя мой сосок одной рукой, усиливая ураган во мне.

— Нет, нет… О, Боже, Роберт…

Он точно улавливает момент, когда я сдаюсь, когда ураган уносит меня, и закрывает мне рот ладонью. Чувствую что-то неописуемое, то, чего никогда раньше не чувствовала: фейерверк, вспыхивающий по всему телу, тысячи крошечных взрывов на нервных окончаниях, в каждой проклятой клеточке моего организма.

Придя снова в состояние воспринимать свое окружение, я замечаю, что Роберт несет меня по коридору в спальню.

— Что… Пожалуйста, прости… — шепчу я, когда осознаю, что кончила, несмотря на запрет.

— Это было самое крутое, что я когда-либо видел… — улыбается Роберт и укладывает меня на кровать.

— Что? — спрашиваю я, не понимая, о чем он говорит в данную секунду.

— Ты эякулировала, моя красавица. Пол на кухне мокрый. И если бы я не закрыл тебе рот, полиция уже была бы в пути. Покупка этой штуковины оправдала себя. Использовалась один раз и стоила каждого потраченного цента.

— Я… что? Правда? — спрашиваю, он кивает и целует меня.

— Это было крышесносно, Аллегра. Я почти немного завидую, мне тоже хотелось бы подобного оргазма…

Он падает на кровать рядом со мной, снова прижимает к себе, ласкает, а затем укрывает.

— Откуда ты это знал? Что подобное произойдет? — тихо спрашиваю я и глубоко вздыхаю.

— Не знал. Надеялся. А потом, когда ты сказала, что хочешь в туалет, я понял, что это действительно произойдет. Это первый признак, понимаешь? Если ты так возбуждена, так разгорячена и думаешь, что вдруг нужно в туалет — это признак того, что ты собираешься эякулировать.

— О… откуда ты все это знаешь?

— Однажды у меня была девушка, которая тоже могла это делать. Она объяснила мне, каково это.

— Я полностью отключилась…

— С тобой это происходит частенько, в этом нет ничего нового, детка.

Улыбка Роберта настолько же счастливая, насколько и грязная.

— У тебя осталось пять минут, Аллегра. Потом мы завтракаем. В этот раз по-настоящему, ладно?

Киваю и прижимаюсь к нему. Мы вместе почти год, и я до сих пор каждый раз переживаю с ним что-то новое, он по-прежнему подводит меня к границам и пересекает их, даря невероятно приятные ощущения. С ним никогда не бывает скучно.

Прошло почти пятнадцать минут, когда Роберт неохотно, это чувствуется, отрывается от меня. Но он очень голоден.

— Я вытираю озеро под кухонным столом, ты смываешь смазку и свои соки. Молниеносный душ, пожалуйста. Давай, поторапливайся, — провозглашает он и целует меня, прежде чем вытолкнуть из постели.

Полчаса спустя я сижу — немного пристыженная и все еще голая — на стуле на кухне. На этот раз с подушкой.

— Ешь, Аллегра, — усмехается он. — На этот раз ты сможешь осилить целый кусок тоста…

— Да, Роберт, — тихо говорю я.

После наказания и этого нового, неописуемого опыта за кухонным столом — и все в течение всего пары часов — я испытываю желание упасть на колени и расцеловать его ноги. И никогда больше не вставать. Никогда больше не покидать мое место. Я сильно к нему привязана, зависима. И никогда в жизни я не чувствовала себя такой свободной.

— Аллегра, — прерывает мои мысли голос Роберта. — Встань и принеси себе футболку и спортивные штаны. Ты замерзла, вся покрылась гусиной кожей.

— Все не так плохо, — отвечаю я, — все в порядке.

— Аллегра!

Предупреждающе, строго. Неважно, что я считаю нормальным. Он не хочет, чтобы мне было холодно, поэтому я должна одеться.

Когда возвращаюсь на кухню, Роберт изумленно приподнимает брови.

— Это моя футболка, Аллегра. Я был в ней вчера.

— Да, — отвечаю я, — пахнет тобой. Разве я не могу?

Я испытываю жгучее желание забраться к нему вовнутрь.

— Да, конечно. Главное, чтобы ты не замерзла, милая.

— Мне не холодно, Роберт. Все хорошо.

И это чистая правда. Все хорошо.