Все они, действительно, веселились. Так, будто собирались к утру сдохнуть. Марко казался довольным. Он сидел по левую руку от меня и жадно ел, щедро заливая все это ведрами крепкого пойла. Судя по всему, он предпочитал простую водку. Но мне кусок не лез в горло. Я жевала мясо, будто сухой безвкусный картон, который просто невозможно проглотить. Потом подносила к губам салфетку и тайком сплевывала. Запивала простой водой. Не думаю, что мой муж этого не замечал, но теперь все казалось такой мелочью… Мне тоже хотелось надраться. До беспамятства.
Приглашенные беспрестанно говорили тосты, громко хохотали, перебрасывались грубыми непристойностями, которым совсем не место за столом. Над Марко без стеснения подшучивали его же халуи. И он оглушительно смеялся. Как я поняла, сегодня им разрешалось. Это было словно какой-то особой степенью родства или привилегией из ряда вон. Сальные шутки, матерная брань, визг молоденьких официанток в коротких черных юбочках. Их лапали без зазрения совести, будто так и надо. И не обращали внимания на робкие протесты. Кажется, немного попозже официантки станут еще и шлюхами… если уже не совмещали. Здесь, попробуй, откажи… понимая, что ничем хорошим не обернется. За столом было слишком мало женщин и слишком много пьяных мужчин, привыкших к вседозволенности. К счастью, никто не зарился на Джинни — я смертельно этого боялась. Но, если они подопьют еще — им станет все равно. И Джинни сойдет. И я чувствовала какую-то необъяснимую вину за то, что она вынуждена была сидеть здесь. Я бы хотела отослать ее домой, подальше, но не находила в себе сил. Это значило остаться совсем одной.
А вот тетка Марикита веселилась с огоньком. Давно выползла на импровизированную танцевальную площадку, прихватив своего престарелого кавалера, и обжималась, никого не стесняясь. Едва не раздевалась. Только от разнузданных энергичных танцев ее пирамида съехала еще ниже и покачивалась от каждого движения. Мужик хватал ее за все места, а тетка лишь улыбалась и всячески поощряла.
Марко поднялся из-за стола, и я замерла в ужасном ожидании. Но он снял пиджак, повесил на спинку стула. Остался в белоснежной хрустящей рубашке. И его странная уродливая голова казалась инородной, прилепленной. Он будто пытался нацепить чужую личину. Приличную. Мой муж пристально посмотрел на меня, но промолчал, тут же, отвернулся, взял свою рюмку и пошел куда-то в конец стола. Кажется, лично пить с каждым из гостей. Еще немного времени… И я уже не могла ответить: плохо это или хорошо. Я была измучена, будто не спала несколько дней.
Джинни отложила вилку, тронула под столом мою руку, сжала:
— Ты не забыла про Черную Деву? Не забудь, слышишь?
Я не сразу поняла, что она сказала:
— Что? — Потом опомнилась: — Да, помню. Но я не думаю, что он меня выпустит. Сейчас я в этом почти уверена.
Джинни напряглась:
— Что-то случилось, пока вы объезжали Кампанилу?
Я рассеянно покачала головой:
— Нет… Что еще может случиться? Все уже случилось. Не думаю, что может быть хуже, чем есть. Но я уже ни на что не надеюсь. — Я накрыла ее руку своей: — Если не будет вестей, просто думай, что у меня все хорошо. Так будет лучше.
Джинни в ужасе отшатнулась:
— Софи…
Я какое-то время молчала, слушая, как надрывается певица. Тетка Марикита заскакала на танцполе настоящим козлом, и ее впечатляющая грудь подпрыгивала в такт. Я вновь посмотрела на Джинни:
— И у тетки лучше ничего не спрашивай обо мне. Еще нажалуется. Не хватало, чтобы у тебя были неприятности.
Джинни нахмурилась:
— За что? За спрос? Брось. Он, конечно, — она замялась, понизила голос, — ублюдок… Но что такого ужасного, если спросить? Мы ведь подруги.
Я не ответила. Что тут отвечать? Да и Джинни сама все понимала. Какое-то время мы сидели молча. Я пила воду, глядя в собственную тарелку. Не решилась налить ничего покрепче, потому что кругом были глаза. Слишком много глаз. Подруга цедила вино и изредка что-то ела. Представлялось, что мы так много скажем друг другу напоследок… чтобы немножко хватило впрок. А на деле обеим было невыносимо. И слова куда-то делись.
Вдруг Джинни насторожилась, уставилась куда-то вдаль. Я проследила этот взгляд и увидела, что на танцполе завязалась драка.
— Что там случилось?
Джинни пожала плечами:
— Не знаю…
Я отчетливо различала белую рубашку своего мужа, стоящего поодаль, видела возню. Наконец, виновника скрутили. Двое мужиков заломили ему руки за спину и просто держали. Тот открывал рот — что-то говорил, но сюда не долетало ни звука, к тому же, все перекрывала громыхающая музыка.
Марко расстегнул манжеты своей рубашки, неторопливо закатывал рукава. И внутри все сжалось. Кажется, я поняла, что будет происходить. Прямо на свадьбе… Я не знала, кого держали. Помнила только тех, кого ко мне приставляли «хвостами». Этого не было. Кажется, совсем пацан. Идиот, что он сделал? Я хотела отвернуться, но смотрела, как привязанная — не могла глаза отвести. Марко приблизился, видно, что-то сказал. Тот ответил, задергался в чужих руках. Он казался таким беспомощным… И тогда последовал удар в живот… Еще один… Еще. Мой муж избивал его с какой-то чудовищной выучкой. Методично, резко. Наверняка сильно. И внутри все обрывалось, словно били меня. Да… у него не дрогнет рука. Я неоднократно видела, как он обращался с женщинами. У меня не было иллюзий.
Я все же опустила глаза, понимая, что меня прошибает дикой животной паникой. Ладно, пусть — пьяная драка, кто кого. Но мой муж просто хладнокровно избивал человека, которого держали. Прилюдно. Как скотину. В какой-то момент мне показалось, что сейчас в его руке появится нож, и Марко просто прирежет этого несчастного. Я все еще не представляла, как вынесу уединение с этим чудовищем. Нервно крутила золотое кольцо на пальце, мечтая снять и отшвырнуть. Я чувствовала его ежесекундно, как кандалы.
Певица завыла особо высоко, и этот звук буквально ввинчивался в уши. И мне даже казалось, что долетают крики того несчастного. Когда я вновь посмотрела, не в силах сладить с этим желанием, парень уже просто висел в руках громил. Черноволосая голова упала на грудь, светлая рубашка была в крови — даже отсюда было видно. А вокруг все скалились, тут же пили. Марко встряхивал руки, снимая напряжение.
Он направился к столу, потирая окровавленные кулаки, а я просто застыла, не в силах пошевелиться. Он подошел, плеснул на руки водкой и тщательно вытер их о белую скатерть. Вдруг развернулся ко мне:
— Вставай, София. Пошли. Хватит.
Я не шелохнулась, просто не чувствовала ног.
Марко взял меня под локоть и поднял рывком:
— Пошли, я сказал.
Я даже не обернулась на Джинни — не было сил. Пошла за ним, едва передвигая ноги. За столом вдруг оживились. Начали улыбаться, посвистывать. Один из мужчин поднялся, держа полную рюмку в руке:
— Мы хотим простыню, патрон! По обычаю, имеем право!
И тут загудело со всех сторон:
— Простыню! Простыню!
Я до ломоты стиснула зубы. Надо быть идиоткой, чтобы не понять, что они имеют в виду. Меня словно приносили в жертву. И требовали крови.