Я еще никак не могла осознать, что все обернулось вот так. Боялась поверить. Казалось, проснусь, и вернусь в кошмарную реальность. Три дня бесконечного страха, от которого можно сойти с ума. И такой неожиданный поворот… Господи! Разве так бывает?
Еще на пути в свою комнату я дала себе слово, что больше ни в чем не буду сомневаться. Поверю. Выдохну. Сальвар обещал помочь, и я буду искренне надеяться на эту помощь. И буду благодарна, как никто. Но внутри буквально гудело от напряжения.
Неужели все это чистая правда? Что этот проклятый брак действителен только в Кампаниле? Неужели так просто? Неужели достаточно всего лишь никогда больше не появляться там? Не появляться… Сальвар сказал, что нужно легализовать мое положение. Но я была так взволнована, что совсем ничего не спросила. Как легализовать? Он оформит мне разрешение на работу? Но я знала, что это непростая процедура. Иногда она занимала много времени. К тому же, требовала медицинского освидетельствования и опроса в полиции. Я знала много случаев, когда разрешение не давали. Или давали слишком поздно, когда работодатели уже отказывали от места, потому что не хотели ждать. Не было никакой гарантии, что я получу это разрешение. А если не получу — меня вышлют, как только о моем присутствии здесь станет известно. Мама тоже когда-то работала в Полисе, значит, имела все документы. Но это было так давно… что едва ли может чем-то помочь.
Не думать, отпустить, выдохнуть. Но ничего не выходило.
Я снова сидела на подоконнике, смотрела в фальшивое окно на ночной город. Переключала камеры, пытаясь понять, в какой стороне находится Кампанила. Будто это знание могло что-то изменить. Трущобы будто тянули ко мне невидимые щупальца. И я все никак не могла представить: каково это — больше никогда не вернуться туда?
Стала бы я о чем-то скучать или жалеть? Я прислонилась щекой к прохладной поверхности экрана, будто к настоящему стеклу. Но знала, что это обманка и уже совсем не боялась высоты. Когда-то мне нравились праздники, там, в трущобах. Нам всем нравились. И все их ждали. Но это было до того, как я стала невестой. Потом я старалась не ходить на праздники, потому что на меня слишком странно смотрели и уже не относились, как раньше. Я будто стала чумной. Тетка Марикита? Я живо представила ее. Теперь она почему-то представлялась именно такой, какой была на этой проклятой свадьбе. Размалеванной, с жуткой пирамидой на голове. Скачущей на танцплощадке со своим кавалером. Нет, о ней бы я скучать не стала. Я никогда не любила ее. Она не любила меня. Нам обеим было все равно.
Разве только моя Джинни…
И во рту мгновенно пересохло от затаенного страха. Я боялась, что Марко обвинит ее в содействии, и она пострадает. Господи, сбереги мою Джинни! Она ни в чем не виновата. Если бы я только могла ненадолго встретиться с ней, убедиться, что все хорошо. Но это было невозможно.
Я переоделась в свой халат, который нашла на кровати, залезла под одеяло. Постаралась уснуть, но внутри все ходило ходуном. Почему было так беспокойно тогда, когда я должна была чувствовать себя совершенно счастливой?
Когда я проснулась, часы над дверью показывали половину одиннадцатого. Я даже зажмурилась, чтобы убедиться, что глаза мне не врут. Я все проспала! Я подскочила, наспех запахивая халат. Но, тут же, опомнилась: Сальвар говорил, что утром я буду не нужна и смогу поспать… Но все равно грызло чувство стыда. Что это за горничная, которая спит до обеда и поднимается позже хозяина⁈
Я, было, метнулась в ванную, но услышала стук в дверь.
— Мэри, я могу войти?
Мэйсон!
Я сперва притаилась, но, тут же, подумала, что это будет еще хуже. Я затянула пояс халата, наспех пригладила волосы.
— Да, мистер Мэйсон.
Тот вошел с уже знакомым подносом, накрытым колпаком. Поставил на столик у окна.
— Доброе утро, Мэри.
Я опустила голову:
— Доброе утро, мистер Мэйсон. Простите, я… проспала.
Тот даже едва заметно улыбнулся:
— Сегодня это не страшно, не нужно извинений. — Он тут же что-то достал из внутреннего кармана неизменного синего пиджака. Протянул: — Ты это оставила вчера у мистера Сальвара.
Меня будто ошпарило: розовый пакет! Господи! Это же был подарок, как я могла забыть его? Это ужасно… Я молчала, не зная, как оправдаться. Да, что уж там…
Мэйсон снова порылся в кармане и я увидела тонкий бумажный блокнот и ручку:
— Мистер Сальвар сказал, что ты должна составить какой-то список. Пожалуйста, не затягивай до вечера, иначе Донасьен может не успеть с покупками.
Я хотела было отказаться, но, к счастью, опомнилась. Мэйсон выполняет распоряжения, он не решает сам. Значит, нужно сделать так, как велели.
Я кивнула:
— Я постараюсь, сэр.
— Я зайду позже, обозначу объем работы на сегодня.
— Да, сэр.
Мэйсон вышел, и я осталась одна. Сжимала в руках пакет и блокнот. Опустилась на кровать, положила пакет перед собой, осторожно провела кончиками пальцев по глянцевой тисненой поверхности. В картуше было написано «Белецца». Название мне ни о чем не говорило. Я развязала атласный бант и достала шелковый мешочек с завязками. По весу совсем легкое. Что там могло быть? Не было даже предположения.
Но как только я разобралась, что к чему, лицо буквально загорелось. Две пары совершенно фантастических кружевных трусиков. Черные и белые. Сальвар подарил мне трусы… Да, я хорошо помню, он просил не думать лишнего, но… разве это не было неприлично? Говорят, такие вещи может дарить только близкий мужчина. Жених или муж. Любовник, в конце концов… Сальвар же мне был никем. И я почувствовала что-то вроде странного сожаления. И тут же стало за это стыдно. Он был прав: я не должна думать ничего лишнего. Это просто вещь, которая мне, действительно, необходима. Это всего лишь практичный подарок. Но его не то, что носить — дотронуться было страшно. Чтобы не испортить.
Я разложила кружево на коленях, аккуратно поглаживала узоры. Такое необыкновенное белье я видела лишь однажды — в день своей свадьбы. Но тогда оно наводило на меня панический ужас. Достаточно было просто знать, что оно от него. И для него. И все меркло. А сейчас я вопреки желанию задавалась вопросом: стану я в нем красивее? Хоть немножко?
Я сама не поняла, почему вдруг испортилось настроение. Стало ужасно тоскливо и пусто. Да, у мадам Гертруды были какие-то опасения, но в эту минуту они показались настолько глупыми и надуманными, что не осталось даже злости на ее поступок.