Жена хозяина трущоб

Глава 70

Марко вернулся утром. Возможно, было около девяти, потому что воскресную службу всегда начинали в десять.

Он стоял на пороге, смотрел на меня сверху вниз. Я сидела у стены, обхватив колени руками. Дрожала от холода. Форменное платье до сих пор толком не просохло, и от этого было еще мучительнее.

Марко неспешно подошел, занес руку, и я невольно прикрыла глаза, вздрогнула. Но в лицо ударило что-то мягкое. Какая-то тряпка.

— Переоденься.

Я посмотрела на лежащий на полу лиловый сверток. Переодеться было просто необходимо. И плевать, что это его приказ. Я должна хоть немного согреться. Но Марко не собирался выходить за дверь.

— Оглохла? Я велел переодеться.

Я потянулась за свертком, стиснула заледеневшими пальцами. Просить его отвернуться было бессмысленно. Он считает, что имеет право на все. Но я медлила, не могла себя заставить. Наконец, с трудом поднялась, стискивая зубы от мучительной боли в боку. Наверняка там огромный синяк. А, может, сломаны ребра.

Я понимала, что лучше сделать, как он хочет, пока не взбесился. Он поведет меня в церковь… Наверняка уже вся Кампанила знает, что я приду — там будет полно народу, и меня выставят на обозрение, как циркового уродца. Это неизбежно. Об этом не стоило даже думать. Меня интересовала только моя Джинни. Надеюсь, я смогу увидеть ее. Убедиться, что с ней все в порядке. Остальное не имело значения.

Я развернула сверток, из которого на пол выпала расческа. Он принес мне платье с длинными рукавами и белую накидку на голову.

— Шевелись. Или хочешь, чтобы я помог?

Я замерла, стискивая зубы. Развернулась к стене и дрожащими пальцами нашаривала застежку на боку форменного платья. Но лишь делала вид. Марко, тут же, схватил меня за руку и повернул к себе лицом. Я снова замерла.

Не могу. Теперь все это обрело иной смысл. Я не смогу добровольно раздеться перед ним, даже ясно понимая, что будет только хуже. Я больше не принадлежу ему. Что бы он ни сделал.

Марко смотрел на меня, и его губы кривились в пугающей усмешке. Здоровый глаз прищурился и снова почти исчез. Он едва заметно кивал, наступая на меня. Я вжалась в стену, прижимая к себе лиловое платье. Марко пошарил за поясом, и я увидела в его руке блеснувший нож. Острие коснулось моего подбородка, поскребло по шее.

Я прекрасно понимала, что он меня не убьет. По крайней мере, сейчас. Но ранить может вполне. Я слишком ярко помнила, как он втыкал этот самый нож в ногу Сильвии, и в ушах до сих пор разливался ее крик. Будто из-за двери. Казалось, это было в прошлой жизни.

Я не дышала, пытаясь приготовиться к тому, что он может сделать. Приготовиться к боли. Уловила, как он дернул рукой, и зажмурилась. Но, тут же, почувствовала, как лезвие с треском пропороло ткань. Марко резал платье, и острие ножа проходило в жалком миллиметре от моего тела. Малейшее движение — и будет порез.

Он разрезал платье до подола, содрал его с плеч. Окинул меня цепким взглядом. Задержался на груди. Моя кожа покрылась мурашками, соски съежились и торчали. Я с трудом высвободилась из рукавов, прикрылась руками. Марко лишь отвернулся и отошел. Стоял спиной. Я слышала, как шумно и ненормально он дышал.

Я подхватила платье, наспех оделась. Было почти блаженством ощутить на себе сухую ткань. Я подняла расческу, распутала волосы и заплела в косу. Накинула на плечи накидку.

Он посмотрел на меня:

— Не смей раскрывать рта. Поняла? И рожу сделай попроще, нечего корчить из себя несчастную овцу.

Я молчала.

— Онемела? — Он не дождался ответа: — Увижу, что с кем-то говоришь — язык отрежу.

Я сглотнула:

— Даже с теткой?

— Ни с кем. — Он кивнул на дверь: — Пошла.

Меня, как преступницу, вывели во двор, где ждал уже знакомый кабриолет. Он снова провезет меня по улицам. В знак того, что победил. Когда-то в древности по улицам провозили поверженных врагов. Или их трупы. Средневековье… Но, зная Марко, я все равно не понимала, как он намеревался отмыться от позора. Сколько бы раз он меня не провозил, теперь каждый в Кампаниле знал, что его жена сбежала в день свадьбы.

Жена…

Я София-Аурелия Нотьер. Я ему не жена.

Марко снова развалился рядом на сиденье, нацепил темные очки, скрыв свой кошмарный глаз. Вел себя, как ни в чем не бывало. Машина проплывала по знакомым улочкам, люди махали руками, приветствуя нас. Все почти как тогда. Разве что не было подвенечного платья. Зато то тут, то там, висели и валялись истрепанные выгоревшие ошметки пошлого праздничного убранства. Бумажные цветы, блестки. И мне начинало казаться, что все приснилось. Не было Полиса… Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Был. Я лучше умру, чем стану думать, что никогда не было Сальвара.

Церковь уже была битком. Как тогда. Тетка Марикита снова восседала на почетном месте. Разве что причесана попроще. Она окинула меня жадным взглядом, и на ее лице тут же разлилось совершенное умиротворение. Странно… Я не заметила в ее взгляде ненависти или злости. Я прекрасно знала, что она придушила бы меня за побег собственными руками. Еще бы… ведь я ей никто. Приемыш на продажу.

Мы прошли к оставленной для нас скамье в первом ряду. Я вынуждена была сесть рядом с Марко. Пыталась осмотреться через край покрывала, но увидеть Джинни мне так и не удалось. Она вообще едва ли смогла попасть в церковь. И спросить я ничего не могла. Господи, лишь бы с ней все было хорошо.

Выкатился красномордый отец Франциск, началась служба. Он все время косился на Марко. Будто служил не богу, не вере, а одному этому монстру. Мы вставали, бормотали заученные слова, опускались на колени и снова возвращались на скамью. Теперь я смотрела только под ноги. Заметила чуть правее, у ножки скамеечки для колен, закатившийся кругляш облатки. Зачем-то подобрала и зажала в кулаке. Сама не знала, зачем.

Джинни была права тогда. В день той проклятой свадьбы. Подозревала, что мы не сможем увидеться…

Я вдруг замерла. Даже пропустила момент, когда надо было встать. Джинни говорила тогда о статуе Черной Девы. В правом пределе… Неужели она впрямь что-то оставила?

Я стиснула зубы, повернулась к Марко:

— Позволишь мне помолиться Черной Деве?

Он повернулся, пристально уставился своим кошмарным глазом.

— Черной Деве?

Я сглотнула:

— Я почитаю ее.

Он посмотрел направо, в сторону предела. Снова вытаращился на меня.

— Помолись. Если считаешь, что тебе это поможет.

Я старалась не выдать свою радость.

— Спасибо.

Когда литургия закончилась, я пошла в правый предел. Псы Марко уже вышвырнули оттуда народ, чтобы ко мне никто не приближался.

На самом деле, статуя была кошмарной. Черной от копоти, со следами оплавленного камня. Вместо прекрасного божественного лика — уродливый потек, словно опухоль. Изваяние напоминало человека, пораженного ужасной неизвестной болезнью. Нетронутыми оставались лишь редкие фрагменты и обе босые ступни. Когда-то она была очень почитаема теми, кто выжил. Будто была одной из них. Сейчас же к ней ходили одни старухи.

Я опустилась на колени, как можно ближе. Согнулась, изображая горячую молитву. Покрывало повисло, скрывая меня еще больше. Я поковыряла ногтем под левой ногой статуи, как и говорила Джинни. И едва не закричала от радости, когда что-то заскользило, и я увидела край серой бумажки. Она писала! Я наспех свернула бумагу в трубочку, зажала в кулаке. Но смогу ли я ее прочесть?

Я больше не стала задерживаться. Вернулась к Марко. Он окинул меня подозрительным взглядом, и внутри все застыло. Нет, я была осторожна. Он не должен был ничего заметить.

Еще одна попытка…

— Я хочу исповедаться.

Нет, разумеется, я не собиралась изливать душу отцу Франциску. Прекрасно знала, что он нарушит тайну исповеди и тут же доложит Марко. Я и не верила в исповедь. Я хотела в уединении кабинки прочитать записку Джинни, потому что не понимала, как ее спрятать. Даже одежда — ненадежный тайник. У меня не было иллюзий. Если это чудовище найдет записку — Джинни пострадает.

Марко молчал. Снова уставился на меня. Наконец, покачал головой:

— Это слишком милосердно. Останешься со своими грехами.

Я опустила голову, но, тут же, почувствовала, как он схватил меня за запястье:

— Что в руке?