Не помню, видела ли когда-нибудь на его роже такое блаженное выражение. Даже мелькнула надежда, что Марко спятил. Водкой разило настолько, что я могла опьянеть, вдыхая. Сколько же он выпил? Бочку? Неужели ублюдка пробрало, наконец? И я не понимала, хорошо это или плохо.
Я прижалась к стене, едва живая от страха. От ожидания неминуемой пытки. Пусть он сдохнет! Сдохнет!
Марко приблизился, коснулся моего подбородка, вынуждая поднять голову:
— Мне жаль, что получилось так…
Я стиснула зубы, напряглась. О чем он говорил?
— Я хотел, как лучше. Правда. Но он просто недостоин тебя. Как я и думал. Знаешь, что он сделал?
Я с ужасом смотрела в его уродливое лицо. Скорее сердцем, чем разумом, понимала, что он говорил о Сальваре. Господи! Я молчала. Во рту пересохло, губы онемели. К чему он клонит? И что знает? Я уничтожила записку, от нее не осталось и следа.
— Он сбежал, София. Как трус. Ты надеялась на ничтожество… Мне даже жаль.
Я не могла понять, что все это значило. Марко говорил путано. К тому же, страх лишал меня остатков самообладания и возможности здраво мыслить.
Ублюдок отстранился, убрал руки. С сожалением покачал головой:
— Я предложил честную сделку. Хорошую сделку. Моя жена в обмен на его компанию… Ты ведь стоишь компании, София? Но этот пижон не оценил моего жеста. Он отказался. Даже не задумываясь.
Сердце невыносимо кольнуло. Я даже подумала, что, наконец, умираю. С трудом разомкнула губы:
— Ты, правда, видел его?
Марко уверенно кивнул:
— Видел. Мы встретились в ресторане, как деловые люди. Я сам позвал его.
— Зачем?
— Поговорить. Как мужчина с мужчиной.
Я не сдержалась, мои глаза уже разъедало от слез:
— Что ты с ним сделал? Скажи, ради бога!
Марко поднял раскрытые ладони и даже отстранился еще на шаг. Оскалился.
— Ничего. Богом клянусь. Успокойся.
— Сделаешь?
Он повел бровями:
— Зачем? Ты не нужна ему, София. Он так и сказал. Ты же видишь, я даже не злюсь на ту записку, которую передала тебе твоя узкоглазая подружка.
Я застыла, не в силах пошевелиться. Вот почему все оказалось так легко. Он просто издевался.
Я стиснула зубы:
— Что с Джинни?
Марко скривился. Его изуродованное лицо превратилось в кошмарную гримасу:
— Твоя Джинни — крыса. Мелкая поганая узкоглазая крыса. Ты же понимаешь, что делают с крысами?
Я кинулась на него, вцепилась в руку:
— Она жива?
Я едва произнесла эти слова.
Марко молчал, наслаждаясь моей паникой.
— Прошу, скажи. Умоляю.
Он тронул выбившуюся прядь моих волос, накрутил на палец:
— Жива твоя драгоценная Джинни. Но ты же понимаешь, что я не могу спустить такой проступок. Ведь это предательство. Удар в спину.
— Что ты с ней сделаешь?
— Еще не решил.
Я нервно сглотнула, облизала губы.
— Пожалей ее. Умоляю. Она больше не осмелится. Я клянусь тебе. Она не сделает ничего, что тебе не понравится. Просто позволь мне с ней поговорить. Позволь мне ее увидеть.
Марко пристально смотрел на меня. С наслаждением. С каким-то удушающим спокойствием. Он прекрасно понимал, что Джинни — мое больное место. Она пыталась помочь мне. И теперь я вывернусь наизнанку, лишь бы она не пострадала. Ублюдок все рассчитал.
Теперь мне казалось, что он с самого начала знал про статую Черной Девы. Наверняка знал. Но озвучил лишь теперь, когда улика оказалась железной. Он решил, что записка Сальвара даст мне надежду. И сейчас будет стократ больнее. Но он ничего не знал. И ничего не понимал. Я сама отказалась от надежды. В аду надежды не существует.
Я заглянула в его кошмарный глаз, подернутый сейчас легкой мутью:
— Ты победил. Я сделаю все, что ты захочешь. Только оставь Джинни.
Он притянул меня к себе, и я застонала от боли. Похоже, он коснулся синяка.
— Почему ты не ласкова со мной, София? — Марко выдохнул ядреным спиртом, провел пальцем по моей щеке. — Неужели это сложно?
Я молчала. Даже не дышала, каждую секунду ожидая, что он ударит. Я дрожала, и он это, конечно, чувствовал. Справиться с этим страхом было невозможно.
— Будь со мной поприветливее. И твоя узкоглазая подружка не пострадает. Я даже возьму ее в дом. Хочешь, София? Будет твоей служанкой. Хочешь?
Я кивнула:
— Хочу. Только позволь мне на нее посмотреть. Я хочу убедиться, что с ней все в порядке.
Он оскалился:
— Торгуешься?
— Это моя единственная просьба. И я сделаю все, что ты хочешь. Я обещаю.
Пусть думает, что я сломалась. Оставит в покое и Джинни, и Сальвара.
Но я найду способ, улучу момент. И прирежу его без сожалений.