Жена Мясника Марко… Я прикрыла глаза, стиснула зубы. Старалась справиться с подступившими рыданиями — слезы мне никак не помогут. Но они просто душили. Да, я как-то слышала, что Марко называют Мясником. Но старалась об этом не думать. Что мне от этого знания, если я ничего не могла изменить? Жена Мясника Марко… Господи, как же чудовищно это звучало!
Сальвар решил, что я пытаюсь уйти от ответа.
— Молчишь?
Он отстранился, губы презрительно скривились.
Я порывисто закрыла лицо ладонями, отчаянно закивала. Выкрикнула с каким-то злобным вызовом:
— Да! Да! Я его жена! Уже три дня!
И в ужасе замерла, боясь отвести ладони. Мне почему-то все время казалось, что он ударит. А еще не хотела видеть брезгливость и бесконечное презрение на его лице. Время тянулось невыносимо. Это превращалось в настоящую пытку. Нервы все же лопнули, словно перетянутые струны, и я разрыдалась. Отчаянно и громко, взахлеб. Кажется, я никогда в жизни так не рыдала.
Сальвар молчал, не проронил больше ни слова. Не знаю, смотрел ли он на меня или отвернулся от омерзения. Это уже не имело никакого значения. Сейчас он вышвырнет меня, как паршивую собаку. Даже не станет сдавать в полицию, чтобы не пачкать об меня руки. И я вдруг подумала, что станет с мадам Гертрудой, когда она все узнает? Она не молода, у нее слабое здоровье. Это может стать для нее потрясением, и я буду в этом виновата. Но лучше бы Сальвар убил меня прямо сейчас, сам. Лучше он, чем Марко.
Слезы закончились. Теперь я просто сидела на краешке кровати, сжавшись, сгорбившись. Боялась поднять воспаленные глаза. Меня будто выпотрошили. Накатила кошмарная усталость, в ушах звенело, и глухо отдавался бешеный пульс.
Я не сразу поняла, что увидела прямо перед собой бокал, на донышке которого золотился коньяк. В нос тут же ударил ядреный запах, заставивший невольно сморщиться.
— Пей.
Я покачала головой. Хотела что-то сказать, но губы не слушались.
— Пей, иначе я свихнусь от твоей истерики. Ну же!
Я больше не возражала. Сальвар прав — должно стать легче. Плевать! Теперь уже на все плевать. Я взяла бокал, вцепилась обеими руками, но тот все равно ходил ходуном. Поднесла к губам, едва не выбив зуб. Опрокинула одним махом. В бокале было не больше пары глотков, но мне этого хватит за глаза. Я не привыкла пить. Я тут же почувствовала, как обжигающая жидкость упала в совершенно пустой желудок, и приятно запекло. Молниеносно раскатилось по венам, добралось до висков. Словно невесомо окутывало легкое уютное облако. Я уже стала хмельной и была этому рада.
Сальвар вытащил бокал из моих судорожно сжатых пальцев:
— Лучше?
Я кивнула:
— Да. Спасибо, сэр.
Он отошел, но лишь затем, чтобы снова плеснуть коньяка. Взял стул, на котором сидел за завтраком, поставил прямо напротив меня и уселся, откинувшись на спинку:
— Итак… ты утверждаешь, что провела всю свою жизнь в трущобах. Так это правда?
Все это походило на допрос. И казалось, что Сальвар мне все еще не верил. Почему? Я была с ним честна, унизилась до позорных мелочей. Я ничего не утаила.
Я кивнула:
— Да, сэр.
Он вновь приложился к бокалу, всем своим видом выражая неверие.
— Кто твои родители?
— Мама умерла, когда я была еще маленькая. А отца я никогда не видела.
— Он тоже умер?
Я пожала плечами:
— Я не знаю, сэр. Думаю, да. Меня воспитала тетка.
— Но ты совершенно не похожа на трущобную.
Я снова кивнула:
— Я знаю. Это просто генетический сбой. Как рождение альбиноса…
Сальвар постукивал ногтем по бокалу, и этот звук буквально полоснул по нервам.
— Ну да, ну да…
Почему он мне не верил?
— Так как зовут твою тетку?
— Марикита. Ее дом у оврага. Любой в Кампаниле покажет.
Он опять мучительно молчал. Смотрел куда-то в пустоту. Наконец, будто пришел в себя, и его губы вновь желчно изогнулись:
— Что же… ты его совсем не любишь? Своего мужа?
Я даже подалась назад, чувствуя как внутри все выстужает. От коньячного тепла вмиг не осталось и следа. Опустила голову.
— Прошу, не смейтесь надо мной, сэр. Я боюсь его до смерти, это очень жестокий человек. Я понимаю: для вас это всего лишь неприятная история. А для меня… — я не договорила, в этом не было никакого смысла. Сальвар никогда не сможет меня понять.
— Что для тебя?
— Приговор…
— Ты драматизируешь. Вы, женщины, склонны делать из мухи слона.
Мои губы даже дрогнули в подобии обреченной улыбки:
— Я была готова смириться со своей участью, но вышло так, как вышло. Я не планировала побег. Но Марко никогда мне не поверит. И никогда не простит. Об этом наверняка уже знает вся Кампанила. Я опозорила его в день собственной свадьбы. И как хозяина, и как мужчину. Он просто не может оставить это безнаказанным, чтобы не упасть в глазах своих же людей.
— У вас там что, Средневековье?
Я с трудом сглотнула:
— Не смейтесь, сэр.
Он выдохнул:
— Мне не слишком смешно. То есть, ты хочешь сказать, что если я тебя верну в трущобы, он тебя убьет?
Я не могла это утверждать, сама не знала наверняка. И боялась даже вообразить, что сделает, если не убьет.
Я кивнула:
— Да. Он убивал и за меньшее. Недавно у меня на глазах он приказал убить женщину с диких территорий за то, что она просто кричала. Ее застрелили.
И кровь буквально застыла в жилах. Господи, зачем я это вспомнила?
Сальвар резко поднялся со стула:
— Где лежит твой халат?
Я даже опешила:
— Что?
— Зеленый халат, в котором ты была, где он?
— В шкафу на полке, сэр.
Он кивнул, казалось, сам себе. Вернул стул на место. Подцепил со стола коньячную бутылку, посмотрел на меня:
— Сегодня останешься здесь. Не хватало, чтобы кто-то увидел, как ты в такой час выходишь из моих комнат. Я переночую в кабинете. Все поняла?
Я лишь молча кивнула. Сделаю так, как он скажет. Сделаю все, что угодно.
Сальвар подошел к двери, но обернулся:
— Не думай, что я безоговорочно тебе поверил… Софи.