Жена хозяина трущоб

Глава 43

Я стояла, как вкопанная. Забыла даже о том, что следовало бы поздороваться. Впрочем, не думаю, что Гертруде нужна теперь моя любезность. Наконец, я опомнилась, опустила голову. Молчала. Лучше молчать.

Мадам Гертруда, как всегда, была неподражаемо элегантна в брючном костюме молочного цвета, который шел ей необыкновенно. Губы деликатно подкрашены, короткие белые волосы идеально уложены. В маленькой комнате я сразу уловила, как вокруг нее клубится восхитительный тонкий аромат. В руке она держала книгу, чем-то заложенную. Кажется, ручкой или карандашом. Наверное, она делала пометки на полях. Снова неизменный Шекспир?

Она окинула меня цепким взглядом и, вдруг, неожиданно улыбнулась. Открыто и приветливо. Даже от сердца на миг отлегло.

— Доброе утро, моя дорогая. Наконец-то я тебя застала.

Я, как и в прошлый раз, повинуясь какому-то странному инстинкту, неуклюже присела в подобии реверанса. Сама не знаю, зачем.

— Доброе утро, мадам.

Тут же замолчала и опустила голову еще ниже. Знает или нет? Господи! Этих людей не поймешь. Они совершенно другие. Если бы тетка Марикита была чем-то недовольна, я бы узнала об этом раньше, чем та ко мне подошла. Но о настроении Гертруды я могла лишь догадываться.

Она шагнула в комнату:

— Ты не против, если я войду?

Я покачала головой. Она в собственном доме — разве я могу ей что-то запретить?

Гертруда неслышно прикрыла дверь, приблизилась на пару шагов. Окинула взглядом комнату:

— Тесновато, конечно. — Она мягко рассмеялась: — К счастью, ты здесь не заперта.

Внутри все ухнуло. Похоже, она знает даже о том, что мне велели сидеть в комнате. Что это, если не тонкий намек? Что ж, пусть. Разумеется, она имеет право все знать. Но как же стыдно… Зачем она пришла? Неужели хочет моих извинений? Или чтобы просто пристыдить? Наверняка я оскорбляю ее своим присутствием.

Хотелось зажать уши ладонями и закричать. Я бы предпочла, чтобы мне все высказали в лицо. Все, как есть. Чтобы она наорала, как тетка Марикита. Ударила, пригрозила, оттаскала за волосы. Но, похоже, я мечтала о невозможном. По другую сторону Разлома все иначе. Это совсем другой мир. Мир, который я совсем не знаю. И не понимаю. Я тоже буду молчать, пока Гертруда не скажет прямо. Не стану ни извиняться, ни признаваться. Так будет лучше всего.

— Я еще вчера хотела навестить тебя, дорогая, узнать, как ты устроилась. — Она снова улыбнулась, сокрушенно покачала головой: — Но тебя совсем завалили работой, даже в прачечную отправили. С ума сошли! В первый же день! Хочешь, я поговорю с Сальваром, чтобы к тебе относились помягче? В конце концов, ты же не настоящая прислуга. Он мне не откажет.

Мне показалось, или слова «не настоящая прислуга» Гертруда произнесла с каким-то особым значимым нажимом? Господи, это невыносимо! На воре и шапка горит… Говорят, нет более безжалостного палача, чем собственная совесть.

Я покачала головой:

— Спасибо за заботу, мадам. Я ни на что не жалуюсь.

Она кивнула:

— Вот и хорошо. Это правильный ответ. Жалобщиков нигде не любят — помни это. Нужно иметь достоинство и держать язык за зубами. — Она бросила взгляд на сложенный на кровати фартук: — Кажется, я не вовремя, ты собиралась переодеться. — Пожала плечами: — В такой час? Разве твоя форма несвежая?

Я молчала, снова опустила голову. Что я ей отвечу? Как назло, на ум не приходило ни одного оправдания.

Гертруда мягко коснулась моей руки:

— Я не отниму у тебя много времени, дорогая. Мне достаточно просто знать, что у тебя все хорошо. Знаешь, — она как-то беспомощно покачала головой, — с возрастом становишься сентиментальнее. Обо всех волнуешься, переживаешь по пустякам. Сердце уже не то, трепыхается, словно на ниточке.

Зачем она мне это говорила? Будто оправдывалась. Ей так стыдно за собственные переживания? Тогда зачем о них говорить?

— Спасибо за заботу, мадам. У меня все хорошо.

— Могу я попросить тебя сделать мне одолжение? — Она легонько дернула рукав моего форменного платья: — Приподними, пожалуйста.

Я так растерялась, что даже забыла про свой страх. Посмотрела на нее:

— Зачем, мадам?

Та обезоруживающе улыбнулась:

— Причуды старой женщины.

Я мысленно пожала плечами. Что она там хочет найти? Но возразить не решилась. Сделала так, как та попросила. Мне нечего скрывать под рукавом.

Я даже не сразу поняла, что произошло. Словно укусила большая пчела. Я охнула, отстранилась. И только теперь заметила в руке Гертруды небольшой шприц, уже лишенный содержимого. Вполне такой же, какими пользуются в трущобах. Кажется, именно им была заложена ее книга.

Я лихорадочно потерла место укола, стараясь стерпеть, как по плечу расползается мучительная горячая ломота.

— Что вы вкололи мне, мадам? Зачем?

Та смотрела на меня с видом триумфатора:

— То, что весьма своевременно. — Улыбнулась: — Как ни старайся, моя милая, но, как минимум, в ближайший год привязать его ребенком у тебя никак не выйдет. Это хороший препарат. О-очень надежный.

Я буквально задохнулась от недоумения. Наконец, пришла в себя, ощущая, как боль расползается по всей руке и слабеет. Покачала головой:

— Простите, мадам, но о чем вы говорите?

Лицо Гертруды ничуть не изменилось. Все то же мягкое радушие, лукавый взгляд.

— Я прекрасно знаю, дорогая, что эту ночь ты провела с ним. Поэтому не стоит мне лгать. Даже у потаскушки должна быть капелька достоинства.

Я неистово замотала головой:

— Поверьте, все не так! Мадам, я вам клянусь…

Она перебила тихо, но жестко:

— … помолчи.

Я замолчала под ее пристальным взглядом, опустила голову. Я просто не могла понять, как мадам Гертруда могла поверить в подобную чушь? Это же нелепо.

— Не знаю, моя дорогая, в каком борделе он тебя подцепил. По большому счету, мне это и не слишком интересно. В этом нет ничего из ряда вон, он большой мальчик. Ты довольно красива, и я это признаю. Сальвар не виноват — он всего лишь мужчина, как и все остальные. И, как любой мужчина, — болван, когда появляются интересы ниже пояса. А рыжие, как ты, — отдельный, особенный сорт вульгарной наглости! Уж, извини, дорогая… Я не вправе ему что-то запретить — боже упаси! Но оградить по мере сил собственного племянника от наглых хищниц и нежелательных последствий просто обязана. Это мой долг. Так что, не ликуй, что сумела пробраться в этот дом. Если Сальвар так и не сумеет рассмотреть твое истинное лицо, рано или поздно ты ему наскучишь. Помимо красоты и доступности нужно что-то еще, чтобы удержать такого мужчину, как мой племянник. А в тебе, моя дорогая, лишь красивая обертка. А внутри пустота. Ты звенишь, как пустое ведро. Ты ему не ровня.

Я снова замотала головой:

— Мадам, я никогда…

— … помолчи. Мне неинтересны твои оправдания. Неинтересно кто ты и откуда. Интрижка… порой им это необходимо. Добро не держится в штанах. Ты — всего лишь свежее тело. Я слишком много таких перевидала. — Гертруда прищурилась: — Мой покойный муж не пропускал ни одной юбки. Даже когда совсем поседел, мучился чудовищным артритом и не расставался с тростью. Кого там только не было за все эти годы! Даже женщины из трущоб! Ты можешь такое представить? А я терпела… потому что мужскую натуру не изменить. Единственное, что совершенно недопустимо — последствия. Но, сколько бы их ни было, этих потаскух, мой муж всю жизнь оставался со мной. И уважал только меня. И это место при Сальваре уже занято, моя дорогая. Накрепко это запомни.

Я с усилием сглотнула, все еще не веря, что слышу это.

— Мадам, почему бы вам не спросить самого мистера Сальвара? Он подтвердит, что вы совершенно заблуждаетесь. Он успокоит вас.

Та покачала головой:

— Не говори глупости.

Я помедлила в полной растерянности. Открыто посмотрела на нее:

— А если я все расскажу мистеру Сальвару? О том, что сейчас произошло?

Гертруда печально улыбнулась:

— Что ж… Разумеется, я не могу тебе отрезать язык, дорогая. Но об этом ты спрашивай не у меня — у своей совести. Поступай так, как сочтешь нужным. Доброго дня, моя милая.

Она развернулась и, наконец, вышла.