Жена хозяина трущоб

Глава 79

Их обоих оперировали в «Ориентале». Из Джинни вытащили пулю, а кость Сальвара пришлось собирать, чтобы правильно срослась. Меня тоже уложили — настояли на обследовании. Но я отделалась лишь парой синяков. Парой больше, парой меньше… Правда, все они почти исчезли, когда меня не меньше часа продержали под каким-то аппаратом с мерзким пульсирующим светом. Сказали, пара дней — и пропадут совсем. Но лучше бы я получила ту пулю. И руку сломали тоже мне.

К Джинни меня не пускали. Только сказали, что она хорошо перенесла операцию и уже вне опасности. Но она все еще была без сознания, и медики не могли ответить, когда придет в себя. Какая же она смелая, моя Джинни. Я ни за что не позволю ей вернуться в трущобы. Ни за что не предам. Ведь я теперь гражданка Полиса — я что-нибудь обязательно придумаю.

К Сальвару обещали пустить, как только сочтут возможным. Кажется, лишь потому, что принимали меня за его жену… Упорно называли мадам Саммерхольд. И каждый раз я готова была провалиться от стыда, но не отрицала. Буду притворяться, пока не увижу его, иначе не пустят. Раз Сальвар так представил меня — значит, так было нужно для дела, но я боялась, что все это навредит его репутации. Я не могла быть его женой, тем более, теперь. Марко больше не было, но все то, что он сделал со мной, ничем невозможно смыть. Я не могла предлагать Сальвару то, что осталось после этого ублюдка. Это омерзительно. Но не он — значит, никто другой. Никто.

В палату вошла чистенькая чопорная медсестра:

— Мадам Саммерхольд, вы можете пройти к мужу. Я провожу вас.

Я поспешно кивнула:

— Да, конечно.

Ладони от волнения тут же вспотели. Я поправила мягкий больничный халат, пригладила волосы. Мы переехали в специальной кабинке в другой корпус, остановились у нужной палаты.

— Входите, мадам. Но не слишком утомляйте его, пациенту нужен отдых.

— Конечно.

Я скользнула за дверь, в маленькую прихожую. На мгновение остановилась, не в силах совладать с собой. Я боялась, что расплачусь, увидев его. И глаза уже щипало.

Его палата, как и моя, походила на номер в уютной гостинице, если бы не специальная кровать. Сальвар опирался на приподнятое изголовье. Растрепанный, бледный, и очень непривычный в голубой больничной пижаме. Его согнутая правая рука снова была закована в шину, на этот раз более громоздкую и основательную. Он улыбнулся, увидев меня, но, тут же, поморщился — вероятно, раскровились разбитые губы.

Скорее по глазам, чем по едва уловимому движению, я поняла, что он пытался приподняться. Кинулась к кровати:

— Ты что! Лежи!

И замолчала. Просто сжимала его здоровую руку, смотрела в глаза. Под ними еще оставались довольно заметные отеки. Я не понимала, что сказать. Все слова куда-то исчезли. Осталось лишь щемящее чувство. Будто ухватили за сердце и сжали тисками.

Наконец, я пробормотала:

— Они только разрешили прийти. Тебе очень больно?

Сальвар лишь снова едва улыбнулся уголком губ:

— Мне сказали, что с тобой все в порядке. Правда, все хорошо?

Я закивала:

— Да, все хорошо. — Я снова посмотрела на его кошмарную шину, и меня передернуло, когда я вспомнила тот ужасный хруст. Слезы хлынули водопадом. — Ты пострадал из-за меня. Господи! Мне так жаль! Ты так рисковал!

Я бессильно опустилась на мягкий пуфик у кровати и наклонилась, чтобы поцеловать его руку. Сальвар отдернул ее, будто обжегся:

— Софи, ты с ума сошла⁈

Я растерянно подняла голову:

— Почему? Я бы умерла там. Как я еще могу отблагодарить тебя, Сальвар? За себя. И за Джинни.

Он неожиданно покачал головой:

— Мне не нужна твоя благодарность.

Я замерла, будто в меня всадили нож. Даже слезы прекратились. Я убрала руки, напряженно выпрямилась. Все правильно. Так и должно быть. Мы оба все понимаем. А плакать я буду потом. Одна. У меня будет для этого достаточно времени.

К счастью, вошла медсестра с каким-то белоснежным боксом, прервала эту невыносимую паузу:

— Прошу прощения за беспокойство, мистер Саммерхольд. — Она кивнула мне: — Мадам…

Оставила бокс на прикроватной тумбочке и тут же вышла. «Мадам…»

Я украдкой посмотрела на Сальвара, на его реакцию, постаралась взять себя в руки:

— Они все здесь называют меня мадам Саммерхольд. Думают, что я твоя жена. Прости, я молчала, потому что думала, что если буду посторонней, они не пустят к тебе. Я должна была тебя обязательно увидеть. Теперь я скажу им, что я тебе не жена. Не волнуйся.

Сальвар шумно выдохнул:

— Тебе так не нравится?

Я не поняла, что он имел в виду:

— Что?

— Тебе не нравится, когда тебя считают моей женой?

Я молчала, понимая, что если скажу, что не нравится, это будет выглядеть глупо и даже оскорбительно. Как такое может не понравиться? Господи! Но…

— Это клиника, Софи. Больше того — это «Ориенталь». Здесь доверяют только документам, а не устному народному творчеству.

Я нахмурилась, пропуская удар сердца:

— Что ты хочешь сказать?

Сальвар снова криво улыбнулся, и его серые глаза знакомо заискрили:

— Я хочу сказать, моя дорогая, что если все здесь называют тебя моей женой — значит, так и есть. Можешь не сомневаться. Ты — моя законная жена.

Меня словно окатили кипятком. Я онемела. Только смотрела на него и хлопала глазами. Наконец, очнулась:

— Но как такое возможно?

— Так тебе не нравится?

Я снова молчала. В голове никак не укладывалось, что Сальвар говорил это серьезно. Такого не может быть.

— Без вмешательства полиции вытащить тебя было просто нереально. Но о похищении мог заявить только родственник. Возможно, кто-то где-то и есть, но поиски могли занять очень много времени. И не факт, что увенчались бы успехом. Поэтому самым разумным решением было стать твоим мужем. К счастью, я все еще остаюсь твоим доверенным и имею право подписи. Это было не совсем просто, но выполнимо.

Я была совершенно растеряна. Лишь пробормотала:

— А это разве законно?

Сальвар хитро скривился:

— Законно. Если ты сама не обжалуешь.

— Обжалую?

— Заявишь, что этот брак недействителен. И тогда его признают недействительным.

Я нервно закивала:

— Я, конечно, все обжалую, как ты скажешь. Как можно скорее.

Сальвар подался вперед. По его бледному лицу пронеслась грозовая тень:

— Софи, о чем ты говоришь?

Я снова кивала:

— Я ведь понимаю, что не должна тебя позорить. Я все понимаю.

— Софи! — Он уже сидел в кровати. На шее вздулись жилы. — Софи, очнись!

Мои глаза опять наполнились слезами. Сальвар превратился в голубое размазанное пятно. Я почувствовала, как он обхватил меня здоровой рукой, прижал к себе. И даже среди больничных запахов я улавливала знакомый горький аромат. Я не противилась, повисла, как тряпичная кукла.

— Разве ты не любишь меня?

Я зарыдала навзрыд, вцепилась в его пижаму.

— Люблю. Очень люблю.

— Тогда что ты говоришь? Ты расстроилась, что не было свадьбы? Она будет, обещаю. Будет такой, какой захочешь.

Я понимала, что буквально билась в истерике, но не могла ничего с собой поделать. Рыдала и качала головой. Наконец, затихла, положила голову ему на плечо. Пижама была мокрой от моих слез.

— Я не могу.

Он прошипел мне в висок:

— Почему?

Я не понимала, как ему сказать. Язык не поворачивался. Я выдохнула:

— Тогда я была только твоей… А теперь…

— Что теперь?

Я молчала, но он сам все понял.

— Софи, я не ребенок. Я могу прекрасно представить, что он мог сделать с тобой. Но для меня это все неважно. Главное, чтобы ты сумела все это забыть. Я помогу тебе забыть. Слышишь меня?

Я почувствовала его губы, шершавые от запекшихся кровавых корок.

— Если ты обжалуешь этот брак, я тебя убью.

Мне казалось, я умираю и лечу куда-то к облакам. Я стала легкой-легкой, невесомой. Не сразу поняла, что Сальвар застонал и стал отклоняться на изголовье. Господи! Ему наверняка было больно. Я помогла ему лечь, сама положила голову рядом:

— Тогда я останусь, пока ты сам меня не прогонишь…

Острый троекратный стук заставил нас обоих вздрогнуть. Я подскочила, посмотрела на дверь. И похолодела, увидев Гертруду. Она бросила на меня быстрый взгляд, совсем иначе посмотрела на Сальвара:

— Дорогой мой, я могу войти?