Наагатинские и Салейские хроники

Корыстная. Глава 5. Истерика лисички

Лийриша бабочкой выпорхнула в парк и закружилась среди кустов, вспоминая восхитительную лёгкость танца. В голове не было ни одной серьёзной мысли, всё какие-то глупости. Хотелось смеяться, хотелось даже петь. Кто бы мог представить, что танец может быть настолько приятен. Особенно ридера!

Закопошились тёмные мысли-напоминания о её цели, и Лийриша на мгновение запаниковала – времени оставалось всё меньше, вдруг она не успеет, – но хотелось хотя бы одну ночь или хотя бы вечер побыть беззаботной. Она словно окунулась на несколько минут в другой мир, светлый и радостный. Где ты можешь позволить поднять себя ввысь без страха, что тебя уронят или специально бросят.

Позади хрустнула ветка, и Лийриша мгновенно напряглась. Обострённые за почти двадцать лет жизни в недоверии инстинкты вскинулись, слух, зрение и обоняние обострились, а веселье вымелось из головы, будто его не было. Она вновь осталась наедине со своей настоящей жизнью.

Хруст повторился, и по спине побежали мурашки.

– Лийриша, – тихо и вкрадчиво позвали позади.

Сердце запнулось, виски прошиб холодный пот, и Лийриша бросилась бежать.

– Стой… стой! Да стой же!

«Не сметь останавливаться! Беги! Беги быстрее!»

Закричать, позвать на помощь Лийриша даже не подумала. Вломившись в кусты, девушка, не щадя красивого платья, продралась сквозь ветки и оглянулась только один раз, чтобы убедиться: преследователь не пошёл за ней. Как обычно! Он сейчас обойдёт стороной и выйдет прямо на её пути. Если только она не окажется хитрее.

Но когда ты до смерти перепуган, сложно быть хитрым.

В голове стучала и стучала одна-единственная мысль, которая мешала думать, видеть и слышать.

«Меня сейчас убьют! Так страшно… страшно… страшно…»

Так хочется жить.

Девушка продралась на освещённую дорожку. Преследователи – они бывали разными – избегали света, боялись быть увиденными. Ведь тогда никто не сможет сказать, что она, Лийриша, сумасшедшая. Никто не сможет сказать, что они – плод её больного воображения. А им нужно, чтобы её считали сумасшедшей, чтобы ей не верили.

Одно время Лийриша сама начала сомневаться в себе, столь единодушны были окружающие в том, что она сходит с ума. Но она не сходит с ума!

Отчаянно надеясь, что и в этот раз преследователи не изменят своим привычкам, девушка упала на дорожку и начала оборачиваться. Через минуту хруст выламываемых и перестраиваемых костей затих и из платья проворно выскользнула юркая лисичка. Совсем небольшая для оборотня, чуть ли не с дикую лису размером. Нервно мотнув хвостом, рыжая вновь просочилась в кусты и побежала вглубь парка, меняя направление совершенно непредсказуемым образом.

Через четверть часа она остановилась и, прижавшись к земле, затравленно осмотрелась, чутко поводя ушами. Тихо шуршали ночные зверьки, шелестела листва, поскрипывали-постанывали деревья и где-то совсем рядом плескался ручей. Тянуло сильным смородиновым духом и тонким, едва уловимым ароматом малины.

Найдя смородину, лиса с толком проломилась через кусты, тщательно обтираясь о сломанные ветви и растирая по шерсти листья. Хорошенечко пропитавшись ярким ягодным духом, она заторопилась дальше, чуть ли не брюхом прижимаясь к земле. Добравшись до ручья, рыжая плюхнулась в холоднющую воду и позволила течению нести себя дальше.

Ещё через четверть часа вода вынесла её почти к парковой ограде в небольшое озерцо, окружённое елями. Из озера лиса выползла и сразу же шмыгнула под низко висящие еловые лапы, где и затаилась, настороженно зыркая из темноты светящимися глазами.

Час спустя к озеру никто не явился. Пару раз зверю казалось, что он видит какие-то подозрительные тени, но стоило к ним присмотреться, и они мгновенно сливались с темнотой.

Ещё час спустя лиса обнаружила, что накрепко приклеилась к смоляному стволу. Поскуливая, она кое-как отодралась, оставив на коре несколько клоков шерсти, и сунулась в воду, чтобы выкусать-вылизать смолу и налипший мусор. Но не тут-то было! Шерсти выдиралось больше, чем мусора. Измучившись, зверь всё же начал оборачиваться в двуногую ипостась.

Некоторое время тяжело дышащая девушка навзничь лежала под деревом. К тихому журчанию и другим ночным звукам добавился всхлип.

Она так устала, у неё так всё болит. Эйфория после сказочной ридеры растворилась, сменившись привычной тревожностью жизни. Но, поплакав, Лийриша ощутила облегчение и даже прилив сил. И, поднявшись на корточки, добралась до озера.

Вода оказалась очень холодной. Свежие ранки сперва защипало-засаднило, а потом они приятно занемели. Закусив губу, Лийриша зашла в озеро по пояс и начала с шипением оттирать смолу. Вместе с ней отдиралась короста со старых царапин, во множестве испещрявших правый бок. Девушка подошла ближе к потоку лунного света, чтобы лучше видеть, с шипением потёрла скрытые в ночной темноте рёбра – а пока танцевала, вообще не болел! – и повернулась так, что бледный ночной свет упал не только на левую часть спины, но и на всю левую половину тела. Рыжие волосы в лунном сиянии казались чёрными и мокрыми змеями облепляли белую кожу. Стуча зубами, Лийриша зашагала к берегу, но, вдруг испугавшись чего-то, замерла и вскинула голову. И рассерженно зашипела, отшатываясь.

На дереве в тени ветвей сидела большая снежная сова и с бесстыжим спокойствием таращила на девушку круглые глаза. Птица была слишком большой, чтобы заподозрить в ней дикое животное.

– Извращенец! – разъярилась Лийриша, приседая и пытаясь нащупать на дне камень.

Пальцы ухватили какой-то совсем мелкий голышик, и девушка тут же метнула его. Но снаряд просто застрял в перьях на груди. Сама же сова медленно склонила голову и уставилась на правую руку девушки.

– Чего пялишься? – взбешённо сверкала глазами та.

По всей руке от плеча до середины предплечья расползалась чернота. Чернота расползалась и по груди, правому боку и серыми разводами уходила на живот, а оттуда перетекала на бедро.

Тяжело взмахнув крыльями, птица оторвалась от ветки и взмыла вверх.

– Вот и лети отсюда! – шипела вслед девушка. – Лети! Подсматривать он…

Лийриша не договорила и закусила губу, едва сдерживая слёзы стыда. А затем, не выдержав, плюхнулась у самого берега в воду и опять заплакала, глотая рыдания и всхлипы.

Она с такой надеждой ехала во дворец, мечтала, что сможет выйти замуж и наконец найти безопасное место. А у неё ничего не ладится! Одна неудача за другой. Неужели боги не могут дать ей даже малюсенький шанс всё изменить?

В выделенные семейству Холлый покои лисичка пробралась уже ближе к утру. В парке почему-то царило странное оживление. Слуги словно кого-то искали, а охрана – Тёмные, сколько же их тут! – направляла их и сама куда-то разбегалась. Увы, с лапами по стене не заберёшься, и рыжей пришлось красться к дверям. К несчастью, стража её заметила, но отчего-то обрадовалась, и перед ней даже дверь открыли.

Пугливая лисичка молнией проскочила внутрь и припустила в малое гостевое крыло. Там какой-то оборотень открыл перед ней двери в покои, и она тенью пересекла гостиную, обмирая от страха – в кресле спал отец. Обернулась она только в гардеробной, и уже девушка поторопилась закрыть дверь на ключ, чтобы не дай боги отец не вошёл.

Когда небо на востоке порозовело, суматоха в парке утихла. Лийриша, завернувшись в одеяло, сидела на подоконнике и смотрела, как слуги возвращаются во дворец. Неожиданно до её слуха донёсся стук, и она сперва вздрогнула, вообразив, что стучатся к ней, но потом поняла, что звук слишком далеко. В гостиной раздались голоса – обеспокоенный, непонимающий – отца и суровый – какого-то незнакомого оборотня. Послышались шаги, и в следующий миг Лийриша опять замерла от страха: постучали уже к ней.

– Лийриша, ты встала? – спросил отец.

Та сперва спустилась с подоконника, потом трясущимися руками начала открывать окно. Но, опомнившись, замерла.

– Ещё нет, – сонным голосом отозвалась она.

– К тебе посланник от хайнеса.

При посторонних отец будет вести себя образцово. Лийриша приободрилась, но потом засомневалась. А не врут ли ей?

– Госпожа, меня зовут Винѐш. Я лекарь хайнеса, Сильнейший настоятельно просил навестить вас. Вроде бы вы вчера подвернули ногу.

Лийриша затряслась. Она не подворачивала ногу. Мало того, она вчера вечером отплясывала на балу. Ей врут! Девушка опять схватилась за ручку окна и дёрнула на себя.

За дверью раздалось спокойное и уверенное:

– Ломаем.

Створка с хрустом распахнулась от первого же удара, и Лийриша на мгновение замерла, смотря на слегка ошарашенного отца, кряжистого могучего мужчину с широким небритым лицом, молодого светловолосого оборотня, замершего с поднятой ногой, и двух женщин в коричневых платьях с белыми передниками.

– Госпожа Лийриша, – вкрадчиво пробасил кряжистый, – нам нужно кое-что обсудить.

Иерхарид направился в малое гостевое крыло сразу же, как отдал все необходимые распоряжения относительно предстоящей казни разбойников, посмевших назвать себя хозяевами Дрѐи. Врей едва поспевал за ним.

– Винеш, наверное, уже осматривает её, – попытался утихомирить нетерпение господина помощник. – Он сразу направился сюда, как только охрана донесла, что девчонка вернулась.

– Потерять одну девочку в парке! – хайнес разъярённо зыркнул на помощника, и тот виновато опустил глаза, хотя за ним вины-то не было.

– Простите. Говорят, она так рыдала, что наши не выдержали и решили дать ей возможность побыть в уединении.

– Трусы! – обличил Сильнейший слабаков, боящихся женских слёз.

Надо было ему самому хватать девчонку в лапы и по воздуху тащить к Винешу. И Тёмные с тем, что она голая!

Перед глазами опять предстала медленно поворачивающаяся Лийриша. Иерхарид даже не сразу понял, что увидел. Через звериное сознание увиденное воспринимается несколько иначе, медленнее. Решил, что девчонка испачкалась. Но эта страшная, расползающаяся по телу чернота оказалась не грязью!

Озноб прошёлся по коже от одного только воспоминания. И как она…

По коридору прокатился разъярённый женский визг, и мужчины, не сговариваясь, перешли на бег.

Когда Иер ворвался в покои семейства Холлый, то застал ужасную картину. Винеш, ругаясь на чём свет стоит, пытался отодрать от своей руки намертво вцепившуюся зубами Лийришу. Ему старался помочь молоденький ученик, но девчонка брыкалась и пиналась и, видимо, очень удачно: нос у парня уже был расквашен. Помощницы суетливо носились вокруг, не рискуя ввязываться в потасовку, но и не желая бросать господина лекаря. Чуть поодаль стоял растерянный сарен Рони, в дверях спальни замерла обескураженная сарена, за спиной которой боязливо переминались дочери.

– Винеш, ты что творишь?! Я просил осмотреть её! – разъярился хайнес.

– А я что, по-твоему, делаю?! – рявкнул в ответ лекарь и вновь попытался стряхнуть со своей руки девчонку. – У неё истерика. Не знаю, за кого она меня приняла, но она даже слушать не захотела, сразу попыталась сбежать, а когда не удалось, просто взбесилась.

– Простите, моей дочери сложно держать себя в руках, – поспешил вступить Рони Холлый. – Иногда… она нуждается в общении с лекарем душ.

– Да уж сумасшествие от истерики я как-нибудь отличу! – зыркнул на него лекарь.

Ученик всё же смог схватить Лийришу за ноги и за них сдёрнуть девушку на пол. Она тут же вывернулась из его хватки и, вскочив, разъярённо зашипела:

– Не обманете! Не трогайте меня! Я не сумасшедшая! И ты, – она ткнула пальцем в Винеша, – не лекарь!

Круто развернувшись, девушка рванула на выход. И никто догонять её не стал, ибо на её пути уже стоял хайнес. Она просто влетела в его объятия, жутко перепугалась, начала вырываться, брыкаться, но Иерхарид, словно и не замечая ударов, подхватил её одной рукой под ягодицы и, подняв, второй прижал к своей груди как ребёнка. Лийриша попыталась его отпихнуть, а когда не удалось, впилась зубами в плотную белую ткань на плече. И замерла, услышав тихое:

– Ну-ну, не злись, дитя. Что случилось? Тебя обидели? Уже всё хорошо.

Она ощутила тепло рук, что её обнимали, их силу и неожиданно вспомнила, как много лет назад, когда ей было семь или восемь, её вот также укачивала на руках мать. Укачивала и нежно-нежно спрашивала: «Что случилось у моей золотой девочки? Тебя обидели? Уже всё хорошо. Расскажи мне».

Медленно, размазывая слюни по мужскому плечу, Лийриша повернула голову и столкнулась с синим глазом. Он смотрел на неё с беспокойством и сожалением. И внутри что-то перещёлкнуло. Вместо дикого яростного желания жить появилась слабость. Губы искривились, и девчонка разрыдалась.

– Отпускает, – облегчённо вздохнул Винеш и уже ученику: – Успокоительное найди.

Тот бросился искать куда-то отброшенный саквояж.

– Отравить меня хотите, – рыдала девчонка. – Ну и травите, – со злостью выплюнула она, – травите!

– Ну что вы, госпожа, – обиделся ученик лекаря.

– Яд это, яд! – продолжала рыдать та, утыкаясь в крепкое плечо хайнеса.

– Да, яд, – Винеш грозно посмотрел на ученика, – найди успокаивающий яд.

Парнишка понятливо подмигнул.

– Сейчас мы выпьем яду, – мягко рокотал Винеш, осматривая прикус на своей руке, – и спать. А зубы-то у неё здоровые…

Ученик наконец-то достал «яд» и передал его хайнесу. Тот сунул его девчонке, и та, захлебываясь и шепча: «Подавитесь, твари! Сейчас всё выпью и сдохну», выпила весь флакон и опять уткнулась в плечо хайнеса.

Иерхарид было направился вместе с ней на выход, но Врей негодующе зашипел:

– В полупрозрачной рубашке?! Куда?!

На девчонке действительно было только ночная рубашка, и, осознав это, Иерхарид застенчиво прикрыл её рукавами.

– Вот, теперь можно, – Врей вернулся из спальни с одеялом и набросил его на девушку.

И Иерхарид наконец вынес дрожащую и всхлипывающую девочку в коридор.

– Я ведь сразу почувствовал, что что-то не так, – Иерхарид устало откинулся в кресле.

Его кусала вина.

– Господин, на ваших плечах вся страна, вы не можете заниматься печалями всех, с кем встретитесь, – постарался утешить его Врей.

Лийриша уснула ещё до того, как Иерхарид донёс её до лекарского крыла. Сейчас её осматривал Винеш. Результатов ещё не было, но увиденное лекарь описал так ёмко и красочно, что зарделись не только помощницы, но и ученик.

Иер тоже видел. Краем глаза, из-за широкого плеча Винеша. То, что ночью показалось ему чернотой, обладало большим цветовым разнообразием: синий, багровый, чёрный, жёлтый, коричневый… Обширные синяки уже проходили и оттого выглядели совсем ужасно.

– Её бьют в семье?

– Не исключено, – не стал опровергать Врей, – но не думаю, что конкретно это – избиение. Слишком сильно, она могла умереть. А такая смерть семье Холлый невыгодна.

– Ты уже что-то узнал? – встрепенулся хайнес.

Его до сих пор поражала способность помощника добывать информацию в кратчайшие сроки.

– Не так много, но это может кое-что объяснить.

Врей отодвинул с края стола в центр небольшую стопку бумаг.

– Завещание? – нахмурился Иерхарид.

– Да, завещание сарены Ава̀ны Холлый, матери госпожи Лийриши. Согласно этому завещанию, по достижению тридцати лет девочка станет очень-очень богатой женщиной. И её семье от этих богатств не достанется ни гроша.

Иер подался вперёд, приготовившись внимательно слушать.

– Авана вышла за Рони Холлыя в очень юном возрасте. Её отец, сарен Збан До̀вый, был против этого брака. Род Холлый к тому моменту не мог похвастаться богатством и постепенно беднел, и Збан считал Рони охотником за приданым. Кроме приданого, дочери по завещанию причиталось солидное наследство. Рони и Авана всё равно поженились, и разозлённый старик отказался отдавать приданое дочери и вычеркнул её из завещания. К сожалению, он, похоже, был прав и Рони оказался охотником за приданым, так как после свадьбы он резко охладел к жене и поговаривали, что он не очень хорошо относился к ней. Тем не менее у них родилась дочь. Через год после рождения Лийриши Авана обратилась к отцу за помощью, я пока не дознался, в чём эта помощь должна была заключаться, но Збан отказал. Мол, неси ответственность за свой выбор сама. И после этого случая пошёл разлад в семье Довый: двоюродная прапрабабка Аваны была возмущена поступком Збана и всё своё завещание переписала на двоюродную праправнучку, на Авану. А это весьма солидное состояние. Если вы помните сарена Ита̀ра Довый, – Иерхарид изумлённо вскинул глаза, – то вот эта прапрабабка – его жена. Муж после смерти оставил ей и детям огромное состояние. Настолько огромное, что дети не стали возражать, когда мать завещала свою часть Аване. Помимо денег в завещании была указана малая сокровищница рода Довый, роскошный дом в Жаанидые, богатая усадьба в окрестностях столицы, драконья ферма в предгорьях Сумеречных гор, кусок земли у северо-восточной границы и даже доля в алмазном руднике в Рирѐйских горах. И ещё кое-что по мелочи. За давриданских принцесс дают меньше.

– Ого, – выдохнул Иерхарид.

– Прапрабабка благополучно скончалась через год, не позволив Збану себя переубедить, и Авана стала обладательницей огромного состояния. Но к тому моменту её здоровье было сильно подорвано и ухудшалось всё стремительнее. Это только предположение, но, возможно, Рони пытался добраться до её состояния… – Врей многозначительно приподнял брови. – Но после смерти жены он оказался в очень затруднительном положении. Авана составила завещание, в котором указала только свою дочь. Состояние должно перейти к Лийрише, когда той исполнится тридцать лет. До этого времени оно передано в управление Жаанидыйскому банку, и его управляющие очень строго соблюдают все условия завещания.

– Но если с госпожой Лийришей что-то случится, то наследниками окажутся её ближайшие родственники. Она даже завещание составить не может, так как формально ещё не владеет состоянием и не имеет права им распоряжаться, – Иерхарид зашипел от досады.

– Госпожа Авана предусмотрела и это, – Врей перевернул страницу завещания. – Здесь указано, что если Лийриша умрёт до достижения возраста тридцати лет и виновниками прямо или косвенно окажутся Холлые, то наследство переходит другому лицу. Если девочка вдруг заболеет и умрёт, то Холлыев могут обвинить в том, что они плохо опекали девочку, и тогда все богатства уплывут.

– А к кому перейдёт наследство в случае смерти Лийриши?

– К старшему брату госпожи Аваны, Ариму Довыю. Мы его видели вчера. Она специально выбрала его, потому что Рони не ладил с её родственниками. Для него это стало бы болезненным ударом.

– Она доверяла своему брату?

– Не думаю, – покачал головой Врей. – В завещании также указано, что если вдруг Арима уличат в виновности в гибели племянницы, то наследства сестры ему не видать.

– А если и Холлыев, и Арима Довыя признают виновными?

– Тогда состояние бьётся на множество мелких частей и жертвуется многочисленным храмам, школам и тому подобным учреждениям. Части слишком мелкие, чтобы специально убивать ради них кого-то.

– Очень хорошее завещание.

– Да, я тоже так думаю, – согласился Врей. – Я нашёл в нём только один просчёт.

Иерхарид вопросительно вскинул брови.

– Здесь ничего не сказано о самоубийстве. Формально в самоубийстве виновник один – тот, кто убил себя.

Хайнес помрачнел.

– А салейские законы не призывают к ответу тех, кто мог подтолкнуть или довести до самоубийства, – закончил Врей. – Хотя, может быть, она просто хорошо знала свою дочь…

Иерхарид зажмурился и закусил губу.

Тёмные, девочка не замуж хочет! Она просто хочет найти безопасное место!