Наагатинские и Салейские хроники

Обманщик. Глава 11. «Настоящее» чудо

Весна вторгалась с боем. На первых порах она обычно деликатно теснила зиму, украдкой подтапливая сугробы и дружелюбно улыбаясь солнечным небом. Дождь выпадал нечастый и столь короткий, будто бы он сам недоумевал, что забыл в этих местах, и спешил убраться. Но постепенно новая пора разгуливалась, всё больше и больше входила во власть и теснила опостылевшую всем стужу.

В этом году всё было иначе. Солнечных дней на первый месяц весны выпало совсем мало. Казалось, что зима будет долгой, а следующая за ней пора – холодной. Но весна всё же пришла. Пришла с громом, молниями и ливнями, обложила небо плотным серым одеялом туч и сдувала ледяным ветром снег с крыш и деревьев. Зима не хотела уступать, дождь порой шёл вперемешку со снегом, холод царил такой, что под бегущей водой на земле сразу намораживалась корка льда. Ходить страшно! Но сил у старушки зимы оставалось уже немного, поистратилась за долгое время властвования, и чаще лил холоднющий дождь. Он хлестал по крышам, с рёвом сбегал по водосточным желобам, бурлил яростными ручьями, сносящими грязные островки снега, ломал ветви и с напором молотил по оконным стёклам. Порой ливень был столь плотен, что и на сажень впереди ничего видно не было.

И именно в такую непогоду, когда небо яростно извергало на землю ледяные потоки воды, в тучах, скрытых чернотой ночи, змеились молнии, а гром сотрясал землю под ногами, в ворота монастыря ордена Типиша постучали.

Привратник сперва решил, что почудилось. Кто в такую непогоду из дома выйдет? Но стук повторился вновь, куда яростнее, да ещё и сопроводился криком:

– Эй, открывайте!

Привратник потянул на себя створку смотрового окошка и подозрительно всмотрелся в залитую дождём темноту. Напротив вспыхнули жёлтые глаза.

– Живо открывай! Его Сильнейшество хайнес Узээриш здесь!

Страж ворот на миг оторопел и посмотрел на своего товарища, до того дремавшего в сторожке, а сейчас высунувшего из неё нос. Первым порывом было броситься доложить настоятелю. Но на улице такой ливень! Неужто заставить ждать повелителя Салеи у ворот в такую непогоду?

– Живее! Господин вымок весь. Ещё и у кареты ось треснула. Распорядись, чтобы помогли втащить её на подворье.

Привратник бросился отворять ворота, а его товарищ опрометью, поскальзываясь и падая, бросился докладывать настоятелю о визите важного гостя.

За воротами оказался сам хайнес в насквозь промокшем плаще. Да что там плащ? Портки, наверное, к телу прилипли!

– П-повелитель, – вздрогнул привратник и согнулся в поклоне.

– Мне ждать, пока ты все поклоны отобьёшь? – недовольно прикрикнул хайнес. – Живее! Я здорово промок и замёрз. Отправляй братьев к повороту, пусть притащат карету. Вот Тёмные! Совсем немного не доехали…

Настоятель Мастюня прибежал к воротам с большим зонтом, когда братья уже отправились вызволять хайнесов экипаж из грязевого плена.

– Мой господин, что вы делаете здесь в такую погоду? – с ужасом воззрился настоятель на повелителя, с которого в сторожке уже натекла лужа воды.

– Дела государственные не ждут солнечной погоды, – поморщился господин Узээриш и принял от привратника вино, наспех согретое в печи прямо во фляге. – В Мика̀ши ехал. Хотели проехать через Ракитку, но там развезло всё. На реке лёд вспух, дорогу размыло, словно её и вовсе нет. Ни проехать, ни пройти. Только вплавь. Крайне удачная погодка, – с сарказмом протянул молодой хайнес и пригубил горячее горлышко. – До монастырских ворот пятидесяти саженей не доехали, колесо отлетело. А вокруг на десять вёрст никто, кроме вас, и не живёт.

– Боги, досада какая, – поспешил посочувствовать Мастюня. Смертельная бледность нехорошего предчувствия слегка разбавилась румянцем, хотя сердце в груди продолжало испуганно биться.

После побега духа появление хайнеса уже казалось предзнаменованием дальнейших неудач, ведь, как известно, и удачи, и неудачи не ходят поодиночке.

– Что ж вы здесь стоите? Брат Иза, быстренько распорядись, чтобы Сильнейшему подготовили комнату в доме младших послушников. Вы уж простите, что не в самом монастыре, – извинился перед господином настоятель, – правила ордена не позволяют.

– Да нам бы с кучером крышу над головой, огня да одежду сухую, – не стал привередничать хайнес. – Можете нам в одной комнате и постелить.

– Слышал? Иди готовь! Господин, проследуйте за моим братом…

– Пусть пока готовит, – отмахнулся господин Узээриш. – Дождусь экипажа, вещи забрать нужно.

Через четверть часа из мокрой темноты показались лошади, тянущие за собой покосившуюся на правый бок карету. Трое братьев поддерживали её и подталкивали, ругаясь не приличествующим столь благому месту образом, а рослый, облепленный мокрым плащом кучер удерживал под уздцы лошадей.

Едва экипаж оказался на подворье, как кучер перебросил вожжи одному из братьев, а сам поспешил открыть дверь и вытащить мягкий куль из нутра кареты. Его принял на руки сам хайнес, после кучер достал второй куль, и повелитель солнечно улыбнулся Мастюне.

– Так где там наша комнатка?

Ливень не унимался всю ночь и затих лишь ближе к утру. Но когда небо окончательно просветлело, стало явно, что тучи исчезли без следа. Будто бы испарились, или же боги опрокинули на них бадейку голубой небесной прозрачности краски. Умытое и слегка подмороженное солнце сияло хрустальной колкой желтизной; от залитой водой земли шёл пар, лужи мутнели тонкими корочками льда, а холодный воздух приятной свежестью схватывал нос и горло.

Узээриш, господин и властитель земли Салейской, сидел под каменным забором между двумя пустыми бочками. Судя по кисловатому, уже не очень приятному запаху, бочки были из-под квашеной капусты, а уголок между ними, облюбованный Ришем, славился среди крыс, чьи чёрные метки-горошинки не вымыл даже дождь.

– Всё понял? – строго прошептал Узээриш.

Между бочками он куковал не в одиночестве. Перед ним стоял Зиш. Бледный, решительный и тепло одетый.

– В бой с колдуном не вступаешь, – повторил старший брат. – Найди маму и скажи ей, что пора домой. Если ты не скажешь ей это, то чары не спадут и она навсегда останется здесь.

– А если мы убьём колдуна? – Зиш широко распахнул свои невероятные синие глазищи.

– Тогда мама сама станет колдуньей.

Зиш испуганно вздрогнул.

– Сперва должны спасть чары, ясно? Поэтому не смей вступать в бой с колдуном.

– Хорошо. А… а… может, ты пойдёшь?

Узээриш прижал братца к груди и ласково потрепал его по шапке. Всю дорогу до монастыря мелкий рвался в бой. Но он всё же ещё очень маленький и, конечно, оробел. Или испугался, что не сможет снять с мамы «чары».

– Мне нельзя. Если тебя поймают, то тебе ничего не будет. Ты же маленький. А вот мне будет.

– Ты врёшь, – пробурчал Зиш. – На меня наругаются и маму спрячут.

– Никто не посмеет на тебя ругаться! Пожалуются мне, а я тебя ругать не буду. Точнее, поругаю, но для виду, чтобы они решили, что я сердит. Но тебя не поймают. Давай, чары можешь снять только ты или Иия.

– А ты? – Зиш действительно боялся, что не справится.

– Ну твоя мама не моя мама, так что я не справлюсь.

– Почему она не твоя мама?

– Я тебе потом объясню, – поморщился Риш. Объяснять Иие и Зишу, почему Риша никак не может быть его матерью, было бесполезно. Они не понимали. – Готов?

Зиш неуверенно кивнул, и Узээриш, выпрямившись, подхватил его на руки и одним махом оседлал каменную ограду. Наклонившись, он опустил по другую её сторону брата и опять скользнул вниз, к бочкам.

Зиш испуганно осмотрелся и прижался к обледенелым кустам. Парк ранней весной представлял собой жалкое голое зрелище, довольно удручающее, несмотря на солнечную погоду. Серые ветви, голая, обледенелая после дождя земля, ни одного яркого пятнышка. И без того испуганный ребёнок оробел окончательно и прижался к стене. Риш по другую её сторону чуял, что брат не сходит с места, но не подгонял.

Раздались голоса. Они звучали ближе к унылой громаде монастыря, но Зишу вдруг почудилось, что он услышал голос матери. Страх мгновенно позабылся, и он поспешил через кусты на звук этого родного голоса.

– Эй, стой! Ты кто?

Зиш похолодел и упал на землю.

Бдительный брат прищурился и двинулся было к кустам, но за каменной стеной раздался душераздирающий хруст и парень поспешил туда.

Маленькое сердечко неистово колотилось в груди, и Зиш не мог поднять от страха головы. Вдруг он почувствовал, что к волосам прикасается чья-то ладонь, и испуганно вскинул голову. И расширившимися от изумления глазами уставился на отца. Папа улыбнулся, прижал палец к губам и, выпрямившись, протянул ему руку. Вскочив на ноги, Зиш схватил его за мизинец, и отец повёл его туда, откуда доносились голоса.

– Папа, – тихо-тихо прошептал Зиш, – а почему ты не спасёшь маму?

– Я могу победить колдуна, но не могу снять чары, – грустно улыбнулся отец. – Я пробовал. Но ты, я уверен, сможешь. Ведь она твоя мама. Не бойся, даже если ты меня не видишь, я всегда рядом.

– Я не боюсь, – теперь Зиш действительно ничего не боялся, он ведь шёл не один. Папа был рядом.

Они шли не к самому монастырю, забрали чуточку правее, к каменным ограждениям пустых клумб и скамейкам, занятым грустными мужчинами и женщинами. Улыбчивый толстячок что-то рассказывал им, показывал на яркое голубое небо, но его почти никто не слушал. А одна женщина, невысокая, с ярко-рыжей головой, вообще отошла к деревьям и что-то выковыривала носком сапога из земли.

Узнавание стеснило грудь Зиша, и он распахнул рот. Это мама, мамочка, это она! Все страхи, все переживания… всё позабылось! На глазах вскипели слёзы, и Зиш даже не почувствовал, что отец отпустил его руку.

Он бросился к маме. Поскальзываясь и падая, вытирая варежками бегущие слёзы.

Мама заметила его и обернулась, удивлённо смотря на него. Её удивление напугало и остановило Зиша. Горло сковало, он не мог выдавить ни звука. Нужно было произнести «заклинание», позвать маму домой, но он только и мог умоляюще смотреть на неё и бояться, что она сейчас прогонит его прочь.

Зиш так давно не видел маму, что начал бояться, что она ушла туда, откуда не возвращаются. Но мамочка стояла перед ним. Стояла и удивлённо смотрела на него. И почему-то это удивление невероятно пугало его.

Вдруг мама поморщилась, взгляд её на миг остекленел, потом в нём мелькнуло что-то сумасшедшее, и она тряхнула головой. Сглотнула, всмотрелась в Зиша пристальнее. Ноздри её раздулись, зрачки испуганно расширились. Покачнувшись, она шагнула вперёд и замерла.

– Зиш? – едва слышно выдохнула она, и мальчик с рёвом бросился к ней.

Погода ночью была столь отвратительна, что в какой-то момент Ишенька даже подумала, что монастырь не устоит и они останутся без крыши. И наутро, когда воцарилась хорошая погода, она даже испытала разочарование. Нет, всё же в прошлом она была плохой женщиной!

После утренней трапезы брат Суза повёл их всех в парк показывать пробуждение природы. На взгляд Ишеньки, природу затопило и заморозило. Слушать благостные речи брата про облагораживающую пользу труда было откровенно скучно, и Иша, пользуясь тем, что до неё никому дела нет, решила прогуляться до парка, но остановилась у самой его кромки, углядев под корочкой льда зелёные волоски травы.

Душу томило неясное предчувствие чего-то нового, такого, что изменит всё, но Иша не понимала этого предчувствия. Помня только жизнь в монастыре, она не представляла, что может измениться, как и даже не очень понимала, что именно должно измениться. И томилась от неизвестности и тоски.

Чёрное пятно она заметила краем глаза. Оно словно из воздуха выплыло. Иша сперва решила, что Харид пришёл, но с удивлением отметила, что явившийся оборотень ниже её знакомца. Значительно ниже…

Иша впервые после пробуждения в монастыре видела ребёнка. И не сразу поняла, что это дитя. В памяти выплыло какое-то мутное воспоминание о плодах любви, но не успела женщина порадоваться, что прошлое начало просыпаться, как внутри вскинулась лисичка. Точнее, не вскинулась. Рванула вперёд, к ребёнку, лицо которого блестело от слёз, изо всех сил. С яростным рыком, с сумасшествием, с полным осознанием того, что это дитя не чужое.

Иша покачнулась, тряхнула головой, внимательнее всмотрелась в белое личико и заплаканные синие глазёнки. Грудь затопила удушающая волна нежности. Лисичка внутри неё обожала этого малыша, она умирала от тоски по нему, она жаждала приласкать его, облизать, обнюхать. Сердце пустилось вскачь, голова погорячела от прилившей крови, и в мыслях проскользнул образ: мокренький, только что родившийся ребёнок, наспех завёрнутый в пелёнку. Ещё миг спустя Иша осознала, что это не её воспоминание, это картинка из мыслей лисички – воспоминание зверя.

Щенок… детёныш… их сладко пахнущий малыш…

Плотину, что наглухо закрывала память, будто гигантская кувалда снесла. И потоки образов, мыслей, переживаний – перемешанные и хаотичные – обрушились и оглушили Ишу. Выбили из реальности. Оглушили, ослепили, отняли язык. Она не могла вынырнуть из этого потопа, не могла разобраться в том, что на неё обрушилось, не могла понять, что произошло.

Но ей удалось выхватить одно самое нужное в данный момент воспоминание.

– Зиш?

Мальчик разревелся и бросился к ней.

Ноги женщины подкосились, и она рухнула на землю, проламывая коленями лёд. Ребёнок влетел в её объятия, и она судорожно стиснула его. Это всё, что Иша могла. Воспоминания давили на неё, обрубали связь с реальностью, но она крепко-крепко прижимала к себе плачущего сына, боясь, что он сейчас исчезнет.

Сын сам её целовал. Обнимал маленькими ручками и звал, звал…

– Мама, мамочка, пойдём домой. Нам надо домой. Пожалуйста, пойдём. Нам там плохо без тебя…

Откуда-то со стороны доносились обеспокоенные крики, раздавался торопливый хруст ломаемого льда.

Поток воспоминаний ослаб, и Иша увидела самое яркое из них – последнее.

Воздух разорвал грохот, экипаж тряхнуло так, что Лийриша упала и едва успела подхватить скатившуюся дочь. Экипаж завалился набок, в животе ёкнуло, и женщина почувствовала, что они летят вниз.

– Иия!!!

Ужас мгновенно выпихнул женщину в реальность, и она увидела бегущего к ним брата Суза.

– Где моя дочь?! – яростно зарычала Риша, вскакивая на ноги и отпихивая сына за спину. – Куда вы дели мою дочь?! Где она?!

Брат Суза не добежал до них пары саженей. Со стороны показалось, что кто-то невидимый ударил его в грудь и отшвырнул назад. Ошеломлённый брат с трудом поднялся на карачки и начал осматриваться с таким видом, будто пытался кого-то найти.

– Где моя Иия?!

Только что разбуженная память привела Лийришу в состояние бешенства. Грудь разрывало от ярости, она продолжала прокручивать в голове последнее воспоминание, каждую его деталь.

Это Изаэллая, эта предательница! Она упекла её сюда! Что с Иией? Где её дочь? Где они всё это время держали Зиша, что делали с ним?

– Что происходит?!

Риша резко обернулась и уставилась на бегущего настоятеля. Внутри глухо зарычала лисица, и женщина, оскалившись, выпустила когти.

– Что здесь делает ребёнок? Боги, уведите его!

Сознание Лийриши полностью слилось со звериным, и она с утробным рыком бросилась на настоятеля.

Выглянувший из-за стены Узээриш охнул, увидев скачущего господина Мастюню и висящую на нём Ришу, вцепившуюся в плечи мужчины не только когтями, но и зубами.

– Риша, выплюнь его! – гаркнул молодой хайнес и большими скачками понёсся на выручку настоятелю.

Отодрать Ришу от вопящего настоятеля оказалось нелёгкой задачей. С утробным рычанием женщина лишь сильнее смыкала челюсти, цеплялась когтями за Мастюню и отбрыкивалась от Узээриша. Ярость придавала пинкам особую силу, и молодой хайнес никак не мог половчее схватить лисичку. Ещё и Зиш, увидев, что мама бросилась в атаку на колдуна, с воплем поспешил на помощь и начал пинать и бить кулачками могучую ногу настоятеля.

– Риша! Зиш! Прекратите! – рычал Узээриш, под жуткий треск ткани всё же отрывая лисичку от спины настоятеля.

Она продолжала брыкаться, полосовать воздух когтями и скалиться. На вопли настоятеля уже начали сбегаться другие братья, но пока ни один не добрался: с каждым случалась какая-то оказия. То споткнётся, то поскользнётся…

И именно во время этого бедлама дверь крыла для послушников отворилась и наружу вышел Врей с сонной Иией на руках. Тепло одетая девочка тёрла глазки варежкой и позёвывала, а бывший помощник хайнеса с расчётливым интересом смотрел на свару, прикидывая, пора ли заявить о своём присутствии.

Узээриш наконец отскочил от покусанного и исцарапанного настоятеля, держа под одной подмышкой извивающуюся Ришу, а под второй – вопящего Зиша.

– Лийриша, мать твою! – Риш яростно тряхнул женщину. – В себя приди!

Та его словно не слышала и продолжала рычать, взбешённо смотря на ошеломлённого Мастюню.

Тут Иия наконец протёрла глазки, с любопытством уставилась на страшную сцену – но чего её бояться на руках дяденьки Врея? – и в искажённом злобой лице узнала дорогую мамочку.

– Мама! – закричала малышка и забилась в руках оборотня, требуя опустить её на землю. – Мамочка! Мамочка!

Риша замерла и, медленно повернув голову, уставилась на высокого оборотня и хорошенькую девочку на его руках. Глаза её потрясённо распахнулись, ярость сменилась радостью и облегчением, и лисичка едва не расплакалась.

– Иия… Иия, солнышко моё… Живая…

– Мамочка, – расплакалась девочка и, перестав брыкаться, просто потянулась ручками к Лийрише.

Та тут же яростно дёрнулась, зарычала, и Узээриш отпустил её. Риша бросилась к дочери, но заплакал Зиш, и она рванула к нему, потом дёрнулась к дочери и замерла, разрываясь между двумя детьми и сходя с ума от того, что они ещё не в её руках.

Врей сперва хотел отпустить Иию на землю, но оценил гололёд и решил, что разъярённая лисичка устроит резню, если дочь расшибёт себе нос. И сам пошёл навстречу яростно мечущейся женщине. Лийриша тут же метнулась к Узээришу, выдернула из-под его подмышки Зиша и бросилась было к дочери, но замерла, поражённо смотря на досадливо сморщенное лицо молодого хайнеса.

– Риш? – неуверенно протянула она.

Лицо Узээриша удивлённо вытянулось, а затем осветилось искренней радостью.

– Ты меня помнишь?! Она меня помнит! – хайнес сияющими глазами уставился на настоятеля, на лице которого застыли ужас и непонимание.

Лийриша отшатнулась от него, осмотрелась с видом сумасшедшей и с тихим рыком бросилась к Врею, из рук которого вырвала плачущую Иию. На самом деле оборотень сам осторожно пересадил девочку на руку Риши и теперь с сомнением щурил глаза: удержит ли обоих. Но ярость и страх за детей удесятеряли силы Лийриши, и она, прижимая к себе сына и дочь, начала отступать, скалясь и нервно посматривая по сторонам. Впрочем, на полминуты она поражённо замерла, глядя на бывшего помощника хайнеса и понимая, что его она тоже помнит. Сейчас, в сумятице, о нём всплыло не так много воспоминаний, но Риша точно помнила, что этот высокий суровый мужчина со стальным взглядом некогда был помощником самого хайнеса.

– Риша…

Лийриша резко обернулась и упреждающе зарычала на Узээриша.

Этого мужчину она помнила так же хорошо, как собственных детей. Хайрен и… Лийриша споткнулась и замерла, поражённая и ошеломлённая. Этот высокий хорошо сложенный красивый мужчина был её пасынком. В хаосе мыслей она так и не смогла понять, почему решила, что он её пасынок, не вспомнила, что этому предшествовало и как так получилось.

– Не подходите, – Узээриш улыбнулся приближающимся братьям вполне дружелюбно, но вот посмотрел с таким холодным упреждением, что те невольно замерли. – Вы её нервируете…

– Что я здесь делаю?! – закричала Лийриша. – Почему я здесь?! Здесь! Почему я ничего не помню?! Почему меня разлучили с детьми?! Изаэллая… Это она… она предала?

– Спокойнее, Риша, – Узээриш выставил вперёд руки. – Мы тебе всё расскажем.

– Господин, почему здесь дети? – настоятель наконец опомнился и возмущённо уставился на хайнеса.

– Мне их надо было оставить в карете? – Риш уставился на него с не меньшим возмущением. – В холоде и сырости?

– Вы подвергли здоровье госпожи большому риску!

– Ну я же не специально, – Узээриш с наглым высокомерием искривил губы. – Я просто ехал посмотреть на кандидатку в мои жёны. Конечно же, я взял брата и сестру, чтобы они тоже посмотрели на неё. Вдруг она им не понравится. А то, что Зиш сбежал погулять… Господин Мастюня, это же дети. Они не слушают никаких запретов!

– Память может убить госпожу! – продолжал возмущаться настоятель.

– Но не убила же. И вообще, смотрите, как всё прекрасно сложилось, – Риш широко улыбнулся. – Она нас вспомнила. Это настоящее чудо!

Мастюня продолжал возмущённо смотреть на него, но взгляд хайнеса был честен и нагл. Пару секунд спустя настоятель всё же вспомнил, что перед ним не обычный смертный, а повелитель Салеи, и отвёл взгляд.

Дети плакали, и их слёзы приводили Лийришу в ещё большее бешенство. В голове крутился хаос из мыслей и воспоминаний, она продолжала тонуть в них. Зверь ярился и требовал порвать всех на мелкие кусочки. Всех, кроме Иии и Зиша. И ещё почему-то Узээриша он был готов пощадить.

– Что я здесь делаю?!!

Разум настоятельно требовал ответы. Иначе Лийриша чувствовала, что может сойти с ума. Сейчас ей всюду чудились заговоры, она никому не доверяла. Мокрые от слёз детские личики – боги, её нежные дети! – прижимались к её шее, тонкие голоса звали её «мамочкой», и сердце разрывалось от боли. Страшно хотелось заплакать самой.

– Риша, ты здесь лечилась, – начал объяснять Узээриш. – У тебя была очень серьёзная травма, никто не мог тебе помочь, но братья из ордена Типиша вызвались спасти тебя. Только во время лечения ты потеряла память…

– Здесь все без памяти! Все! Ты думаешь меня обмануть? Вы специально меня сюда упекли!

– А брат Мастюня говорит, что я специально притащил сюда детей, – весело отозвался Узээриш. – Вы уж определитесь, в чём я виноват.

Риша опять зарычала, низко, утробно.

– Иша… Госпожа Лийриша, – настоятель постарался ласково улыбнуться, но улыбка вышла несколько нервной, – особенности нашего лечения таковы, что память в первые месяцы после выздоровления могла свести вас с ума по-настоящему. И в дальнейшем нарочное пробуждение памяти могло очень пагубно сказаться на вашем здоровье. Мы ждали, когда воспоминания сами вернутся к вам.

– Вы говорили, что меня никто не ждёт! – Риша шагнула было к настоятелю, но вспомнила о детях и отступила. – Что я никому не нужна, что обо мне некому позаботиться…

– Господин Мастюня! – Узээриш с ужасом и возмущением уставился на главу монастыря. Немного переиграл, но настоятель того не заметил. – Мы были готовы забрать её в любой момент. Как вы могли так клеветать на нас? Я начинаю подозревать, что ваши намерения были не столь благи.

– Господин, давайте поговорим в другом месте, – Мастюня старался не осматриваться, но пара косых взглядов убедила Риша, что настоятель опасается реакции больных, которые уже начали перешёптываться между собой. Их вялые лица оживились, глаза заблестели.

– Я не хочу другого места! – рявкнула Риша.

– Она не хочет, – печально отозвался Узээриш.

– Я хочу уйти отсюда!

– Она хочет уйти, – покорно повторил Риш.

– Вы обманули меня!

– Я тоже чувствую себя обманутым.

Узээриш и Лийриша посмотрели друг на друга и одновременно уставились на настоятеля. Мастюня пошатнулся.

– Я разнесу здесь всё, – с шипением пригрозила лисичка.

– Господин Мастюня, за обман я по камешку растащу это гнёздышко, – молодой хайнес нехорошо прищурился.

– И это я никому не нужна?! – ярилась Риша.

– Вы смели клеветать, говоря, что я бросил свою мачеху? – жёлтые глаза Риша стали по-птичьи жуткими.

Врей подышал на озябшие пальцы. Пусть Узээриш и Лийриша не очень хорошо ладили между собой, но парочка Риш и Риша – это самое страшное, что могло произойти с недругами правящей семьи. И самое приятное, их сейчас некому остановить.

Лийришу трясло от гнева.

– Здесь все никому не нужны, – дрожащим голосом протянула она. – Вы всем врёте?

А она ещё удивлялась на Харида. Мол, кого он ищет? Здесь никто никому не нужен. Завидовала этому неведомому счастливчику! А их здесь специально всех сделали несчастными.

– Разнеси здесь всё! – приказала она Узээришу.

– Не могу, мелкая, – тяжело вздохнул тот. – Они же тебя спасли. Надо быть благодарным.

– Они лишили меня семьи! – Рише сложно было почувствовать благодарность. Она не видела себя почти мёртвую, а сейчас на её руках плакали маленькие дети. Её несчастные нежные дети.

– Это было ради вашего блага! – продолжал защищаться Мастюня.

– Я забыла всё!

– А теперь вспомнила и можешь вернуться, правда, господин Мастюня? – Узээриш со змеиной улыбкой посмотрел на настоятеля.

Тот замер, ощущая себя так, словно у ног разверзлась пропасть. И разверзалась она и спереди, и сзади. Один неосторожный шаг, и жизнь его будет кончена.

– Мой господин, я позволю себе напомнить, что госпожа должна вспомнить того, кто принял решение отправить её сюда, – протянул настоятель. – Это не блажь с моей стороны. Поймите, если госпожа вспомнила не всё, то белые пятна в памяти будут сводить её с ума. Здесь ей смогут оказать помощь, мы имеем дело с подобным каждый день, но…

– Я здесь не останусь! – Риша отшатнулась.

– Боги, неужели вы думаете, что она не вспомнит своего мужа, раз вспомнила детей? – снисходительно поморщился Узээриш.

– Господин, я знаю, о чём говорю…

– Или вы пытаетесь меня обмануть? – прищурился молодой хайнес. – Вы уже меня оклеветали перед мачехой, как я могу доверять вам?

– Я хочу уехать! – рычала Лийриша.

– Мой господин, это было ради сохранения разума госпожи в целостности. Лечение очень своеобразное…

– Я не знаю, что это было за лечение.

– Я не хочу тут оставаться!

– Господин…

Лийриша смотрела на спорящих как в тумане. В тумане ярости и страха. Она пыталась выцепить в хаосе мыслей воспоминания о муже, но каша в голове становилась только гуще. Женщина на самом деле чувствовала себя так, будто сходит с ума.

– Всё хорошо, всё хорошо… – бормотала она, целуя заплаканные детские личики.

Какие они хорошенькие даже с блестящими от соплей носами. Белокурые, синеглазые… Совсем не похожие на неё…

Лийриша застыла. В памяти медленно вырисовался образ высокого Харида. Беловолосого, синеглазого. Женщина пошатнулась, ошеломлённо моргнула и уставилась на Риша. Тоже беловолосого… и он ведь тоже сова? Память всё ещё молчала, но… Риша заподозрила, что Харид ей соврал и на самом деле он всё-таки нашёл того, кого искал.

– Я помню его! – выпалила Риша, и спорящие Узээриш и Мастюня изумлённо уставились на неё. – Он высокий, с длинными белыми волосами и синими глазами. Я зову его Харидом.

Настоятель с лица спал. Зато Узээриш просиял.

– А ещё…

Лийриша лихорадочно соображала. Узээриш хайрен и её пасынок, значит, его отец и её муж…

– …он хайнес.

– Ну, на тот момент так и было, – довольно улыбнулся Риш и уставился на настоятеля. – Так что? Я её забираю или беру это место штурмом?

– Поздравляю госпожу с выздоровлением, – бесцветным голосом отозвался Мастюня.