Наагатинские и Салейские хроники

Обманщик. Глава 9. Тайна Типиша

Зразый очень постарался днём в лесу, чтобы к вечеру, когда они вернулись с дровами, разгрузка заняла время до самой темноты. И уснул в дровяном сарайчике рядом с едва томящейся теплом печуркой. Дед Цыбай велел его не будить и сам с младшими братьями расположился на козьих шкурах рядом. Почти до полуночи они вели тихие разговоры, потом задремали, и Зразый осторожно приподнялся. Убедился, что братья крепко спят, и торопливо активировал небольшой кристалл ложного облика. Кристалл он положил прямо посреди шкуры, на которой спал, и, отойдя в сторону, несколько секунд любовался собой спящим. Затем крадучись выбрался из сарая и затаился под стеной.

Вовремя выбрался. Заговорись братья дольше, и пришлось бы ловить удачу в другую ночь. Прошлым днём оборотню довелось относить дрова на кухню, а там вечно не хватало рук. Настоятель не разрешал брать больше пяти помощников. Словоохотливый весёлый Зразый пришёлся к месту, и его тут же приставили таскать тяжёлые чугунные горшки, мести пол, драить посуду и чистить картошку. Дед Цыбай один раз заглянул, убедился, что парень при деле, и дёргать не стал.

К обеду пришёл пошатывающийся привратник, взял бутыль крепкого вина и утопал восвояси. Зразый вроде бы и не спрашивал про пагубное пристрастие брата, заметил только уважительно, что какой всё же могучий дядька. А один из поваров согласился, что, мол, могуч, да падок стал на вино в последние полгода. Разговор разгорелся. Всё же не монастырские тайны обсуждали, а человеческую слабость! И узнал Зразый, что привратник – мужик хороший, основательный такой. Но вот ест его червь винолюбия. Раньше и капли в рот не брал, а сейчас порой по три раза на дню приходит. Про ночь – самое время греха – и упоминать не стоило. Помощники, что оставались на кухне на дежурство – чтобы братья еду не таскали, – не раз просыпались, оттого что привратник вваливался в кладовку, брал бутыль и топал в часовню. И всегда после полуночи приходил, в самый час страшный, когда духов и призраков ждёшь!

Зразый с сочувствием посетовал, что как-то уж стремительно непьющий доселе мужик до пьянства скатился. Мож, в вино что добавляют? Чем и вызвал волну пересудов между поварами и помощниками («Да вроде «Пеловка» какой была, такой и осталась») и узнал название вина. Дальше только и оставалось проникнуть на склад и подлить в «Пеловку», во все бутыли первого ряда, из поясной фляги Незабудки. В кладовку главный повар, раздобрев, сам пустил расторопного помощника, велев ему взять головку сыра, чтоб было чем перекусить, когда за дровами поедет вновь. А потом ещё раз отправил, за мешком картохи. И ещё раз, соленья к столу достать. За три подхода парень раскупорил десять бутылей, слил часть вина (пить не стал, унюхали бы), щедро долил зельем и опять закупорил. Если и хлебнёт кто-то из братьев – нестрашно. Главное, чтобы привратник пьяной рукой не с задних рядов цепанул.

Теперь бы незамеченным до кухни добраться. Стража на стенах здесь не зря свой хлеб ела. Ветер куст шевельнёт, а они уже проверять лезут. Зразыя, правда, и тифрити снарядили, и пара кристаллов ложного облика у него осталась, и сонный порошок в кармане лежал. Но тифрити он уложил только под окнами часовни и у чёрного хода на кухню.

Отлепившись от стены, Зразый, не скрываясь, прошёл до нужника, хлопнул дверью, а сам украдкой вытащил из сугроба припрятанный белый плащ и, накинув его на голову, упал на тропку и пополз к кухне. Добравшись до чёрного хода, он замер сбоку от крылечка, притворившись сугробом.

Ждать пришлось всего четверть часа, но и их хватило, чтобы отморозить задницу. Шатающейся грузной фигуре привратника Зразый искренне обрадовался. Подождал, пока тот скроется на кухне и выйдет назад, а затем сам осторожно скользнул через чёрный ход внутрь. До слуха донеслось сонное ворчание дежурного, тихое поскрипывание половиц. Парень дождался, когда все звуки стихнут, и бесшумно пробрался к кладовой. Просочился внутрь, быстренько подбежал к полке с вином и на ощупь убедился, что привратник взял то, что надо. И, кажется, даже не одну бутылку. И только после этого покинул кладовую и тихонечко выбрался на улицу.

Зразый понимал, что у него, скорее всего, будет одна-единственная попытка. Причём от его успеха зависит всё. Если он провалится, то последователи Типиша удвоят бдительность, а то и вовсе прекратят принимать послушников.

От кухни он полз до конюшни, а уж оттуда шёл, не скрываясь, до самого монастыря. Там, пользуясь, что луна и месяц светят с другой стороны и вход скрыт в чернильной темноте, опять набросил белый плащ и пополз в сторону часовни, из окошек которой лился слабенький свет. Зразый подобрался к тому, рядом с которым закопал кристалл тифрити, и уже безбоязненно выпрямился и заглянул внутрь.

Увидел парень только полутёмный холл с толстыми, увитыми каменным плющом колоннами и две каменные же скамеечки. На одной из них сидел привратник и пил. Пил прямо из горла, жадно выхлёбывая влагу, будто стремился как можно быстрее отключиться. Рядом стояла вторая, ещё не раскупоренная бутылка. Зразый подождал, пока привратник прикончит первую и начнёт вторую, и только после этого подошёл к двери. В тайной надежде дёрнул створку, но старик закрылся.

Делать было нечего. Обмирая внутренне от волнения, Зразый постучал.

– Кто? – донёсся до него осоловелый голос привратника.

– Это я, твой брат Мастюня.

Парень даже не старался придать своему голосу схожесть с голосом настоятеля. И вино, и Незабудка должны здорово туманить голову. Привратник же забудет его через несколько минут.

За дверью тяжело зашаркали, в скважине заскрежетал ключ. Створка подалась назад, и Зразый с замиранием уставился на пьяное, заросшее бородой и волосами лицо привратника.

– Ты не брат Мастюня. Ты кто?

У зелья Незабудки имелся один побочный эффект. Точнее, побочных эффектов зелье имело несколько, но Зразыя интересовал только один. Всех, испивших зелье, неумолимо тянуло за лаской. Они хотели найти утешение, успокоиться в чужих объятиях, нарыдаться, может, даже налобызаться, но парень гнал от себя такую мысль. Хотя ради дела придётся потерпеть…

– Брат мой, – он картинно распахнул объятия, – я пришёл тебя утешить.

Почти полминуты они простояли в тишине. Привратник пьяно раскачивался и смотрел на него с самым тупым выражением лица. Зразый уже подумал, что нет, не подействовало, не проняло, но тут лицо старика искривилось, скуксилось и он, шмыгнув носом, с глухими рыданиями упал в объятия парня. Тот едва устоял.

– Папенька, – могучее тело сотрясалось в рыданиях, – прости меня!

Обалдевший Зразый аж присел. Как-то он пробовал Незабудку, исключительно из интереса узнать, что это такое. Узнать-то узнал, но знание не запомнил. Правда, учитель говорил, что утешение Зразый искал в женских объятиях. Парень содрогнулся и поблагодарил богов. Хорошо, что привратнику привиделся папенька.

– Пройдём внутрь, сынок, – прокряхтел Зразый, – замёрзнешь же.

– Да мне всё едино теперь, – прорыдал старик, но позволил затащить себя внутрь.

Зразый запер дверь и с трудом сгрузил привратника на скамью.

– Что тебя мучает, сынок? – присев рядом, он приобнял рыдающего старика и начал осматриваться.

– Не могу я больше так, папенька, не могу! Прав был ты, не в хорошее дело я ввязался. Но я думал, денег подзаработаю, безбедно жить буду. А теперь понимаю, не отпустит меня никто! – и детина горестно разревелся на плече Зразыя. – И он… он… он глазами на меня своими светлыми заплаканными смотрит, руками тонкими хватает, а я… я… врать уже не могу. Сердце рвёт мне! – старик зарычал и рванул телогрейку на груди. – И свою жизнь в этой проклятой тюрьме закончу, и его ни за что здесь гною!

– Ты про кого, сынок? – заинтересовался Зразый, но старик в ответ лишь горестно завыл. – Вот, вот успокойся, – парень всучил в могучую ладонь бутылку.

Старик отхлебнул и уставился в стену перед собой. Он уже не ревел, но слёзы продолжали течь по щекам. По немного оцепеневшему виду Зразый понял, что привратник как раз в этот момент его забывает. И точно! Повернув голову, старик по-новому посмотрел на него. Облизнул пышные усы и потянулся к парню сложенными трубочкой губами.

– Моя защитница, согрей меня…

И повалил парня на скамью.

– Твою ж… – выругался тот, одной рукой отпихивая старика, а второй нащупывая в кармане пакетик с сонным порошком.

Едва успел выхватить щепоть и дунуть в лицо привратника. Тот обиженно застонал и всем телом навалился на него.

Ругаясь, Зразый вылез из-под старика, перевернул его на спину и забросил ноги на скамью. Устроил со всем удобством. А затем самым тщательным образом смахнул с усов и бороды сонный порошок. И уже хотел пойти осматриваться, как заметил в окошко фонарь, и охнул, увидев целую процессию, направлявшуюся с носилками к часовне. Метнувшись туда-сюда, парень заскочил в первую попавшуюся дверь и оказался в палате на несколько коек. Даже опешил на пару секунд от неожиданности, а затем нырнул под ближайшую к двери кровать. И затих.

В дверь постучали. Потом ещё раз, и даже закричали. В конце концов створка распахнулась, и до слуха парня донёсся недовольный голос настоятеля.

– Допился! Быть такого не было, чтобы я сам ключом пользовался, всегда открывал, а тут…

– Смену-то ещё не подобрали? – голос этого брата Зразый не знал.

– Да где тут? – досадливо отмахнулся настоятель. – Тема̀ш здесь с самого основания ордена, кроме него, привратником никто и никогда не был. И лет сто бы ещё не был, как бы… – голос оборвался. – Даже не знаю, кого на его место ставить. Может, у вас кто на примете есть?

У вас? Зразый навострил уши.

– Я спрошу у настоятеля Вита̀ра.

Ба, да тут гости из другого монастыря! А чего они здесь забыли?

– Теперь и не добудишься! Ладно, он-то нам и не нужен. Все готовы, все помнят, что делать?

Зразый забился поглубже, но в палату никто не зашёл. Процессия прошла мимо и, судя по звуку шагов, начала спускаться куда-то вниз. Грохнула тяжёлая дверь, и наступила тишина, нарушаемая лишь храпом привратника.

Парень полежал под кроватью минут десять, надышался пылью и всё же осторожно вылез и выглянул из палаты. Неяркий свет продолжал гореть только в холле, где в одиночестве спал привратник. Зразый нашёл лестницу, ведущую вниз, весьма просторную и удобную, но спуститься не рискнул. Помялся и сунулся в щель между двумя створками и оказался в небольшом зале, обставленном как типичный зал для проповедей. Ряды скамеек, трибуна, увитая резными деревянными цветами, и статуя какого-то мужчины за ней. Через витражные окна проливается узорами сияние ночных светил, а от пола ощутимо тянет холодом.

Зразый подумал и забился в тёмный закуток между скамейками. Ждать пришлось долго. Пальцы успели застыть от холода, и по ощущениям прошло не менее двух часов. Привратник продолжал могуче похрапывать, а визитёры словно сгинули в подвале.

Наконец дверь грохнула, раздался шум шагов. Процессия в молчании проследовала в палаты, и уже оттуда донёсся тихий, очень сдержанный шелест голосов. Зразый рискнул выбраться из укрытия, проверил на всякий случай амулеты, скрывающие запах, и подкрался к входу в палату.

Братья даже не стали запалять свет. Зажгли только один тусклый голубой светляк и обступили самую дальнюю от двери кровать. Выглянувший из-за косяка Зразый насчитал четырёх братьев, а на кровати рассмотрел растерянно озирающуюся женщину.

– Всё хорошо, сестра… – донеслось до него.

– Ваш брат отправил вас на лечение…

– …ранены серьёзно, но сейчас всё хорошо.

– …нужно поспать…

Женщина обмякла на подушках, и мужчины сгрудились плотнее.

– …берём образ… завязываем на…

Говорили они так тихо, что даже слух оборотня не разбирал слова. Видимо, больше не доверяли привратнику.

Ярко вспыхнула голубым круглая печать, рассечённая изнутри треугольниками и расчерченная многочисленными символами. Зразый подался вперёд, пытаясь запомнить хоть что-то. Печать медленно опустилась на лицо женщины и истаяла, словно впиталась.

– Хорошо, – длинный худой мужчина выпрямился, и Зразый по голосу узнал в нём того, что обещал спросить настоятеля Витара о кандидате на место привратника. – Через день мы её заберём и увезём.

Точно из другого монастыря! Только чего они сюда лечить больную привезли, а не сами ею занялись?

Мужчины двинулись к выходу, и Зразый поспешил вернуться в зал для проповедей. Тихо переговариваясь, братья прошли мимо, а затем и вовсе покинули часовню. Парень ещё несколько минут прислушивался к храпу привратника, после чего опять вылез из своего укрытия и заглянул в палату.

Женщина лежала на постели и, кажется, спокойно почивала. Сиделку даже не оставили. Проснётся так одна, испугается…

Зразый повернул к лестнице и в полной темноте спустился к массивной, обитой железом двери. Светляк запалить парень не рискнул, опасаясь, что магические запоры отреагируют. Но через четверть часа осмотра он, к своему искреннему изумлению, понял, что магических запоров нет. Только один массивный засов. И Зразый чуял, что тайна монастыря скрыта за этим засовом.

Страх и азарт схлестнулись, и парень налёг на запор, сдвигая его в сторону. Дверь даже не шелохнулась. Тяжёлая и толстая, она с неохотой подалась навстречу оборотню, и наружу выскользнул луч света.

Парень опасливо заглянул внутрь и увидел разворошённую постель, стол, стул и ещё один длинный стол наподобие того, на котором лекари больных лечат. Зразый приоткрыл дверь шире и опасливо ступил на порог. И замер, столкнувшись с испуганным взглядом.

У дальней стены сидел на кушетке мужчина. То, что это мужчина, Зразый понял, только вспомнив слова привратника. Невысокий, хрупкий, облачённый в длинную белую рубашку и весь такой невыразительно бледный. Кожа почти серая, длинные тонкие волосы белёсые, а тусклые голубые глаза действительно были заплаканными. И пальцы на руках тонкие-тонкие! Словно дух…

В следующий миг мужчина шевельнулся, и у Зразый озноб по спине прошёл. Рукава одеяния дрогнули как дым, расплылись и снова соткались в прежнюю форму.

– Б-брат, я тебя не знаю… – испуганный шёпот раскатился по комнате.

– Я… ученик привратника, – Зразый не успел придумать ничего лучше. – Мне пока сюда нельзя заходить, но учитель… выпил немного.

– Бедняга, – мужчина всхлипнул и перевёл взгляд в окно, – он так тяжело переживает за своих братьев и сестёр.

Не успел Зразый удивиться тому, с какой лёгкостью ему поверили, как поразился куда сильнее.

Откуда в подвале окна?

Он так ошеломился, что сделал ещё один шаг за порог, и застыл, уставившись в окно.

За стеклом была ночь, как и сейчас на улице. Только небо расцвечивало драконье пламя, от земли шёл пар, то тут, то там темнели распластанные тела, а где-то в саженях трёхстах бились какие-то тёмные фигуры. За окном шёл не просто бой, а будто столкнулись две армии.

– Каждый день, каждый день… – почти беззвучно зашептал мужчина. – Когда же эта злоба закончится?

Зразый вообще перестал что-либо понимать и бессильно опустился на порог. Впрочем, уже минуту спустя он подскочил и поспешил осторожно закрыть дверь. А то не дай боги привратник поднимется и заглянет на огонёк. Зразый-то, может, опять за отца сойдёт, а этого… парень бросил взгляд на всхлипывающего мужчину… точно за бабу примет. После Незабудки-то!

Первое ошеломление прошло, и в голове начали шевелиться кое-какие подозрения. Парень присел на ступеньки, ведущие вниз, не рискуя слишком далеко уходить от выхода. Одежда вокруг плачущего узника продолжала порой разрываться туманными языками и опять сплетаться в единый покров, что очень напрягало оборотня и навевало мысли о призраке.

– Простите меня, господин, – нерешительно начал Зразый, – как мне можно вас называть?

Мужчина посмотрел на него усталыми заплаканными глазами.

– Я… просто нарушил запрет и вошёл к вам до посвящения, – парень решил, что честность может вновь здорово его выручить. – Но брат Темаш очень сильно выпил, а я слышал, как настоятель беспокоился, что нужно прислать кого-то, чтобы позаботиться… А все… заняты.

К удивлению Зразыя, ему опять поверили.

– Заняты… – мужчина всхлипнул ещё горестнее и спрятал лицо в дрожащих ладонях.

– Может… воды вам принести? – взгляд упал на кувшин. – Свежей.

– Мне ничего не нужно, – едва слышно отозвался узник. – Можешь называть меня Ссѐверасс.

Зразый растерянно моргнул. Он ожидал услышать «Типиш». Хотя, может, Типиш – это имя, под которым мужчина жил раньше? Всё же Типиш – имя чисто салейское, а узник на салейца никоим образом не походил.

Он вообще на смертного не походил.

– Не нужно так расстраиваться, – неловко попытался успокоить плачущего узника Зразый.

– Как можно жить в такой злобе день изо дня, как… – губы узника беззвучно зашевелились, он продолжал стеклянным взглядом пялиться в окно на разгорающееся сражение.

Язык чесался спросить, что происходит за окном, но Зразый боялся раскрыть себя. Сотни вопросов злыми осами роились в голове, и парень не знал, какой из них задать, чтобы не вызвать подозрения.

– Может, вы всё-таки что-то хотите? – почти с отчаянием спросил оборотень

Тень интереса мелькнула в глазах узника, и он спросил:

– Как чувствует себя сестра, которую приносили ко мне недавно?

– О, прекрасно! – оживился парень и, подавшись неясному наитию, добавил: – Она передавала вам сердечную благодарность.

Лицо узника пусть и ненадолго, но просветлело.

Значит, исчезновение памяти у излеченных точно не его рук дело. Иначе чего бы ему так радоваться, что о нём вспомнили и передали «спасибо»?

– Она такая хрупкая и красивая, – дрожащим голосом произнёс господин Ссеверасс. – Почему в сражениях участвуют даже такие слабые смертные?

Взгляд его вновь упёрся в окно, и Зразый досадливо закусил губу.

– Этот мир такой жестокий… Как вы можете жить в нём? – узник вновь перевёл взгляд на своего гостя. – Здесь столько боли и страданий, столько страха, так много отчаяния и слёз.

– Не так уж и много…

– Ты просто не знал другой жизни, брат. Есть другой мир, не похожий на ваш, – в голубых глазах загорелась наивная вера в собственные слова.

– Какой мир? – невольно спросил Зразый.

– Другой… – узник растерянно моргнул и отвёл взгляд. – Мой мир… часть этого мира, но другая… не такая злая и жестокая.

– Расскажите мне о себе, госп… брат Ссеверасс. Видят боги, я никому не расскажу.

– Они не видят, – отрицательно мотнул головой Ссеверасс, – они мало что видят, ведь смертных так много.

Холодок неясного предчувствия прошёл по спине Зразыя. Он почувствовал, что сейчас ему может открыться одна из тайн мироздания. Причём откроет эту тайну существо, которое само по себе тайна.

– Я появился из тумана над рекой в Белом саду высших[1] Лавридаи и Куадара. У вас это называют рождением.

Имена показались Зразыю знакомыми.

– Слишком слабый в сравнении со своими собратьями, слишком глупый, наделённый даром, который в моём мире почти никогда не нужен, – Ссеверасс утёр нос рукавом. – Низшие постоянно пытались меня поглотить, я думал, что мой мир слишком жесток и неоправданно несправедлив ко мне. И, часто слыша от более сильных собратьев про мир смертных, где живут существа в разы слабее самого слабого из нас, загорелся желанием попасть сюда. Ведь быть слабым так страшно. Я просто не хотел исчезнуть, – узник шмыгнул носом и опять залился слезами.

– И вы пришли к нам? – Зразыю не терпелось услышать продолжение.

Узник кивнул, пряди волос взметнулись и слились ручьями.

– Таким юным, как я, не полагается ходить в мир смертных. Но я слышал столько историй от собратьев, что украдкой последовал за одним из них и проник сюда. Я не знал, что они врали. Я не думал, что здесь так плохо…

– Ну, – Зразый растерянно моргнул, – мы, конечно, умираем, но в целом тут не так плохо…

– Мы тоже умираем… исчезаем. Но… у нас не так страшно. У нас не идут постоянные сражения, не течёт каждый день кровь, не пылают пожары и не исчезают так часто. Наш мир не живёт в состоянии вечной войны.

Картинка всё ещё не складывалась в голове у оборотня, и он с досадой посмотрел на сражение за окном.

– Война началась, когда вы пришли к нам? – осторожно поинтересовался он.

– Нет, она уже шла. И идёт уже очень много дней…

Зразый лихорадочно начал соображать. Орден Типиша был основан полтора столетия назад. Если допустить, что эта плакса пришла сюда хотя бы на век раньше… Да нет! Последние три века больших войн на территории Салеи не случалось. Да, после правления хайнеса Озэнарѝша было много волнений, случались кровопролитные стычки между некоторыми семьями. Может, этого Ссеверасса выбросило в центр такой стычки?

– Если бы не мой друг Типиш, я бы давно исчез.

– Что? – Зразый навострил уши. – Простите, брат, просто это место названо в его честь, поэтому я так разволновался…

– Тебе повезло, что ты оказался здесь. Мой друг и брат Типиш мечтал, что эта война когда-нибудь прекратится. Он создал это место, чтобы защитить своих братьев и сестёр. Меня в том числе.

– О, я слышал эту историю, – Зразый попытался показать, что он что-то знает. – Брат Типиш был великим лекарем.

– Типиш не умел лечить, – блеклые голубые глаза уставились на оборотня чуть удивлённо. – Он был воином, очень хорошим воином. Меня выбросило на поле боя, и, испугавшись, я заметался… было так страшно. Я смог выбраться на берег ручья, воды которого были красными от крови. И нашёл там Типиша. Он умирал, а я был так испуган, мне так хотелось узнать, что происходит, что я исцелил его раны. Мой дар, бесполезный в моём мире, пригодился именно здесь, – тонкие губы задрожали. – Типиш сперва отнёсся ко мне очень неприязненно. Но это неудивительно для вашего мира. Здесь сложно понять, кому можно довериться. Но он взял заботу обо мне и нашёл для меня безопасное место. Он сражался, защищая своих братьев и сестёр, а я лечил раны тех, кто не умер на поле боя. Как горько, что брат всё же погиб…

Голова Зразыя вспухла, и он понял, что сдохнет от любопытства, если прямо сейчас не узнает, что здесь происходит.

– Брат Ссеверасс, подожди, я схожу за свежей водой.

Вскочив, парень под грустным взглядом узника вымелся за дверь, запер ту на засов и решительно направился в холл.

Привратник продолжал спать, оглашая своды громогласным храпом.

– Вставай, – Зразый решительно схватил старика за плечи и заставил его сесть.

Глаза тот не открыл, но что-то глухо пророкотал и попытался прижать парня к широкой груди.

– Да вставай ты! – оборотень поднял привратника на ноги и поволок в зал проповедей.

Там он кое-как водрузил старика на скамью и начал усиленно тормошить.

– Ну же, открывай глаза, старый пень! Мне очень нужно с тобой поболтать!

Наконец набрякшие веки приподнялись, и брат Темаш воззрился на него мутным взором, явно не узнавая или даже не видя. Порывшись в многочисленных карманах, Зразый нашёл сплющенный мешочек бодрящего порошка и дунул им в лицо привратника. Тот оглушительно чихнул, потом ещё раз, и в его глазах появилась какая-никакая ясность.

– Ты хто? – глухо вопросил старик.

– Хтонь, – раздражённо отозвался парень. – Живо рассказывай про этого Ссеверасса всё, что знаешь!

Одурманенный зельями и вином привратник продолжал тупо на него смотреть.

– Не положен, – ожидаемо воспротивился он.

– Темаш, сын мой, – разъярённо зашипел Зразый, – прокляну и на том свете в общий дом не пущу! Скитайся неприкаянным, сребролюбец несчастный! Не будет тебе прощения…

– Батюшка! – медведем взревел привратник и, бухнувшись перед парнем на колени, с оглушительными рыданиями уткнулся в его живот. – Прости меня! Во всём покаюсь, всё расскажу, только не отнимай руку свою. Нет у меня больше никого, не к кому мне податься. Смерти как избавления жду, лишь бы с тобой и маменькой свидеться.

– Так говори!

– Тёмными сманился на неправедный путь. Типиш, будь он проклят, заманил, а я, душа гнилая, подался. Случилось это на двести пятьдесят третий год после твоей смерти. У нас с Санѝшей второй внук народился, когда между господами Оршы̀й и Сна̀тый свара случилась. Натравились друг на друга, столько сёл пожгли и наше заодно. Выжил только я да кузнец Ошка. И Саниша, и детки все наши с внуками, даже ваши с мамой деревья[2]… всё сгорело…

Рыдания сменились горьким тихим плачем, таким проникновенным, что Зразый сглотнул и осторожно погладил старика по жёстким кудрям.

– Сердце закаменело, не знал, как жить, для чего… Злоба лютая в душу засела, пожрал бы этих господ, но где они, а где я… Разняли их, кого-то показательно наказали, да и оставили жить. А мне что с того? Кто мне жизнь мою вернёт? Папа, я ведь не хотел быть злодеем, но душа так болела, что хотел сделать больно всем. А тут… Типиш этот. Проходимец!

Старик шумно выдохнул, вроде бы малость придя в себя.

– Я и тогда видел, что проходимец он. А мальчик, – Зразый растерянно моргнул, – верил ему во всём. Он же по меркам духов совсем ребёнок, мира не видел. Пришёл сюда в самый разгар свары между этими трупоедами, – последнее привратник выдохнул с ненавистью. – Перепугался и прилип к Типишу. А тот сразу смекнул, как свою выгоду вытянуть. Задурил мальчишке голову, что, мол, война тут вечная, везде опасно и страшно. А он же мелкий, перепугался вусмерть! И уйти назад не может, не умеет. И позволил себя упечь в этот подвал. А Типиш к нему раненых таскал лечить, говорил, что покалеченные в бою братья. Сам выдавал себя за лекаря и первое время оплату никакую за лечение не брал. Мол, дело моё благородное… Но ему и так в благодарность тащили всё самое ценное. Слава быстро разошлась, узнали о нём все. А потом он меня к себе позвал, за мальчиком смотреть. Наобещал горы денег, столько, что эти Оршые и Снатые мне на один укус будут! Не смог устоять, папенька. Жалким я стал…

– А Типиш кем на самом деле был?

– Да из знатных он, да бедных! Мнишый он. Отец с дедом состояние промотали и пустили его по миру. Когда мальчишка в его лапы попал, сразу поживу почуял.

Про Мнишыев Зразый слышал, но бедными они точно не были. Ну последние двести лет точно…

– Собрал кучку сторонников, таких же жадных до денег, как и я. И объявил о смерти благословенного Типиша, который благородно и бескорыстно лечил всех страждущих. Остался в истории праведником, проходимец! А на самом деле «Типишем» был и остаётся мальчик. Типиш сдох лет сто назад и передал мальчишку «в наследство» потомкам. Тут не мы, папенька, деньги лопатой гребём, хотя заработал я немало, а Мнишые. Доходы со всех земель, что отданы монастырям, идут им и ещё паре-тройке причастных семейств. А здесь, в подвале, живёт источник всех их богатств! Живёт и уже два с половиной века плачет от страха и жалости к нам. Не могу я больше, папа! Думал, сердце совсем камнем стало, ан нет. Живое оно, бьётся и страдает. Не могу я больше смотреть на его слёзы и что делать, не знаю. А он, душа наивная, верит всему, что я говорю. Ещё и окна эти… Поразбивал бы, да что потом делать? Папенька, что делать? Куда он доверчивый такой пойдёт? Его ж обманут и сожрут другие духи. Да и выпущу я его, что будет? Папа, тут же столько людей собралось, и все памятью калеченные. Выпущу, что с ними будет? Мнишые ж перепугаются. Чё сотворят? Заварил я, батюшка, кашу и как сожрать её, не знаю…

– А с памятью что? – требовательно спросил Зразый.

– Так не помнят же излеченные ничего. Нарочно память калечат. Они ж, больные, сразу после излечения глаза открывают и мальчика видят. Типиш ещё печать какую-то придумал. Точнее, не он, а какой-то из сторонников-проходимцев. Я уж не знаю как, не по моему уму дело, но завязывают они образ мальчика на образ кого-то из близких и вычищают полностью из памяти.

– Не понял…

– Да что тут непонятного? Берут отца, в памяти бедолаги делают так, чтобы образы отца и мальчика становились одним целым, и все воспоминания, связанные с папенькой, вычищают. Ведь большой кусок воспоминаний о близком легче отыскать в бездонной памяти, чем один миг встречи с мальчиком. А остальное всё в памяти закрывают. Украсть все воспоминания оказалось не под силу. Ох, папа, я смотрю иногда на них и изнутри разъедаюсь. Они ж порой что-то вспоминают, а просвещённые братья говорят им, что фантазии всё. Папеньку помнишь? Или брата? Мужа? На кого они там образ мальчика навязали. Нет? Значит, не проснулись воспоминания. А как они вспомнят, если об одном-единственном все воспоминания вычищены совсем?

– Как совсем? – Зразый почуял, что пол уходит из-под ног.

– Ну… подчистую.

Боги, господин Винеш будет в ужасе.

– А что за печать?

– Да боги её знают, – в голосе старика появилась вялость. Зелье и сонный порошок опять брали своё. – Я ж совсем не по этому делу. Да ты сам взгляни, она в алтаре хранится. Там… у-у-у-ва-а-а-а… – привратник широко зевнул, – молитву прочти. Или так загляни. Ты ж умер…

Старик всхрапнул, и Зразый погладил его по голове.

– Спи, мой сын. Всё прощаю. Двери дома для тебя всегда открыты, буду ждать.

И, уложив, похрапывающего привратника на скамью, подступил к трибуне. Ничего больше похожего на алтарь рядом не было. Парень внимательно осмотрел резные цветы и заметил в лунном сиянии щербины. Запалив светляк, он различил ползущие по стеблям буквы и задумчиво почесал башку.

– Эй, Темаш, сынок, а какая молитва?

Привратник заворчал, но всё же ответил:

– Наша… но с середины направо, а потом налево… словами…

– Словами?

– Не задницами… – сладко причмокнув, старик повернулся на бок.

– А, – сообразил парень.

По деревянному стеблю вверх поднималась одна строчка из уже известной Зразыю молитвы.

«Подари исцеление нам, не врагам нашим»

– Так, шесть слов, с середины, направо, потом налево, не задницами… – пробормотал парень и, откашлявшись, выразительно продекламировал: – Не врагам нашим, нам исцеление подари.

Ничего не произошло.

Оборотень досадливо зашипел, долбанул трибуну коленом и опустился на корточки. Не, ну дурак! Это ж не слова заклинания. Как тайник откроется, если он прочитает их вслух? Может, их погладить? Нажать? Ногтем по выемкам провести?

Первая же попытка увенчалась успехом. Зразый с усилием надавил на «не», и слово с клавишным щелчком ушло вглубь.

– Так, направо… – облизнув губы, парень провёл пальцем по «врагам» и «нашим», а дальше немного замешкался. – Не задницами… – и провёл по «нам», начиная с самой первой буквы. Слово утонуло в стебле, и оборотень надавил на «исцелением», а потом на «подари».

Боковая крышка отскочила так рьяно, что долбанула Зразыя по лбу.

– Твою…

Приманив светляк, оборотень заглянул внутрь и увидел одну полку, на которой лежал свиток и тонкий кожаный бювар. Осмотревшись и прислушавшись, Зразый торопливо вытащил находку и раскрыл бювар. Торжествующее шипение сорвалось с губ.

Первым порывом было запихнуть свиток и бювар за пазуху. Но Зразый в тот же миг сообразил, что бумаг могут хватиться очень быстро, до того, как он уйдёт. И тогда не миновать обыска. Пусть уж тут лежат. Нужно только переписать их содержимое и запрятать так, чтобы никто не увидел.

Парень хмыкнул и начал торопливо стягивать с себя штаны.

Уже через пару минут, опустившись на колени голой задницей кверху, он торопливо переписывал угольком на портки содержимое бумаг.

Второй раз Зразый спускался в подвал уже не скрытничая. Спокойно отворил дверь и без опаски, только с любопытством, уставился на испуганно вскинувшегося духа.

Тот стоял, и оборотень с неожиданной жалостью отметил, что ростом главная ценность всего ордена была ему по грудь и сложение имела подростковое, почти детское.

– Эй, мелкий, я тут со стариком поболтал. Напудрили они тебе уши.

– Что? – дух непонимающе уставился на него и отшатнулся.

– Наврал тебе Типиш. Не было никакой войны. Просто попал ты в драку, такое и у вас, наверное, случается. А он решил нажиться на твоих способностях и брал огромные деньги за то, что ты лечил.

– Ты кто такой? – Ссеверасс попятился.

– Ты старику Темашу нравишься, если прямо спросишь, думаю, сам расскажет. Врут тебе, нет никакой войны. А раненые… Всякое случается, привозят сюда смертных, которым другие помочь не смогли, платят огромные деньжищи… знаешь, что такое деньги? Ты их лечишь, а им потом память затирают, чтобы они не помнили, кто им на самом деле помог. Та женщина, она тебя уже не помнит.

– Ты не брат… – дух прижался к стене. – Ты… ты… из врагов. Что ты сделал с Темашем? Стой! Не подходи!

Но Зразый, не обращая внимания на крики, спустился вниз и, схватив кувшин, направился к окну.

– Нет, не смей! – дух бросился к нему, распластавшись в воздухе туманом, но парень успел метнуть кувшин.

В стороны полетели осколки, черепки, хлынула вода… А Ссеверасс остановился и оторопело уставился на кирпичную стену в раме ощеренных иглами сколов стекла, в котором продолжала идти битва. Зразый отступил, раздавливая сапогом осколок и плюющихся огнём драконов в нём.

– Я оставлю дверь открытой, – тихо произнёс оборотень.

Уже на лестнице до его слуха донёсся звон разбиваемого стекла.

В голове билась злая мысль, что зря он рассказал всё духу. Вдруг тот скажет обо всём настоятелю, а потом укажет на него… Всё дело пойдёт коту под хвост. Но Зразый представил себе, каково это, когда совсем ребёнок два с половиной века живёт в кошмарном мире, который для него придумали другие, и в нём проснулся стыд за смертных.

До дровяного сарайчика Зразый добирался около получаса. По пути завернул в нужник, сбросил в выгребную яму все оставшиеся амулеты и снадобья и пополз дальше к сараю. Там он закопал глубоко в сугроб белый плащ – дай боги, если по весне найдут – и, осторожно пробравшись внутрь, заменил собой посапывающую обманку.

Эх, успеть бы утром выехать за дровами… Да нет, успеть хотя бы посланника с портками украдкой отправить. За привратника Зразый не переживал. Незабудка своё дело сделает, и старик не вспомнит, что ночью творилось. Но вот дух… Стыд утих, и ему на смену пришла обеспокоенность.

Нет, всё же дурак! Чего ему стоило обождать? Потом бы, когда разворошили это гнездо, выпустили бы и эту мелкую наивняху.

Или не выпустили. Всё же такие способности… Большой соблазн!

Нет, всё правильно. Зразый натянул козью шкуру до носа и закрыл глаза. Что-то подсказывало, что Ссеверасс никому про него не расскажет. Испугается напрямую требовать правды у настоятеля, но насторожится и будет присматриваться ко всем его действиям. И про него, Зразыя, побоится говорить. Ведь если он не соврал, то как поступит настоятель?

Оборотень уже почти себя успокоил и уговорил немного поспать, когда к его спине вдруг прижалось что-то дрожащее и… шмыгающее носом. Внутри аж всё оборвалось. Зразый медленно повернул голову и уставился в заплаканные голубые глаза.

– Ты что здесь делаешь?! – почти не разжимая губ, зашипел парень.

– Я боюсь…

– Если тебя увидят рядом со мной, мне конец! – Зразый обеспокоенно посмотрел на спящих деда Цыбая и послушников.

– Меня никто, кроме тебя, не видит.

– Ну так выбирайся отсюда!

– Мне страшно одному, пожалуйста, не прогоняй меня, – тонкие руки обхватили оборотня, и дух заплакал ему в спину.

Боги, что он натворил… Зразый ошеломлённо захлопал глазами, представив, что произойдёт утром, когда обнаружат пропажу духа. Ой, что начнётся… Тёмные, да тут такое… такое будет! Парень глухо застонал. Твою ж мать, чем он думал? Какой к Хрибному стыд?! Башку бы лучше заимел! Что сделают типишцы с больными, когда обнаружат пропажу духа?

– Мне страшно… помоги мне… – всхлипывал дух.

– Ты! Писать умеешь? По-салейски, – торопливо прошипел Зразый.

За спиной озадаченно шмыгнули.

– Д-да…

– Тогда обратно в часовню, залезь в алтарь и…

– Мне страшно! – тонкие руки клещами вцепились в бока.

– Если хочешь остаться, дуй в часовню! И чтоб незаметно! Давай, яйца в кулак и…

– Яйца? – растерялся дух.

Зразый беззвучно перечислил все вариации упоминания причиндалов Хрибного и, малость успокоившись, повернулся к духу.

– Слушай внимательно. От твоего побега зависит множество жизней. Поэтому валишь в часовню, берёшь бумаги из алтаря, пишешь на них то, что скажу, и возвращаешься сюда. Ко мне под бок!

– Ты не оставишь меня? – испуганно пролепетал Ссеверасс.

– Я буду здесь греть тебе место. А теперь слушай…

[1] Высшие – в мире богов и духов редко называют кого-то «богом» или «духом». Это понятия смертных.

[2] У оборотней тела умерших сжигают, пепел зарывают в землю и сажают в него семена деревьев.