Наагатинские и Салейские хроники

Благодарственная молитва

События, предшествующие рассказу, разворачиваются в третьем томе «Истории о краже» в главах 6, 7 и 8. Майя̀ри, сбежав от Ранха̀ша из Жаанѝдыя, пробирается на Гава-Ы̀йские болота в образе старика, с которым когда-то встречалась, и присоединяется к обозу с новобранцами, держащими путь в Ы̀йскую крепость. Там она побеседовала с Лешкой, героем этого рассказа. После беседы ночью он сбежал, а Майяри заняла его место, скинув личину старика и надев облик Лешки. За два дня до прибытия в Ыйскую крепость она покинула обоз, и исчезновение Лешки вызвало пересуды и довольно странные предположения. События рассказа разворачиваются через шесть лет после этого случая.

С благодарностью Inna, сообщение которой неожиданно мотивировало меня написать этот рассказ.

Третий месяц лета 574 года эры Храмма̀ра

Узкая дорога неспешно вилась под лесной сенью, поросшая травой и цветами по середине и отменно пыльная по выбитым колёсами колеям. Стояла столь страшная жара, что лес был глух и нем, только листва едва-едва шептала при порывах редкого душного ветра. Жах со стоном оттянул ворот потной рубахи. Тут уж и не поймёшь, что лучше: луговую дорогу шагами мерить или лесную. На первой хоть воздух шевелился, зато здесь тень голову накрывает. От пекла кружилась голова, спирало в груди и муторно так было. Зажившая рана на плече растревожилась и отдавала болью в шею, а уж оттуда в виски, из-за чего перед глазами плавали тёмные омуты.

Эх, надо было всё ж задержаться в родительском доме ещё на недельку. Старики пророчили, что как раз дожди зарядят, но ему по грязи тащиться не хотелось. Сейчас бы с удовольствием в болотной тине искупался, да от той парит, как от кадушки, оставленной в протопленной бане.

За спиной послышались неразборчивый напев и размеренный скрип колёс. Жах обернулся, но лесная дорога часто петляла, а сам лес летом одевался в густую зелёную шубу и насквозь не просматривался. Жах продолжил идти и оборачиваться, надеясь, что сможет доехать до ближайшей деревни – Лощѝх, – а не сбивать сапоги в пыли.

Наконец из-за поворота вывернула крепкая молоденькая лошадка серой масти, запряжённая в добротную телегу с высокими бортами. На облучке сидел молодой парень. Высокий, крепкий, с пшеничными, выгоревшими на солнце волосами, голубыми глазами и отчаянно веснушчатый. Увидев на дороге дочерна загоревшего оборотня, парень добродушно обрадовался путнику. Места здесь были спокойные, да и по такой духоте ни один разбойник не вылезет.

– Куда путь держишь? – спросил Жах.

Собственно, вопрос был лишь началом беседы. Дорога-то здесь одна и путь один.

– До Лощих, – радостно улыбнулся парень.

Что-то в его лице показалось Жаху знакомым.

– Уважите соседством? – молодой оборотень продолжал улыбаться. – Жара-то какая…

– И то верно, – Жах обрадовался, что самому не пришлось напрашиваться, и поспешил забраться к потеснившемуся парню на облучок.

Дорожный мешок оборотень забросил в телегу, где уже грудами лежали мешки с мукой с печатями известной мукомольной города Прѝйша, аккуратно обёрнутые дерюгой рулоны с тканями, корзины, обложенные соломой кувшины и короба.

– С ярмарки, – охотно выдал парень. – Ездили с тестем бычков продавать. Он в городе остался по делам, а я вот еду. А то всё хозяйство на жене, а у нас маленькая только-только народилась.

Парень выглядел откровенно счастливым и довольным жизнью и хотел своим счастьем поделиться. Жаху, которому от растревоженной раны и жары и без того было плохо, стало совсем дурно. Ещё и понять не мог, чего ему мальчишка таким знакомым кажется. Памятью на лица Жах похвастаться не мог. Бывало, в один день рубится с разбойником, а на следующее утро уже и лица его помнит. Только тех, с кем давно знакомство имеет, и помнит. Но тогда чего имени вспомнить не может?

– А ты из чьих будешь? – полюбопытствовал Жах. – Я сам из этих мест, вот подлечиться со службы к родителям в Малые Осѝхи ездил. Чё-то смотрю на тебя, вроде лицо знакомое, а чей, и вспомнить не могу.

– Из служивых? – улыбка почему-то сошла с лица парня, и Жаху почудилось, что в голубых глазах беспокойство мелькнуло.

– Да, из Ы̀йской крепости. Слышал про такую?

– Да кто ж не слышал? – нервно и уважительно отозвался парень. – Вы там с самой чудью с Гава-Ыйских болот бой ведёте.

– Ага, – презрительно сплюнул Жах, – с чудью. Та чудь себя прилично ведёт и из дома своего в чужой не лезет. А вот тать… – заставник закряхтел и впился пальцами в плечо, разминая. – Подстрелила меня одна такая чудь. Три месяца у родителей отлёживался. Меня Жахом звать.

– А я из семьи Осо̀хи Мя̀хыя.

– Примак, что ли, его? – прищурился Жах.

– Ну да, – белозубо улыбнулся парень, и заставник хмыкнул.

Хозяйство на жене! Ха! Осоха Мяхый – известный богатей в округе. Ну, по деревенским меркам. Хозяйство держит огромное. Поля пшеничные, картофельные, луга, стадо коровок, недавно лошадей разводить начал. Смекалистый и хозяйственный мужик. На ноги встал, имея в наследстве лишь ржавый плуг. Ему словно сами боги благоволили! В одном только неудача его постигла: из детей только дочь и есть. Хозяйство передать некому.

Женился Осоха поздно по местным меркам, аж на трёхсотом году. Привёз жену из самого Прийша, красивую, но болезненную. Дочь родила, и всё. Два десятка лет прошло, а больше ни одного ребятёночка. Осохе уж и советовали развестись и другую жену взять, но практичный в делах мужик сердцем прирос к жёнке и чуть ли не пинками разгонял советчиков.

Решил дочь замуж выдать, а зятя в семью как сына принять. Да только хорошие парни не спешили свататься. Дочка-то у Осохи по слухам неплоха собой, но только вдруг он всё же одумается и второй раз женится. И останешься примаком без всякого права на наследство. А всяких там желающих просто пристроиться в хорошую семью Осоха сам посылал в дальний и трудный путь.

А тут год назад весть разошлась, что отдал дочь он за пришлого батрака. Уж чего только не говорили… И что девка понесла до свадьбы, и что Осоха из ума выжил, и что парень его тайной страшной вынудил дочь отдать…

Жах с интересом присмотрелся к веснушчатому парню, но ничего интригующего не высмотрел. Рожа добродушная, довольная…

– А звать-то тебя как?

– Ну, – парень замялся, но всё же ответил, – Лѐшкой звать.

– Лешка? – отчего-то холодок прошёл по коже.

Одурманенная жарой башка не сразу вспомнила, где слышала это имя. А когда вспомнила, Жах с ужасом уставился на парня.

– Как Лешка?

– В-вы чего? – парень слегка отстранился, но глаза его так забегали, будто он утаить что-то пытался.

– Сгинь, Тёмный дух! – неожиданно завопил заставник и, взмахнув руками, кулем свалился с облучка на землю.

Боль из плеча гвоздём вошла в голову, и Жах, захрипев, уплыл в темноту.

Очнулся заставник от звука тихого нежного голоса.

– Господин… господин… вам лучше?

С трудом разлепив веки, Жах увидел над собой миловидное девичье лицо, смотрящее на него обеспокоенными серыми глазами. Занявшееся было сердце успокоилось. Видать, грохнулся от жары на дороге, а мертвец ему привиделся.

– Лишенька, как он?

Жах повернул голову на звук голоса и выпучил глаза, увидев обеспокоенного Лешку.

– Ты… ты… – мужчина захрипел и, приподнявшись, пополз на локтях к изголовью.

– Я? – парень совсем перепугался.

– Ты же мёртв!

– Как? – обомлел Лешка. – Чего это я мёртв-то?

– Тебя же дед Лирѝм забрал!

– Какой дед? Куда забрал? – совсем запутался парень.

Они с заставником с одинаковым ужасом уставились друг на друга и продолжали смотреть, пока тишину не разрушил беспечный детский лепет, донёсшийся из другой комнаты. Мужчины невольно повернули головы в ту сторону, Лешка улыбнулся, и Жах пришёл в себя. Всё ещё обливаясь горячим потом, он утёр лоб и осмотрелся.

Лежал он в светлой комнате на кровати прямо поверх вышитого покрывала. В воздухе витал запах свежеоструганного дерева, да и сами стены были светлы, даже белить пока не нужно. Видать, совсем новый дом. У окошка, забранного кружевной занавеской, стоял деревянный стол, увенчанный глиняным кувшином с большим букетом луговых трав. Чуть наискосок в дверь можно было рассмотреть подвешенную к потолку люльку в соседней комнате. Из неё вверх, к подвешенной карусельке из деревянных зверушек-игрушек, тянулись мягкие детские ручки.

– Прости, парень, – Жах тяжело вздохнул. – Знакомца напомнил. А тут эта жара, рана ноет… Сплоховал.

– Да… что уж там, – Лешка замялся. – Вы к столу присаживайтесь, Лиша сейчас поесть соберёт. Переночуете у нас, отдохнёте, а завтра дальше пойдёте.

– Дядька Ина̀й завтра к тестю в Отрѝжи собирается, – девушка обратила взор на Лешку. – Ты сходи, поговори с ним. Может, возьмёт путника. Только отобедай сперва. Я сейчас быстро соберу.

Она торопливой поступью бросилась прочь из комнаты. Жах невольно проследил за ней взглядом. Ладная девка, хороша, русая коса ниже пояса. Только на лицо ещё ребёнок, да и стан по-девичьи тонок, словно не рожала недавно. Заставник перевёл взгляд на Лешку и отметил, что тот тоже выглядит как мальчишка. Эх, сами ещё дети, а уж своё дитя нянчат!

Девушка быстро собрала на стол. Выставила новенький чугунок со щами, свежеиспечённый хлеб, ломтями нарезанное бело-розовое сало, крынку с дымящейся картошкой, квашеную капусту, свежие огурчики и два кувшина – с молоком и квасом.

Мужчины сели друг напротив друга, а Лиша убежала на зов ключницы что-то там решать.

– Хозяйственная, – улыбнулся Жах.

– Ага, – ответная улыбка Лешки была столь счастливой, что Жаху вновь стало противно.

Противно от собственно жизни.

Налив себе квасу, Жах отпил сразу полкружки и облегчённо вздохнул. Под окном протекал ручей, и от него веяло прохладой. В голове малость прояснилось, и заставник заинтересованно повёл носом в сторону щей.

– Ты уж меня прости, – ещё раз повинился он, наполняя чашку, и посмотрел поверх букета на парня. – Суеверие у меня было такое в жизни, что и не поверишь. Уж больно ты на того парня похож, только он моложе был. Да ещё и звать вас одинаково.

– Да ладно уж, – неловко отмахнулся парень, опуская голову.

– Лет шесть назад это было. Зимой, – Жах хотел излить душу. Да и неприятно оставаться в чужой памяти истерящим мужиком, падающим в беспамятство, как нежная городская барышня. – Сопровождал я тогда новобранцев в Ыйскую крепость. Двадцатилетние мальчишки, олухи по большей части. Некоторых сопровождали родственники и по пути по своим деревнях расходились. И вот среди них дедок был один. Весьма благообразный, его все вокруг дедушкой звали. Всё бы ничего, но был он очень похож на деда Лирѝма из Отловѝных Бро̀шек. Хороший был дед, душевный. Никогда от чужой проблемы не отмахнётся, всегда словом добрым поможет. Да только за два года до этого я сам его помогал на погребальный костёр нести. Помер.

Лешка уставился на него поверх букета круглыми глазами.

– Вот и я так же, – Жах подул на ложку со щами. – Смотрю и не верю. А тут он – раз! – и как-то ночью пропал. Проснулись, а нет дедка. Ну все решили, что его деревня рядом и он домой пошёл. А я начал расспрашивать новобранцев, чей родич, а никто из них его не знает.

Парень сглотнул.

– Странность, – Жах засунул ложку в рот и блаженно прикрыл глаза. – Ох, зелье-то какое! Ворожить на любовь такими щами можно. А с ним больше всего общался паренёк Лешка. Он смурной с самого начала был, видать, на службу больно и не рвался, да родичи настояли. И вот дня за два до прибытия в крепость он ночью пропал.

– Как за два дня? – поразился Лешка.

– Всё обыскали, нет мальчишки. Ну и плюнули на него, а я думаю, дед Лирим за ним пришёл, – Жах хлебнул щей. – Не просто так же он являлся. Пришёл, приметил парня…

– А чего сразу тогда не забрал?

– Ну, может, пытался вымолить его жизнь у богов, – пожал плечами заставник. – Дедок-то при жизни хороший был, душевный.

– М-да…

Некоторое время тишина прерывалась только стуком ложек и детским лепетом. Лешка ел как-то без аппетита, а потом и вовсе бросил ложку в чашку и запустил пальцы в волосы.

– Я тем Лешкой был! – вдруг выпалил он.

Ложка выскользнула из пальцев заставника, и он с ужасом уставился на парня.

– И меня никто не уводил, я сам… сбежал, – парень потупился. – Меня после смерти отца дядя в заставники определить решил, а я не хотел. Я кузнецом быть хотел, как отец. Плохо мне тогда было, страшно. А дедушка этот… ну, он поговорил со мной, сказал, что каждый сам идёт по своей дороге, а иногда её сам же и прокладывает. Я и решил… проложить. Только сбежал я значительно раньше. Через двое суток.

– Так тогда же дедок пропал, – изумился Жах.

Мужчины в растерянности уставились друг на друга.

– А ты ещё долго был… – Жах совсем перестал что-то понимать.

Точнее, кое-какие предположения уже копошились в его богатой фантазии…

– Я вернулся потом в родную деревню, – теперь Лешке захотелось поделиться. Эту историю он рассказывал только тестю и жене. – Но дядя уже продал всё имущество папеньки и уехал в неизвестном направлении.

Жах невольно посочувствовал парню.

– Я испугался, решил, что сдурил. Подумал, в родных местах оставаться нельзя. Вдруг меня сбежавшего искать будут.

– Ну да, побег со службы – вещь такая… нехорошая.

– Да какой бы из меня вояка был, – парень грустно шмыгнул носом. – Ладно бы если воевали с кем, а так… Я вон оружие ковать могу, хлеб сеять. Неужто это никому не нужно?

Жах промолчал. Новобранцев в Ыйскую крепость обычно направляли ненадолго. Обучить и показать, каким страшным бывает враг. Ну, на болота сводить. А дальше рассылали по заставам и гарнизонам служить и учиться дальше. Реальной пользы от желторотиков в Ыйской крепости всё равно не было, мёрли как мухи. Но Жах посмотрел потом бумажку на Лешку, так там дядька его настоял, чтоб парня в крепости оставили. Мол, парень смекалистый и уже обученный. Нарочно к смерти приписал! Жах сперва думал, что дед Лирим потому и пришёл. Боги пожалели и избавили парня от страшной смерти. А теперь думал, что дед пришёл, чтобы спасти парня от смерти вовсе.

– Сбежал подальше от родных мест и вот здесь в батраки нанялся. Лиша мне приглянулась, сил нет, но куда мне, обычному батраку, мечтать о ней? Сами боги подсобили, чтобы мы вместе были.

Лешка уже не стал рассказывать, как долго строгий Осоха присматривался к нему. Простой батрак действительно не тот, кого он видел в мужьях единственной дочери. Но Лешка парнем был ладным, добрым, уважительным и, что Осохе понравилось больше всего, дюже хозяйственным. Мальчишка сперва метил в помощники кузнеца, но тот вытурил его. И прибился Лешка к Осохиному хозяйству. Лише землянику начал таскать, мёд дикий, шишки кедровые, орехи… баловство всякое. Да и дочь на него с нежностью поглядывала. Поскрипел Осоха зубами и сам присмотрелся к парню. Начал учить премудростям всяким. Сперва расстроился, что Лешка всё по его указке делает, будто своего соображения не имеет. А затем тот обучился, привык и начал сам советы давать. Но с уважением! Хозяйство полюбил, от работы не отлынивал, все плуги-мотыги-лопаты перековал, к тому же кузнецу идти и надобность отпала. Подумал Осоха и начал брать его с собой в город на торги. Дело то далось Лешке сложнее, но выдюжил, освоил. Сейчас и сам торгует, покуда тесть более выгодные дела обустраивает. И Лише всегда подарочек из города привозит.

Позволил Осоха Лешке жениться на дочери, принял как сына в семью Мяхый, ну и зажили дальше. После брака парень не изменился, остался таким же хозяйственным, Лишу любит и бережёт, а три месяца назад у них и доченька родилась. Осоха справил им отдельный пристрой к хозяйскому дому да и сказал спасибо богам, что выручили.

Лешка и сам не уставал возносить благодарности, что его жизнь сложилась так хорошо.

– Не просто так к тебе дед Лирим явился, – после молчания выдал Жах. – Помог тебе старик, от смерти спас, дорогу указал. Подсказал, как жизнь дальше жить.

Лешка кивнул.

– Он мне тоже когда-то помог. При жизни ещё, – Жах попытался улыбнуться. – Только горячий я был, не… Эх! – он махнул рукой. – Невеста у меня была не чета твоей жене. Девка красивая, весёлая, но пустая. Это сейчас я вижу, а тогда жить без неё не хотел. И когда она меня бросила и выскочила за сына головы, я в наёмники записаться хотел и в Рирейские горы добывать шкуры виверн уехать. Дед Лирим, благо, мысль умную в мою голову впихнул, мол, чего из-за изменения чужого пути свой путь ломать? Они тогда все… ну те, кто охотиться на виверн поехали, под обвал угодили и сгинули. Только совсем образумиться я не смог и подался в служивые, хотя самому эта служба претит. Каждый день бандитские рожи…

– Так хорошее дело делаете, – попытался утешить его Лешка.

– Кто-то другой с этим справился бы лучше меня. Я же пошёл туда не из желания благо стране нести, а с мыслью помереть. Хорош ли я тогда? Нехорош. Но делать ничего другого уже и не умею. Да и свыкся.

В комнате опять повисла тишина. Озарённая солнечным светом и нарушаемая детским лепетом, она казалась благостной. Жах почувствовал, что душа его немного очистилась от житейской копоти и грязи и дышать стало легче. Рана ныть перестала, да и служба уже не казалась такой постылой. Может, в стражники городские перейти? Те же рожи бандитские, но можно хотя бы семью завести, а то сколько одному жить да Тайку вспоминать?

– Ты в храм-то сходи и у богов милости для деда Лирима попроси, – посоветовал он Лешке. – Отблагодари старика. А я никому не скажу, что тебя встречал.

Жах уехал ранним утром вместе с дядькой Инаем. Ближе к полудню из города вернулись тесть с тёщей, и Лешка пошёл отпроситься в храм. Деревня-то у них была богатая, да только в храм ездить приходилось в соседние Лашики.

Осоха выслушал зятя, почесал могучую кудрявую голову и покряхтел.

Два года назад, когда Лешка впервые ему рассказал историю о побеге, Осоха малость обеспокоился. Посоветовался с другом из городской стражи, и тот махнул рукой. За новобранцев деньги никто не платит, только одеждой ссужают и едой. Искать их никто не будет. Вот если присягу пройти успел и на довольствие встал, тогда бы искали. А так ещё оборотней на его поиски переводи. Забыли уже поди все. На кой им нужен какой-то бесфамильный Лешка? У него в тюрьме три беспризорника с таким же именем сидят, и один из них светленький. Если отмыть.

– Протянул ты, конечно, с благодарностью, – недовольно выдохнул Осоха.

– Да если б знал, сразу бы сходил, – понурился Лешка.

– Так, бери дочь и поезжай в храм. Поблагодари и на подношение не поскупись. Пусть дед Лирим видит, что ты благодарен и дитя твоё тоже благодарно, чтоб злобу не таил.

Выехал Лешка сразу же. Положил дочку в корзинку, прикрыл от солнца и поехал. До Лашик было не больше часа езды, по тенистой дороге успели добраться до начала самого пекла. Лашикский храм был стареньким, деревянным и посвящался богу Ваираку – самому почитаемому богу в Салее. Престарелый жрец копался в огородике, и Лешка не стал его беспокоить: нрав у того был сварливый, а жена его была ещё сварливее. Не дай боги на голоса из дома выйдет!

Оставив повозку с лошадью у коновязи, Лешка взял корзину с дочерью и вошёл внутрь. Потемневшие от времени деревянные стены освещали солнечные лучи, скамейки стояли кругом в несколько рядов вокруг алтаря, расположенного в центре. От курильницы, спрятанной в цветах, вверх поднимался дымок.

Лешка поставил корзинку с дочерью на скамейку и выложил на стол для подношений бутыль домашнего вина, горшочек мёда, плетёнку с яблоками и сочный свиной окорок, своим благоуханием мгновенно перебивший запах благовоний.

Поклонившись алтарю, Лешка встал перед ним на колени и обнял, прижавшись щекой к тёплому камню.

– Господин мой, Всеблагой и Всевидящий Ваирак, защитник и заступник, прошу тебя принять мою благодарность и направить её милостью к душе добрейшего дедушки Лирима из Отловиных Брошек. Передайте ему, что я благодарен за своё спасение и приношу извинения, что так запоздал с благодарностью. Пусть душа его мирно почивает в загробном мире и спокойно перейдёт на перерождение. Я не знаю, есть ли у него грехи, но прошу помиловать его и не наказывать. Своими благими делами он искупил часть из них.

Лешка сбился, думая, чего бы ещё пожелать доброму старику. В корзинке радостно вякнула дочь.

– И пусть род его, оставленный в смертном мире, ширится, растёт и пополняется детьми и внуками.

– Слушай, Руахаш, мне тут одно прощение пришло…

Высокий мужчина с длинными серебристыми волосами устало воззрился на возникшего прямо из воздуха Господина. За стенами храма царила глубокая ночь, он только-только добрался до постели и уже хотел погасить светильник. Лучше бы Господин не лично явился, а как обычно, голосом в голове. Быть главным жрецом порой очень утомительно.

Ваирак крутнулся на месте, и пшеничного цвета коса обернулась вокруг его шеи.

– Пришёл парень просить милости для души старика, который уже давно на перерождение ушёл. Мол, дедок ему какую-то помощь оказал. Мои проверили, нет помощи. Я аж заинтересовался сам. А там, представляешь, кое-кто другой помог парню, прикрывшись личной деда. И вот что мне делать? – бог скосил на своего главного жреца хитрый синий глаз.

– Наградить того, кто действительно помог, – Руахаш устало прикрыл глаза. – Что он попросил?

– Чтобы род благодетеля ширился и обрастал детьми, – Ваирак широко улыбнулся.

– Дети – это хорошо… – протянул жрец, засыпая.

Восемь с половиной месяцев спустя

Майяри стояла у книжных полок в школьной библиотеке и, согнувшись, гладила огромный живот.

– Слушай, ребёнок, нам с тобой ходить вместе ещё как минимум месяц, – шипела девушка. – Поверь, у тебя там значительно лучше, чем здесь. Сиди, пока есть возможность. Обратно уже не залезешь. Ух! Да чего ж ты так пинаешься? Я же там живая, мне больно! Мы же вчера с тобой договорились!

– Госпожа, – Казар нервно мялся рядом, – давайте вернёмся домой к господину Шидаю. Ну какое домашнее задание? Вы… – оборотень замялся и руками обрисовал деликатное положение госпожи, – не в том состоянии.

Больше всего он боялся остаться с госпожой наедине, когда у неё начнутся роды.

Майяри со вздохом выпрямилась.

– Успокойся, мы с ребёнком всё решили, – уверенно заявила она и повернулась к полкам. – Так…

Договорить она не успела. Дверь в библиотеку распахнулась, и внутрь влетел взбешённый господин Шидай.

– Майяри, я тебе что сказал?! – рявкнул лекарь.

– Ух! – девушка опять согнулась от пинка маленькой ножки.

– Чтобы от меня ни на шаг! Казар, ты куда сморишь? Вспомни, что у тебя яйца есть, и откажи ей.

– Она мне вообще-то платит за службу, – напомнил Казар.

– Если с ней что-то случится, я тебя убью! – господин Шидай приобнял Майяри и неумолимо повлёк к выходу.

– Госпожа Майяри убьёт, господин Ранхаш убьёт, вы убьёте… – лениво перечислил Казар, следуя за ними. – Мне кого бояться?

– Меня! Я с особой фантазией и жестокостью это сделаю. Опыта-то у меня побольше!

Майяри сдавленно зарычала.

– Заткнулись оба! – и, шумно выдохнув, добавила: – Этот мелкий решил нарушить наше соглашение и вылезти сейчас. Эй, ребёнок, ну мы же договорились!

Конец