Ворон, каркни на счастье

Глава 10 Замок из легенд

Я рассмеялась. Потом фыркнула и рассмеялась сильнее. Сообразила, что хохот из шатра может заинтересовать Эйдэна, зажала руками и принялась давиться смехом, уткнувшись носом в колени.

Голый мужик, внезапно появившийся в шатре невесты, предлагает помощь. Вот только чем он может мне помочь, кроме вреда? «Милый, ты всё не так понял» — сколько скабрезных, глупых или весёлых шуток придумано на эту тему. И вот, пожалуйста, я — героиня одной из них.

— С вами всё в порядке? — озадачено переспросил Лягух.

Я снова всхлипнула, протёрла слёзы и посмотрела на него:

— О да. Всё в порядке. Правда скоро меня отдадут замуж за парня, которого при одном лишь взгляде на меня перекашивает, увезут из христианской земли куда-то на восток, в пыльные степи, где к тому же вся земля падает в великое ницто, но это такие мелочи, в сущности. Ничего важного, кушайте и будем думать, что с вами делать. Дело в том, что где-то тут стоит шатёр моего жениха, а женихи обычно не очень радуются, заставая в покоях… в шатрах своих невест голых незнакомых мужчин.

Лягух промолчал, дожевал, тяжело вздохнул, будто принимая нерадостное для себя решение.

— Вы очень милая девушка, уверен, со временем вы сможете понравиться жениху и…

— Да, — согласилась я быстро, — вина? Думаю, в бурдюке оно.

В самом деле, зачем я втягиваю в свои дела несчастного человека, лишённого даже одежды. Гость поблагодарил, выпил вина и поднялся. Шкура упала с его бёдер, я наклонилась, чтобы её поднять, он тоже, и мы столкнулись лбами. Больно! Отшатнувшись, я упала на попу и схватилась за лоб. Потом всхлипнула.

Не, ну ладно: нелюбимый муж, мрачноватые перспективы, но это уже совсем ни в какие ворота! Дорогая судьба, неужели вот прям обязательно, чтобы в моей жизни абсолютно всё было плохо, и мне вечно доставалось по лбу?

— Простите, — прошептал Лягух.

— Ничего, — пробормотала я, но из-за вселенской несправедливости слёзы вырвались из глаз и потекли по щекам, я быстро вытерла их. — Ерунда. Вы можете украсть у нас лошадь и… или ещё вот…

Завтра сюда придут вороны, и вряд ли поверят в то, что видят бывшую лягушку. И, наверное, повесят меня где-то тут же… Внезапно мужчина, снова шкурой скрыв бёдра, пересел ко мне, привлёк к себе, погладил по волосам.

— Давайте я украду вас? — предложил сочувственно. — Вместе с конём.

То ли хихикнув, то ли всхлипнув в его плечо, я возразила:

— Я чужая невеста, вы забыли.

— Своих невест не крадут, — логично заметил он.

— Там, снаружи, дежурит вооружённый Третий ворон…

— Кто?

Ну да, странно звучит, согласна. Я вздохнула.

— Это какой-то титул в Великой степи. Судя по тому, что у кагана их всего семеро, довольно значительный. Но, видите ли, у меня не особо много возможностей было расспросить…

Лягух задумался.

— Понял, — наконец сказал он. — Вы монфорийка?

— Я из Родопсии.

— Король Андриан нынче дружит с кочевниками?

— Король Андриан погиб полтора года назад.

Мужчина изумился, набросил на голые плечи попону, сел к огню и снова раздул угли.

— И кто же правит Родопсией?

— Его сын Гильом.

Лягух обернул ко мне лицо, и я поняла, что глаза у него на самом деле или голубые, или серые, хотя прямо сейчас они казались алыми из-за отсвета костра, но всё равно было видно, что они светлые.

— Горе королевству, которым управляет младенец, — вздохнул мужчина, отвёл с лица упавшую прядь волос и снова начал дуть.

— Ну… я бы не назвала короля Гильома младенцем, — хихикнула я. — У него вон даже жена есть. Королева Эрталии.

— Кто?

Лягух вздрогнул, замер, а потом глухо вскрикнул и отшатнулся — искры обожгли его лицо.

— Илиана? Или…

— Кто? — изумлённо переспросила уже я.

А потом вспомнила и растерялась:

— Так ведь… королева Илиана правила лет… ну тридцать, наверное, назад. Вы же про королеву Эрталии, да? Которая ведьма и устроила мятеж против мужа, а потом её то ли казнили, то ли не помню что, и какое-то время поцарствовал король Анри. Сейчас королева Эрталии — дочь Анри Белоснежка.

— А что с Анри? — растеряно прошептал Лягух.

— Ну, кажется, его отравила последняя жена.

— Игрейна⁈

— Кто? Не помню… хотя… вроде нет. У неё было какое-то имя попроще. Но она так быстро исчезла, что я ничего о ней не помню. Это было семь лет назад, так что… А, вы не о той Игрейнё случаем, которая мать Белоснежки? Ну которую злая колдунья обратила в камень.

— Снова?

Мы уставились друг на друга.

— Так, — я прищурилась, — уважаемый господин лягух, я вижу, что память начала к вам возвращаться. Выкладывайте про себя всё, что помните. Начиная с имени.

Тот вытер лицо, размазав по нему пепел, встал и церемонно поклонился, отведя в сторону руку так, словно держал в ней шляпу с пером:

— Маркиз Арман де Карабас, пожалованный титулом королём Эрталии Анри Восьмым.

— Но при Анри Восьмом вам же было… вам было…

— Шестнадцать. А когда меня заколдовали несколько больше двадцати. Получается, я лягушкой пробыл без малого тридцать лет…

Я не нашла ничего лучшего, чем пискнуть:

— Вы неплохо сохранились…

— Да уж, — невесело усмехнулся тот. — Вы что-нибудь слышали про принцессу Шиповничек?

— Странно имя, — я лишь покачала головой.

— Её ещё называют Спящей красавицей. Правда, принцессу уже разбудили и даже короновали, но…

— А вот о Спящей красавице я слышала. Вот только, по моим сведениям, она спит в заколдованном замке легендарного Старого города. Правда, я всегда считала всё это сказками. Потому что так долго спать не может ни одно живое существо и потому, что её никто никогда не видел.

— Я видел, — прошептал маркиз и сглотнул. — А её жених?

— Ни о каком женихе я не слышала. Ну если только о том, который явится когда-нибудь. Чистый сердцем и добрый, и разбудит её поцелуем истинной любви.

И тут мой жених поднялся и жестом полководца поправил попону, словно плащ на обнажённом плече.

— Благодарю вас, прекрасная дева! Вы посланы мне Богом. Отныне моя жизнь ваша жизнь. Очевидно это судьба: Шиповничек разбудить должен я! А теперь дитя, умоляю ваше доброе сердце: расскажите мне всё, что случилось в королевствах, пока я пребывал в лягушачьей шкуре.

Прозвучало очень-очень торжественно. Бы. Если бы Гарм не чихнул и не почесал задней лапой за ухом. Моих знаний истории хватило на полчаса. Или меньше — часов в шатре не было. А потом мы принялись строить планы, и в итоге договорились, что, когда Эйдэн войдёт в шатёр, маркиз бросится на него со спины, обезоружит, затем мы вдвоём выскочим, используя эффект неожиданности, Арман вскочит на коня, поможет забраться мне…

Всё это выглядело не то, чтобы очень водушевляюще и правдоподобно, но всё лучше, чем ничего. Разговор как-то незаметно свернул на воспоминания детства, и маркиз рассказал мне презабавнейшую историю о мельнике, слуге по прозвищу Кот, людоеде и о том, к чему приводит пьянка в первую брачную ночь.

Проговорили мы до утра. И слушая его смешные и не очень истории, я поняла, что не все принцессы добры и прекрасны, даже если они заколдованные, и мне оставалось только дивиться тому, насколько верной и преданной может быть мужская любовь вопреки женской стервозности.

— Почему вы её любили-то? За что? — зевая, спросила я.

Мы сидели обнявшись, и я решила, что Лягух мне теперь совсем как братик, а потому я имею право положить голову на его плечо.

— Сердцу не прикажешь.

Это было странно. Видимо, у мужчин сердце как-то иначе устроено. Потому что моему я вот приказала не любить Эйдэна, и оно послушно не любило. Хотя можно ли назвать словом «любовь» то, что я испытывала к ворону? Думаю, нет.

Я услышала ржание лошадей и мужские голоса. Значит, уже утро. Вскоре и в дырке свода начало светлеть. Лучей солнца ещё не было, и всё же посветлело. Маркиз решительно отодвинул меня и встал. Молча кивнул, прошёл к пологу и замер, согнувшись. Я легла, закутавшись в попоны, сгребла Гарма в объятья, положила голову ему на бочок. Пёсик лизнул меня в лоб. Надо будет дать Арману возможность маневра, и хотя бы немного заставить Эйдэна пройти вглубь. Словно почувствовав мой взгляд, маркиз оглянулся и набросил на себя попону, сливаясь с тканью шатра.

Ждать пришлось недолго.

— Пора, Сиропцик, — с этими словами полог шатра был отброшен в сторону, и в шатёр всунулась темноволосая хвостатая голова.

— У меня нога болит, — жалобно отозвалась я. — Там что-то… я, кажется, ранена.

М-да. Тупо. Надо было придумать что-то заранее. Что-то более разумное.

Ворон прошёл внутрь, присел рядом, молча откинул одеяла и задрал мою юбку почти до самой попы, я попыталась вернуть всё обратно, но он остановил мою руку. Ой, как неудобно…

— Где?

Стараясь говорить погромче, чтобы заглушить шаги маркиза, я пропищала:

— Колено. Правая нога, но ты не должен смотреть на чужие ноги.

— А зацем мне смотреть на свои? — рассмеялся Эйдэн и стал ощупывать моё колено.

Чувствуя, что краснею, я набросила на голову попону, чтобы не видеть всего этого. Недовольный Гарм вскочил и тяфкнул.

— Не больно?

Ой. Надо же было кричать…

— Не здесь, — прошептала я.

— А где? — терпеливо переспросил Эйдэн.

Ну где ж там Арман⁈ Сколько можно ждать?

— Наклонись, мне совестно говорить вслух, — прошептала я, снимая с лица материю.

Ворон снова рассмеялся, но всё же послушался, наклонился к самому моему лицу, и сердце сделало кульбит. Серые глаза так близко, что видны ресницы, короткие, но густые. И веснушки на носу. А я и не знала, что у него веснушки… и выпуклая тёмная родинка в уголке широкой брови. И пятнышко другой на правой щеке.

— И? — напомнил Эйдэн суть вопроса.

Арман! Да что ж ты… Неужели трусит? Я обхватила мужчину на шею и прошипела:

— Я его держу! Давай!

Ворон отпрянул, угрём выскользнул из моих рук вскочил и обернулся. В его руках сверкнул металл кривого клинка, а я даже не успела заметить, когда Эйдэн выхватил ятаган. Гарм отскочил и громко залаял, и только тут я поняла, что в шатре никого нет. Кроме меня, Эйдэна и пёсика.

То есть…

Маркиз бежал без меня?

Гарм подскочил ко мне, лизнул мои щёки, и я поняла, что на глазах выступили слёзы. Как там говорил ворон? Цэрдэш? Плакса? Эйдэн обернулся ко мне, расслабляясь.

— Цто это было, Элли?

А у меня от предательства голозадого маркиза так заныло сердце, что я никак не могла и сообразить, что сказать на это. Я попыталась напомнить себе, что мы не особенно были близки, и это даже хорошо, что мужчина спасся, и он вообще не обязан решать мои проблемы… И тут Гарм подбежал к выходу, тяфкнул, подхватил что-то с пола. Я поднялась на руке и невольно приоткрыла рот от изумления: из его зубок свисала большая зелёная лягушка.

То есть… Я сглотнула, посмотрела на Эйдэна и улыбнулась, пожала плечами:

— Шутка. Правда смешно?

Поднялась, расправила юбку и принялась скатывать одеяла, скрывая смущения. Мои ноги видел посторонний мужик!

— Не то слово, — хмыкнул Эйдэн озадачено.

А у меня на сердце пели весенние лягушки: Арман меня не предал. Просто он не расколдовался до конца. И это было логично с его стороны: ведь его принцесса — не я. Ну и хорошо. Разбудит свою Спящую Красавицу и снова станет человеком. Потому что если ты человек, то даже если тебя превратили в лягушку, ты всё равно останешься человеком.

Мы вышли из шатра. Всё вокруг было розовое из-за восхода солнца, и лиловые тени деревьев расчерчивали снег. Шакалы убирали свёрнутые шатры в повозку, двое из них направились к моему шатру. Кони, предвкушая бег, пряли ушами и шумно фыркали.

Я обернулась к Третьему ворону:

— Не могу больше ехать поперёк седла. У меня… всё ужасно болит.

Болело не всё, но приличные девочки некоторые части тела не называют вслух. Особенно при мужчинах.

— Хорошо. Посажу на круп, но тебе придётся держаца за меня, — согласился Эйдэн.

Эх, романтика!

— Может быть, у вас есть какой-то запасной мужской костюм? Я бы поехала верхом и…

Он шагнул назад, внимательно оглядел меня, заставив покраснеть, и осклабился:

— Ну, если ты подрастёшь немного… На локоть хотя бы.

— Эйдэн, — я придвинулась к нему и зашептала на ухо, — пожалуйста. Штаны можно подвернуть, а рубаху вы всё равно затягиваете поясом. Да и какая разница, что она излишне длинная? Ну будет мне по колено…

— Йд! Цэ рдардз барг.

Я обернулась и увидела, что к нам идёт Тэрлак. Второй ворон хмурил брови и выглядел недовольно. Эйдэн посмотрел на него и рассмеялся, пожал плечами. А потом бросил взгляд на мрачного Кариолана, расчёсывающего гриву своего чёрного коня в пяти шагах от нас.

— Кар, хоцешь взять свою невесту в своё седло? — вкрадчиво поинтересовался Третий ворон.

Мой жених обернулся, зелёные глаза сверкнули сердито.

— Станет женой, тогда возьму, — процедил он и неприязненно покосился на меня.

— Сынок, — вздохнул Тэрлак, — как бы тебе с таким отношением не нянчить цужое семя.

Я не сразу поняла смысл его слов, а, сообразив, поспешно отвернулась и прижала ладони к щекам. Обидно. Ужас просто! Дикари.

— Семя брата разве может быть цужим, Тэрлак? — заржал Эйдэн и резко перестал, поймав мой разгневанный, обиженный взгляд. Мне даже показалось, что в его узких глазах мелькнуло нечто вроде сожаления.

Конь Кариолана захрипел и попятился. Эйдэн подошёл к повозке, вытащил из неё холщовый мешок, а из мешка — свёрнутую одежду. И сапоги. Вернулся ко мне.

— Надевай.

— Ты хоцешь девицу одеть в мужцину? — удивился Тэрлак.

— Цужая вода горька, цужая невеста тяжела для моих рук. Пусть её держит седло.

Я вцепилась в штаны и осознала: я же вроде идиотка… Оглянулась на шатёр, но его уже собрали. Жалобно взглянула на Эйдэна. Тот подхватил меня на руки, посадил на низкую ветку сосны (вчера мужчины сидели на ней во время ужина) и бесстрастно принялся снимать мои сабо. Тэрлак отошёл и принялся о чём-то разговаривать с Кариоланом.

— Не надо, — тихо пискнула я. — Я сама…

— Терпи, — так же тихо приказал он.

Стянул панталоны, натянул штаны до колен, поднял меня, и его руки коснулись моих бёдер и пояса. Я зажмурилась. Меня нет. Нет. Совсем. Это не я. Почему я сразу не подумала о таких последствиях моей просьбы? Эйдэн скинул с меня юбку, а затем принялся затягивать ремень. Я слышала, как его дыхание вдруг сбилось, став хриплым и прерывистым.

— Сядь.

Не став спорить, я вновь опустилась на ветки. Эйдэн присел на корточки, надел на мои ноги гетры, затем натянул сапоги. Разгладил тульи по бёдрам, по ляжкам. Даже сквозь шерстяную ткань я почувствовала, что его руки дрожат. Ворон хрипло выдохнул, наклонился, поднял юбку со снега, скатал её. Вернулся к обозу, уложил в мешок (я запомнила в какой), а затем так же молча водрузил меня в седло. За шкирку бросил мне на колени подбежавшего Гарма. Пёсик естественно тут же тяпнул недружелюбную руку за пальцы и зарычал. Эйдэн единым прыжком запрыгнул на круп, обернулся и бросил зло:

— Скоро солнце сядет.

Мы выехали несколько минут спустя, серый жеребец Эйдэна скакал впереди. Третий ворон то и дело цокал, понукая его бежать быстрее, так что вскоре наши спутники отстали. Я спиной чувствовала, что мужчина зол, но не могла понять на что он злится. От этого стало как-то неуютно. А ведь сердиться надо было мне, это ведь надо мной они так пошло посмеивались. Ну, то есть, над Кариоланом, но мне было неприятно и оскорбительно вот такое слышать.

Ехать в седле оказалось намного приятнее. Гарм сидел впереди, поставив передние лапки на луку, я держала его одной рукой, и ворон тоже держал меня одной рукой.

Солнце уже выглянуло, снег зазолотился. Как же всё-таки здесь красиво! И эти горы, заснеженные, но не целиком, красновато-каменные, и редкие корявые сосны, и… И я вдруг подумала, что обижаться в такой прекрасный день — грех. Тем более, что у меня уже есть план побега, и скоро всё будет хорошо. А Кариолана не жалко… наверное.

Я откинулась на грудь Эйдэна, запрокинула голову:

— Ты злишься?

— Цто? — холодно переспросил ворон.

— Ты злишься, да? А на кого? На меня?

— Нет.

Он отвечал отрешённо и с каким-то непонятным раздражением.

— А на кого? Я же вижу, что ты злишься, но тут ты не прав. Понятно, что у вас, дикарей, всё иначе, но вот этот юмор про семя и…

Эйдэн прицокнул, а когда ответил, его голос прозвучал более весело:

— Забудь.

— Да, конечно, я уже забыла. Но меня расстраивает, что ты злишься, а я не понимаю на что… И что сказал Тэрлак, когда…

— Цужая вода горька, — перевёл ворон.

— В каком смысле?

— Если бы я был Кариоланом, и мою невесту другой ворон таскал бы в седле, будил и одевал, я бы его убил, — пояснил Эйдэн. — Кариолан ведёт себя как девоцка.

— Ну, его можно понять: он же считает меня сумасшедшей, а кому нравится возиться с безумцами?

— Женщины вообще не оцень разумны.

Я попыталась обернуться, чтобы высказать всё, что думаю по этому вопросу, но в седле это оказалось трудно сделать.

— Ты скацешь как куль с мукой. Надо с лошадью быть… — он затруднился с подбором слов, — как с женщиной.

— Это как? — хмыкнула я.

И тут он положил руки на мои бёдра.

— Носок вверх, пятку вниз. Лошадь вверх — ты привстала, она вниз — ты села. Поймай мелодию своего коня. Скацка это танец.

Его ладони наглядно продемонстрировали мне, что он имеет ввиду, чуть приподнимая мне бёдра и опуская.

— Спину распрями, не тяну узду — лошади неприятно. У неё в зубах металл, ей больно. Цуть-цуть направляй. Ноги — вот цто главное. Управляй лошадью ими, не уздой.

— Я поняла, ты не мог… ну… убрать руки? — пропыхтела я, благодаря небо, что ворон не видит моего лица.

— Зацем?

— Мне неудобно.

Эйдэн вдруг почти коснулся моих ушей губами и прошептал:

— Я волную тебя?

— Что ты име…

Он подул мне в ушко, и по телу побежали тысячи мурашек.

— Нет?

— Да, — я пихнула локтем назад, и даже куда-то попала. — Перестань.

А потом решилась, отпустила поводья и взяв его ладони, убрала их от бёдер. Эйдэн послушался. Помолчал с минуту и сказал на удивление довольным голосом:

— Пересядь.

— Что?

— Вперёд. Я сяду в седло. Пересядь на холку.

— Не буду, — сердито отозвалась я. — Мне удобнее…

— Пересядешь, кое-цто покажу.

— Может, это «кое-что» мне не понравится?

— Понравица.

Я привстала в стременах, испугалась, хотела сесть обратно, но Эйдэн перекинул меня вперёд, перескочил в седло, нагнулся и по очереди освободил мои ноги из стремян, а затем обнял меня снова за талию. На этот раз обеими руками. Ударил ногами бока лошади, посылая вперёд галопом, и снова зацокал. Та помчалась ветром.

Мы свернули по какой-то тропинке, и мне пришлось нагнуться, чтобы ветви сосен не расцарапали лицо, но небольшая сосновая рощица вскоре закончилась, я распрямилась. Ох, не нравятся мне реакции ворона! Что я такого сказала, что он вдруг расслабился и перестал злиться? Не то, чтобы я против добродушия, но мне бы понять мотивы. Неужели ему просто смешно из-за моего «да»? Дурацкое положение! Я повернула в его сторону лицо.

— Но то, что я волнуюсь, как ты выразился, ничего ровным счётом не значит. Это вообще естественно. Мне двадцать лет! Двадцать один. У меня уже пятеро детей должно было быть…

— И поцему нет?

— Потому цто я не замужем, — передразнила я его сердито. — До моего «сумасшествия» мачеха пару раз пыталась меня сплавить подальше замуж, но кавалерам я не понравилась. Для одного слишком толстая, для другого слишком холодная…

— Холодная?

— Ну, видимо, я должна была сразу рухнуть без чувств, когда он облобызал мне запястье выше перчатки. Или начать биться в конвульсиях…

— А ты?

— А я предложила ему платок. Нет, я понимаю, что слюнявость от человека не зависит, но надо же что-то с этим делать? Он мне даже понравился. Я вообще люблю лопоухих, а с моим ростом мужчине не обязательно быть высоким, чтобы…

И тут конь вынес нас на уступ, я невольно отпрянула, вжавшись в мужчину. Как же высоко! Как… Зажмурилась, но тут же снова открыла глаза.

Внизу простиралась долина. Жёлтая, бесснежная. Горы здесь заканчивались, и дальше шли изрезанные холмы-овраги. Кажется, это называется плоскогорьем. Красная земля. Как будто из зимы мы заглянули в осень. Коричневые черепичные крыши города. Острые шпили мрачного тёмного замка.

— Это уже Монфория? — ахнула я.

— Старый город, — прошептал Эйдэн мне на ухо. — В том замке много-много лет спит заколдованная принцесса. Стены заросли шиповником, нет ни ворот, ни троп. Легенды говорят, что однажды явится целовек добрый сердцем и разбудит девицу поцелуем любви. И тогда тьма уйдёт, и владыка тьмы будет повержен.

Гарм запрокинул пасть в небо и громко, тоненько завыл.

Просто напомнить, как выглядел Арман. Когда был одет.

ПРИМЕЧАНИЯ для любознательных

а потом её то ли казнили, то ли не помню что — про Илиану, Игрейну и самого Армана, маркиза де Карабаса рассказано в книге «Подъём, Спящая Красавица»

Цэ рдардз барг — чужая вода горька, дословно: вода не твоя — яд, пословица обитателей Великой степи. В языке кочевников есть понятие абарг — моё, всё остальное — барг. Но жена не может назвать мужа «абарг», это бы вызвало как минимум недоумение у окружающих. Она скажет: «человек, который владеет мной». Что любопытно: жён не казнят за измену (поэтому на самом деле Элис за себя может не волноваться), т. к. считается, что это примерно то же, что злиться на монеты, украденные вором. В данном случае Тэрлак намекает на своё недовольство близостью Третьего ворона к невесте Седьмого.

Легенды говорят, что однажды явится целовек — о том, как, кем и почему была заколдована Спящая красавица, рассказано в предыдущей книге «Подъём, Спящая красавица»