Ворон, каркни на счастье

Глава 6 Проданная дружба

Мы бежали, не оборачиваясь на стихающие крики Ноэми, вдоль обрыва, по направлению к городской ратуше, затем повернули на Каштановую, а потом всё выше и выше. Сабо грохотали по брусчатке, или мне казалось, что они грохочут. Остановилась я только у ролланда — каменного защитника города. Прислонилась спиной к гранитному постаменту и выдохнула. Гарм прыгал вокруг и звонко тяфкал, словно призывая меня идти дальше, но я поняла: ещё несколько шагов, и я просто упаду на мостовую и не смогу подняться. Живот скручивали спазмы голода.

— Ты как хочешь, а я в таверну, — решительно заявила я.

Гарм протестующе залаял.

И оказался прав: таверна ещё была закрыта. Было, наверное, уже часов семь утра, а, может, и восемь, но небо всё ещё не развиднелось. И как всегда перед восходом — невыносимо холодно.

— Ладно, твоя взяла, — вздохнула я, поднесла руки ко рту, согревая дыханием. — Только не задавайся…

Мы пошли по бульвару Семи Рыцарей, который в народе называли «Бульваром Лентяев», так как вдоль него располагались особняки и дворцы аристократов. А вот улицу через площадь напротив называли «проспектом Трудолюбия». Впрочем, городская беднота выбирала название поярче: «Тугая мошна». Корявые липы были посеребрены снегом, пилястры, фронтоны, колонны и ступеньки — тоже.

В одном из дворцов окна второго этажа сияли от света, и даже через стёкла до меня доносились звуки весёлой музыки, повизгивающей скрипками, и пьяный смех.

— Давай попросим корочку хлеба? — нерешительно обернулась я к Гарму.

Он зарычал.

— А что? Я умру с голоду, не дойдя до дворца. Сейчас я совсем не похожа на дочь рыцаря, так что сойду за нищенку.

Гарм протестующе тяфкнул. Я вздохнула, сделала ещё несколько шагов, а потом схватилась за живот. Ух ты ж больно-то как!

— Прости, я… не герой я. Не отважный рыцарь… Мне обязательно надо поесть.

И под ворчание пёселя, я несмело подошла и ударила в дверной молоточек. А потом, подождав, ещё раз. На двери приоткрылся глазок.

— Простите, я… я увидела, что у вас не спят. Нельзя ли мне краюшку хлеба и несколько глотков воды? — взмолилась я.

— Пшла вон, нищебродка! — рявкнул привратник.

И тут вдруг в приоткрытое (из-за духоты, видимо) окно высунулась чья-то изящная головка. Уверена, совершенно милая, судя по тёмному абрису на фоне света.

— Ой! Собачка! — запищало прелестное создание. — Там собачка. Эй, девочка, твоя собачка умеет ходить на задних лапках?

Гарм зло рыкнул. В слове «собачка» содержалось целых два оскорбления. Я обернулась, присела на корточки и взмолилась шёпотом:

— Ну пожалуйста, ну будь другом!

— Р-р-р!

— Если он походит на задних лапках, я дам тебе, девочка, лепёшку с мёдом, а твоей собачке — куриную ножку.

Гарм сглотнул, как будто понял её слова. А затем вдруг встал на задние лапки и прижал передние.

— Ах, какая прелесть! — взвизгнула прелестница, за её спиной показались ещё головы. — Синди, глянь, какая прелесть! А теперь, если она потанцует, то получит кусок ветчины! А хозяйка — горячий суп.

— Танцуй, Гарми, — умоляюще зашептала я.

Да что ж за умница! Мой отважный пёс послушно покрутился на задних лапах, раза три вокруг себя.

— Ганс, немедленно пусти их внутрь! — запищала девица.

Я подхватила Гарма на руки, дверь распахнулась, и мы торжественно вошли, мимо старика, неодобрительно взирающего на нас. Прихожая внутри поразила мозаикой из керамических плиточек. Хмельные вакхи хватали сабинянок за идеально круглые груди, из рогов изобилия сыпалось всякая всячина. Но может даже больше фривольного обрамления стен, меня потрясли две жарко натопленные полукруглые печки. Вот прямо здесь, при входе, чтобы у холода не было ни единого шанса пробраться внутрь.

От холла прихожую отделяла ещё пара дверей, а там, за ними, начиналась мраморная лестница, волной сбегающая со второго этажа. С розовыми амурчиками, с мраморными широкими перилами, в сиянии сотни свечей в золочёных подсвечниках.

Я поёжилась. Когда-то давно мне довелось бывать в королевском дворце. Тогда ещё жив был король Андриан, и был какой-то крупный праздник… Вроде сватовство принца Мариона к королеве Белоснежке… Или… или я что-то путаю? Ведь в итоге повелительница Эрталии вышла замуж за старшего принца, ныне — короля Гильома? Да неважно. Так вот, там была подобная роскошь. Неужели тут тоже кто-то из королевского рода живёт? Я нерешительно застыла перед ступеньками.

— Давай-давай, раз уж госпожа хочет тебя видеть.

Мне было страшно пачкать такую белизну… Гарм, не испытывавший пиетета к роскоши, помчался вперёд, оставляя на ступеньках мокрые, грязные следы. И где умудрился найти грязь зимой? Я медленно двинулась за ним.

На втором этаже из пены волн рождалась обнажённая Афродита. Она лукаво улыбалась, скромно потупив глазки, и перстом касалась собственной розовой мраморной груди. Я почувствовала, что краснею. Интересно, конечно, быть родопсийским аристократом: осуждать девицу, если подол её платья показал носочек туфельки, но при этом украшать дома голыми каменными женщинами, очень реалистичными.

И тут же я забыла и про Афродиту, и про парадоксы вельможного благочестия: мясо. Запечённое, с кориандром, с базиликом и шафраном, с… Я потянула носом и вошла в распахнутые раззолоченные двери.

Покрытый алой атласной скатертью стол, уставленный серебряными и золотыми блюдами с мясом, дичью, фруктами, соусницами, сливочниками… Чуть не захлебнувшись слюной, я перевела взгляд на людей. Четыре кавалера, две дамы. Одна из дам в шёлковом ярко-синем платье с высоким кружевным воротником, присев, тискала Гарма, и мой пёс… мой пёс… вилял хвостиком! Ах ты шкура продажная!

— Ути бозе мой! — пищала красотка, сверкая бриллиантами в золотых волосах. — Ах ты прелесть какая! А кому ещё колбасочки?

Бесстыдник Гарм лизнул её прямо в карминовые пухлые губки. Ну надо же! А я и не подозревала, что мой герой может состроить настолько умильную мордашку!

— Кэти, ну фу, — скривился рыжеволосый мужчина в алом камзоле. — Мне потом будет противно тебя целовать!

Красавица фыркнула:

— Ну и не целуй. Да тызь мой сляденький!

— Р-ряв!

Пушистый хвостик завихлял ещё дружелюбнее. Розовая ручка с овальными ноготками взяла с подноса кусочек румяной колбаски. Девица подкинула его в воздух, и Гарм стремительно атаковал и тут же проглотил. Кроме четверых аристократов, в углу из-зв ширмы трое музыкантов, один из которых всё ещё держал скрипку на плече.

— У неё, должно быть, блохи, — безнадёжно заметил рыжий кавалер.

— Рамиз, отстань от Кэтти, — вздохнула вторая дама. — Пусть развлекается. А ты, девица, присаживайся и ешь не стесняясь. И расскажи нам, кто ты и как оказалась на улице.

Кожа красавицы была настолько белая, что сразу стало понятно: без пудры не обошлось. Голубые глаза подведены тушью. Ярко-зелёное платье из сияющего атласа, ожерелье из хризолита, заточённого в чернёное серебро… Наверное, если бы не писклявый голосочек — словно кто-то набрал леденцов в рот — я бы не узнала Синдереллу, младшую сводную сестру Ноэми.

— С-с… спасибо, — я сделала вид, что закашлялась, и на негнущихся ногах прошла к столу.

Поесть и бежать.

— Рамиз, — капризно заныла Кэт, — я хочу эту собачку.

— Десятую⁈

— Не жадничай. Девочка, сколько стоит твоя собачка?

Я чуть не подавилась куриной ножкой.

— Он не профаефа! — буркнула с набитым ртом.

Ну и пусть. Я никогда ещё настолько не хотела есть! Гарм тяфкнул, сел, поднял лапки, ушко и вильнул хвостиком.

— Это мальчик, Рамиз! — радостно воскликнула Кэт. — У моих девочек появится жених! Так и быть, милая, я заплачу тебе серебром.

— За пса? Серебром⁈

— Тебе напомнить, сколько стоил твой выезд?

— Но это была охотничья свора!

— Гарм не продаётся! — рассердилась я, налила себе вина, разбавила водой и выпила залпом.

Всё, хватит с меня. Надо убираться отсюда. Я поднялась.

— В самом деле, Катарина… — начал было Рамиз.

А Синди молчала и пристально смотрела на меня, и мне это всё сильнее и сильнее не нравилось.

— Бедная, бедная графиня Катарина, — вздохнул один из двух молчавших до этого кавалеров. — А я вот своей даме сердца ни в каком капризе не отказываю.

И он, взяв ручку Синдереллы, коснулся её пальчиков завитыми усами, не сводя с девушки горячего взгляда чёрных глаз. Третий — пухленький и напомаженный — завистливо посмотрел на счастливчика.

— О, что есть любовь? Велие блаженство

А смерть за неё — в том совершенство… — начал было кудрявый.

— Паршивые стихи, Лоренцо, — прервал его покрасневший Рамиз.

Так, нам точно уходить. Сейчас эти петухи схватятся и… Я решительно поднялась. Но красавчик оказался добродушным:

— Стихи, может, и неважные, а вот смысл в них… Как можно отказать таким милым глазкам? Смотри, друг мой, обиженная женщина способна отомстить за нанесённую обиду, а жена — отомстить вдвойне. Скупость мужа — оскорбление для жены.

Рамиз схватился за шпагу. Лоренцо тоже положил руку на эфес. А нет, я ошиблась: это было фальшивое добродушие.

— О, Пречистая, — сердито выдохнула Синди, — Рамиз, сделай нам всем одолжение: купи своей жене собаку, не артачься.

— Гарм не продаётся! — крикнула я.

Но меня никто не услышал: все смотрели на заалевшего мужа красавицы Кэт. Эх, зря я сдалась перед натиском желудка! Гарм был прав: ничего хорошего нас тут не ждало.

— Рамиз, не будь букой.

Красотка Катарина нежно посмотрела на рыжего мужа, и тот сдался.

— Сколько ты за него хочешь? — угрюмо спросил меня.

— Мой пёс не продаётся! Гарм, идём.

Я решительно встала и направилась к дверям. Пол уехал из-под моих ног, и пришлось схватиться стол. Ой.

— Видишь, Кэтти, пёсик не продаётся. Давай, я тебе потом другого куплю?

— Гарм! — снова позвала я и тут…

Мой… мой пёс перевернулся на спину и подставил нежным женским пальчикам брюшко… Я застыла. Он серьёзно⁈

— А-ах! — простонала Катарина в умилённом исступлении. — Какой прелестный малыш! Рам, я не хочу другого, я этого хочу.

Я, открыв рот, смотрела на предателя. Тот вилял хвостиком и улыбался, наблюдая за новой хозяйкой. Новой, потому что… ну если Гарм так сам хочет… Я хлюпнула носом, вытерла слёзы. А с другой стороны… он ведь прав. Ну что его ждёт со мной? Вдруг король меня не защитит? И что, маленькому пёсику отправляться за тысячу лье от родного дома, и, может быть, там его будут бить, а защитница из меня… так себе.

— Хорошо, — я зажмурилась. — Десять…

— Тяф!

Не удержавшись, снова глянула на Гарма: он мило свесил язычок на сторону и… подмигнул? Да нет, моргнул просто.

— Десять золотых.

Если до этого мгновения все с разными эмоциями смотрели на пушистого засранца, то сейчас все взгляды обратились на меня.

— Сколько? — хрипло переспросил Рамиз.

— Десять золотых, — чётко повторила я.

— За болонку? — неверяще уточнил рыцарь.

За друга положено тридцать сребренников, но…

— Катарина, я, конечно…

— Р-ряв!

Гарм вскочил, прижался головой к полу, поднял пятую точку, прогнувшись, и замахал хвостиком так быстро, что ветер разметал золотистые локоны дамы.

— Рамиз, или эта милаха будет моей, или я с тобой не разговариваю, — твёрдо выговорила Катарина.

Мужчина вспыхнул и… сдался. Вынул кошель, отчитал мне десять золотых монет. Я спрятала их в карман, и мои пальцы вновь коснулись чего-то очень холодного. Лягушка! Ох! Я же совсем о ней забыла! Ладно, выпущу в королевском парке.

Не выдержав, я оглянулась. Гарм, кажется, совершенно обо мне забыл: он ловил свой хвост, словно снова был щенком. Я поспешно вытерла щёки, поклонилась и быстрым шагом направилась прочь. Будь счастлив, мой друг. Будь счастлив.

На лестнице одиночество вновь окатило меня холодом. Я на миг замерла, пытаясь не разреветься.

— Элис, ведь это ты? — раздалось за мной тихое.

Ну вот. Попалась.

— Я не знаю, о ком вы…

Но Синди, бесшумно догнавшая меня, развернула меня за плечи:

— Не притворяйся. Не бойся меня, пошли.

Она потянула меня в дверь напротив, протащила через анфиладу комнат, юркнула в одну из них, закрыла двери. Здесь было что-то похожее на кабинет.

— Ты была одной из немногих, кто был добр ко мне, когда я была Золушкой, — вздохнула Синдерелла. — Давай, не бойся. Рассказывай, что с тобой произошло?

— Лучше иди к гостям, веселись. Всё равно не поверишь.

Золушка тяжело вздохнула:

— Какое там «веселись»! Обычно у нас всё намного жизнерадостнее, а тут вот с Кэт зачем-то притащился Рамиз. Нет, ты не подумай, что он мне не нравится, но… Понимаешь, Рамиз отличный любовник, а вот как муж… ревнивый, душный… Бедная Катарина!

— И зачем она за него выходила замуж?

Не то, чтобы это меня интересовало, просто… Просто надо было что-то сказать. И желательно не обо мне и не о Гарме.

— Так застукали их, — снова вздохнула Синдерелла. — Дочка графа, все прям как с ума посходили. Это всё из-за мерзкого принца Дезирэ.

— Понятно, — пробормотала я.

Обсуждать всё это было до крайности неловко и неприятно. Я что, тоже ханжа?

— Синдерелла, ты же придворная дама, я не ошибаюсь?

— И что? Если дама при дворе, так ей уже нельзя и…

— Нет-нет, я не об этом. Ты можешь устроить мне тайную встречу с королём? Так, чтобы о ней не узнала моя мачеха?

— Кому как не мне знать, что такое мачеха, — с горечью заметила Золушка.

Мне стало жалко беднягу. Впрочем, я всегда её жалела.

— Так поможешь?

Синдерелла прошла и присела на стол. Поболтала ножкой в шёлковой туфельке.

— Понимаешь, тут такое дело… Честно, я бы помогла. Не скажу, что в фаворе у короля, или его супруги, но… Я бы что-нибудь придумала. Вот только…

— Понятно.

— Да что тебе понятно⁈ — она вдруг разозлилась. — Элис, короля нет в Родопсии. Они с Белоснежкой уже недели три как в Эрталии и до весны возвращаться, кажется, не планируют. Поговаривают, что королева ждёт ребёнка, и путешествия зимой ей противопоказаны.

Теперь понятно, почему мою свадьбу решили сделать в рождественский пост… Это было фиаско. Я задумалась. Синдерелла мне не мешала. Минут десять. За окном всё ещё было темно, и мне показалось, что солнце больше не зайдёт, и вся моя жизнь это — ночь. И я чуть не рассмеялась вслух.

— Ты можешь остаться у меня, — вдруг предложила Золушка.

— Спасибо.

— Только чур не осуждать мой образ жизни. Да, я люблю мужчин. Разных мужчин. А они — меня. И я знаю, что про меня говорит Ноэми. Но мне плевать. Как хочу, так и живу. И вообще я…

— Я не осуждаю. Тебе несладко в жизни пришлось.

Синдерелла вдруг как-то ссутулилась, закрыла лицо руками и всхлипнула. Я подошла, обняла её, прижала к плечу.

— Ну что ты… Милая Золушка, не плачь.

— Он был такой красивый, — пожаловалась та, — но полюбил не меня. Почему-то все любят не меня. Даже чурбан Офет любит ханжу Ноэми, а не меня. А я…

Я погладила её по волосам.

— Разве тебе нужен Офет?

— Не нужен, — Синдерелла снова всхлипнула. — Но я так хочу, чтобы кто-то вот прям потерял от меня голову, вот прям… ах, чтобы, понимаешь? Ну как у Дрез что бы. Он к ней и через зеркала помчал, и из рук Чертополоха, и… и вообще…

Она по-детски разревелась мне в плечо. А я невольно вздрогнула. Так вот же выход!

— А ты знаешь, где сейчас находятся Марион и Дризелла?

— На Волчьем перевале. Это недалеко от Холодного замка. Вернее, от скалы, на которой замок. Там шале, и… Дрэз сделала что-то вроде постоялого двора.

— А как туда добраться?

— По дороге в Монфорию. Местные подскажут. Но спрашивать надо трактир «Бременские музыканты», хозяин — Рион, а хозяйка — Анна. Они не называют свои настоящие имена. Ты хочешь попросить принца Мариона о помощи?

Золушка отстранилась и внимательно посмотрела на меня мокрыми глазами.

— Да, — честно призналась я. — Моя мачеха пыталась меня отравить. А сейчас за спиной короля…

— Стой. Речь идёт о заговоре?

— Да.

— Тогда — ничего не хочу знать. Прости, но… дыба, пытки — это совсем не моё.

— Ясно. Тогда: прощай, Золушка. Мне пора.

Она снова схватила меня за ладонь, потянула к себе.

— Подожди, — зашептала виновато. — Элис, ты была добра ко мне, и я… но пойми: я очень боюсь. Однажды я… Но неважно. Прости, я трусиха. Может, ты всё же останешься до весны? Сейчас по горам путешествовать опасно. Волки, и… снег, и… Тебя никто не найдёт, обещаю. А там вернётся король, и я всё устрою.

Я задумалась.

Золушка была права: зимой в горах, да ещё в одиночку, без оружия — опасно. Впрочем, даже будь у меня оружие, я всё равно не умею им пользоваться. Можно сделать вид, что я прислуга. Уж что-что, а драить кастрюли и сковородки мне не впервой. И печки я могу топить, а тут много печек. Маменька ни за что меня не найдёт — Бремен большой город. Слишком большой. И кто там всматривается в лица слуг? Со всех сторон — отличное и очень милосердное предложение. А от добра добра не ищут. Разве нет?