В первый раз я проснулась оттого, что в шатёр ворвался Гарм, проскользнул под одеяло, облизал моё лицо вонючим языком, потоптался и лёг хвостом под нос. Снег таял на его шкурке, и от пёсика веяло холодом и сыростью. Потом Гарм передумал, покружился ещё и лёг носом к носу. От его пасти ощутимо пахло сырым мясом и кровью. Я вздохнула, набросила на нас обоих попону и уснула.
Второй раз — от хриплого «кардраша» и ответного рычания Гарма.
— Извини, — смутился Кариолан, садясь на постель рядом. — Он не укусит?
— Гарм, это друг, — представила я и зевнула.
Пёсик возмущённо тявкнул и прополз вниз, к ногам, но не дополз, а снова свернулся в районе моего живота.
— Если хочешь, я перетащу постель на другую половину. Но Эйдэн сказал, цто…
— … меня надо приручить? — мрачно перебила я.
И слово-то какое неприятное: приручить. Как собачку. Нет, я понимала, что Третий ворон совсем не это имел ввиду, опять же: разные диалекты, но всё равно отчего-то разозлилось.
— … цто нам надо привыкнуть друг к другу. Он цказал, цто иногда надо дать шанс друг другу и процто быть рядом.
Видимо, Кар очень волновался, раз сбился, зацокав там, где мог говорить более-менее чисто. Он осторожно лёг. Это было странно — лежать рядом, смотреть друг на друга, но не видеть, а только слышать голос и чувствовать дыхание.
— Ну да. Эйдэн, конечно, мастер любви. Опыт. А ты потом тоже заведёшь вторую жену? Нет, я не против, так-то. Только это должна быть хорошая жена, добрая. Она, например, может любить шить и вышивать, я-то не очень это люблю. А я буду готовить. Могу тебе штрудель с грибами сделать. Или, например, седло барашка в сливочном соусе. Очень вкусно.
Кариолан поёрзал, вздохнул:
— У меня не будет второй жены, — прошептал тихо и как-то грустно.
Ну да, бедняга. Без второй-то жены тяжко. Мне аж стало обидно за Седьмого.
— Почему? Чем ты хуже Эйдэна?
— И у Эйдэна не было бы. На первой его женили в десять лет, и…
— Кто-то из воронов вошёл к его жене?
— Да. Фатьма родила первого сына Эйдэну от моего отца.
Я поперхнулась. Ну у них и… м-да. Традиции.
— Ну а вторую-то жену Эйдэн сам выбрал?
— Касьма — его жена по обету. Так говорят.
— Это как?
— Ну, Третий сказал, цто по обету. Касьму должны были казнить.
— За что? Она тоже сбежала от мужа?
Кариолан замолчал и запыхтел недовольно.
— Ты же сказала, цто вернулась бы? Знацит, не сбежала. Нет, Касьма убила ребёнка.
Точно… Женщин у них могут казнить за два преступления же. Мне стало холодно, и я вздрогнула всем телом. Ой, не надо мне обо всём вот этом знать…
— Чьего? Своего или…
— Ей было десять. Она нянцилась с детьми господина и утопила младшего. Её господин — каган, да продлят небеса его дни, сказал: убила.
— Господина? Мужа?
— Нет.
— У вас есть рабство?
— Конецно.
— А если она… случайно? На воде ведь всякое случается.
Я растерялась, попыталась прижать коленки к груди, но Гарм глухо заворчал. Ох ты ж… Прости, пёсик.
— Эйдэн заявил, цто ему был вещий сон, и он дал обет Утренней звезде, цто возьмёт в жену Касьму.
— И каган поверил?
Его недоумевающий взгляд я почувствовался кожей. Кариолан ответил не сразу:
— Обетами не лгут. Утренней звездой не лгут.
— Поэтому каган хочет убить Эйдэна? — тихо уточнила я.
— Эйдэн — трус, — терпеливо пояснил Седьмой ворон. — Он должен был принять бой с Великим Ницто, но бежал со своим отрядом в Драконий стан. Трус не может быть вороном! Семь воронов защищают степь с семи сторон света, а воронят хранит каган.
Я разозлилась. Приподнялась на локте и сердито спросила:
— А ты сам? Ведь после того, как Эйдэн прибыл в Драконий стан, и каган велел бросить его в яму, навстречу с Великим Ницто отправился твой отец, и, если правильно понимаю, выжил ты один? Но ведь выжил же как-то?
И тут же пожалела о своей вспыльчивости: Кариолан сел, обнял колени и тоскливо ответил:
— Отец отправил меня с письмом. Как единственного сына. Степь не может жить без воронов. Мне нужно женица на тебе и зацать сына.
Не, ну простые какие! Степь, понимаешь ли, не может быть без ворона! Я положила руки на его плечи:
— А Эйдэн? Он был не единственным сыном?
— У него был Сафат. Если бы Эйдэн погиб, Третьим стал бы Сафат.
Шестилетний мальчишка. Понятно. Вот только что-то в позе и в голосе Кариолана очень меня насторожило.
— Подожди, — прошептала я, — а если ты зачнёшь, и я рожу сына… что будет с тобой?
— Я отправлюсь на восток и смогу смыть с себя позор. Смогу стать героем.
Мне захотелось заорать, встряхнуть его как следует. Он, видишь ли, сможет стать героем! А я… а мой сын, значит, должен прям с пелёнок стать вороном и защитником⁈ А заодно и безотцовщиной. Но мне тут же стало безумно жалко Кара. И его, и всех этих воронов, заложников глупой морали, по которой каган отправлял их, по сути, на самоубийство.
— Почему каган казнил Фатьму и Касьяну? У вас же не казнят женщин? — обречённо спросила я, готовясь узнать ещё что-нибудь ужасное. И не ошиблась.
— Касьяну. И Нуинику, её доц. А Фатьма отреклась от мужа.
— А у вас такое возможно? — удивилась я.
А почему мне никто об этом не сказал?
— Конецно. Если муж опозорил свою цесть, то женщина имеет право уйти от такого безцестного мужа.
Конечно. И уйти именно в этот момент. Хотя можно ли винить Фатьму? Вряд ли она когда-то любила мужа, который стал им ребёнком. Ну и вообще.
— А Касьму за что? И Нуинику?
— Не надо тебе этого знать. Давай ноцевать?
— Давай я сама буду решать, что мне надо знать, а что нет?
Кариолан снова замолчал надолго, словно взвешивая все за и против.
— Давай откровенность за откровенность? — предложила я. — Ты можешь задать мне любой вопрос, и я отвечу на него абсолютную правду.
— Зацем?
— Потому что у мужа и жены не должно быть друг от друга тайн.
Даже чужих. Седьмой ворон решился не сразу:
— Хорошо. Каган видел вещий сон…
Я молча слушала рассказ про одного утырка, как выразилась бы Кара, который заявил, что Великое Ничто можно победить при помощи жертвоприношения по забытому древнему ритуалу. И который видел пророчество о жене и о деве, чья кровь, пролитая на священный камень, способна умилостивить Тьму. И — вот же совпадение! — ими оказались именно Касьма, по чьей вине или, может, недогляду, погиб ребёнок кагана, и её дочь. Единственная. Цэрдэш — плакса…
— Ты плацешь? — вдруг спросил муж, а потом коснулся пальцами моей щеки и уверенно заявил: — Плацешь. Напрасно я тебе это рассказал. Вы, женщины, оцень цувствительны.
Он обнял меня, положил мою голову на своё плечо и довольно робко и осторожно погладил по волосам. Мне было приятно.
Заснули мы обнимаясь. Каке-то время я всхлипывала в его плечо, а потом на глаза навалился сон.
В третий раз я проснулась оттого, что Гарм кусал мои пятки, и это было ощутимо даже через сапожки. Сначала я просто отдёрнула ногу, но пёсик глухо зарычал. Я открыла глаза и увидела, что уже светает. Призрачный утренний свет придавал лицу спящего рядом Кариолана что-то очень трагичное. Ворон казался эльфом из древних легенд. Или наоборот — заколдованным эльфами юношей. Чёрные волосы разметались крыльями, ресницы трепетали. Я вдруг вспомнила слова Тэрлака про сестёр, которых будут убивать на глазах Кариолана, если тот не исполнит волю жестокого повелителя. А потом вдруг поняла кое-что: пока у Седьмого ворона нет сына, Кар — жив.
Встала и вышла из шатра.
Тот, кто мне был нужен, сидел у почти догоревшего костра — огня уже не было, лишь мерцали угли, подёрнутые пеплом. Я подошла, опустилась на камень рядом. Эйдэн покосился, поморщился, молча расстелил подол плаща и снова перевёл взгляд на кострище. Я пересела на плащ.
— Если я рожу сына, то Кариолана отправят на бой с Великим Ничто? — спросила прямо, не здороваясь.
— Может быть.
Вот же! Упёртый какой.
— А что сделают с тобой, когда ты вернёшься в Драконий стан? Ведь у тебя уже есть наследник?
— Каган милосерден и велик. Он даст мне шанс исправить своё преступление и остаться в памяти моего народа героем.
Дались же им эти герои! Я сглотнула, схватила его за руку:
— Бежим со мной, — взмолилась шёпотом. — Пожалуйста. Кариолан должен будет меня искать, верно ведь, да? А, значит, у него не родится сын. А тогда его никто не отправит против Великого Ничто. Но если я убегу одна, он меня найдёт, ведь правда? Вместе с пятью во́ронами. А с тобой — нет, я знаю, ты сможешь сделать так, что нас не найдут!
Эйдэн молча помешал веточкой угли.
— Элис, — ответил устало, — если ты убежишь, я тебя найду.
— Знаю. Но если ты убежишь со мной…
— Если.
Он посмотрел на меня, и это был какой-то очень спокойный и очень равнодушный взгляд. Ему не нужно было говорить вслух «нет», чтобы я его услышала.
— Но почему? — прошептала я с отчаянием.
— Я пришёл к кагану и сказал: повелитель солнца и луны, владыка звёзд и туц, там, далеко на западе есть земля, которой правил каган Рарш. Земля, в которую пришёл Пёс бездны, обративший Великого в каменного истукана, а отца моего отца — в птицу. Пошли меня, и я привезу невесту брату моему Седьмому ворону, ибо Утренняя звезда явилась мне и сказала: иди на восток, найдёшь там деву, её свет сможет спасти Степь. Позволь мне поехать и исполнить слово Звезды Утренней, сказал я. И тогда я привезу деву брату моему Кариолану в жёны.
— Подожди… ты… обо мне? Ты же говорил: Аврора…
Эйдэн сбросил плащ и поднялся.
— Я не говорил, цто привезу Кару именно ту деву, про которую сказала Утренняя Звезда. Каган отправил со мной и жениха, и второго ворона. Так как ты думаешь, сестра моя Элис, отниму ли я обещанную у брата моего?
— Но ведь он погибнет! — безнадёжно прошептала я.
— Может быть.
Я тоже встала, чувствуя, как меня начинает знобить. Удивительно, но после вчерашнего купания никаких последствий не было. Разве что небольшая сонливость. Эйдэн наклонился, поднял плащ, набросил мне на плечи и укутал.
— Ты солгал? — я прямо заглянула в холодные глаза. — Насчёт вот этого всего: утренней звезды и…
— Нет.
— Ну да. Вам вот прям постоянно вещие сны снятся, — мрачно съязвила я. — Звезда то велит тебе найти деву, то на Касьме жениться…
Он вдруг улыбнулся, почти проказливо, и улыбка заискрилась в глазах, превратившихся в узкие скобочки, а морщинки прорезали кожу у губ и лучиками от уголков глаз.
— Тогда — солгал, — рассмеялся хрипловато. — Иди к мужу, Элис. Я знал, цто именно ты разбудишь спящую. Или она спасёт мир от Ницто, или мы все исцезнем. Если исцезнем, то ты не успеешь родить сына. Если спасёт, твой муж не погибнет. И не спрашивай больше мужа обо мне. Спрашивай его о нём самом. Полюби его, ему оцень нужно, цтобы его хоть кто-то любил. Каждому мужцине нужна женщина, которая его любит. Иди.
— А тебе? Тебе тоже нужна?
Он поднял широкие брови, глянул насмешливо:
— Цэ-цэ-цэ. Ты хочешь любить нас двоих, девоцка? У тебя сердца не хватит. Не смущай меня, у меня уже есть невеста.
Я покраснела. И тут на моё счастье мимо пролетел Гарм. Он подпрыгивал над сухой травой, заметённой снегом, прижимая уши и развевая хвост по ветру. Запрыгнул на седой валун, поджал переднюю лапку и истошно залаял.
— Гарм!
Пёсик оглянул, оскалился, зарычал, подрагивая хвостиком. Я вскарабкалась на камень, встала, всмотрелась. Ничего. Пустынная степь, кругом — сколько глаза видят — жёлтая трава, снег и оловянное небо, розовеющее, словно скатерть, попавшая краем в таз красильщика. И марево на востоке, искрящееся от восходящих лучей. Мышь, что ли, увидел?
Я с недоумением оглянулась на Эйдэна. Тот — чёрный на белом — показался мне каменным идолом.
— Там ничего…
Третий ворон приложил ко рту сложенные ладони и громко закаркал. Не как воро́ны, а как во́роны, не «кар», а «кра» или даже «кре». Снег вокруг шатров зашевелился, зачернел мужскими фигурами. Я ахнула. То есть, вороны спали прямо на земле, завернувшись в собственные плащи? И не замёрзли?
Аэрг, подошёл и, насупясь, встал рядом. Беловолосый Нург отчаянно зевал, Тэрлак играл плечами, разминая их. Ещё один был совсем седой, высокий, как Кариолан, вышедший из нашего шатра. А второй незнакомый мне ворон оказался горбат и хром.
— Беда, — прошептал Тэрлак.
Аэрг оглянулся на него.
— Что могло заставить великого кагана прорвать границы? — изумлённо пробормотал Нург.
Великого кагана? Я снова посмотрела на восток и увидела, что марево растёт со всех сторон, и услышала топот множества ног. Копыт. Мне даже показалось, что земля чуть дрожит.
— Великое ницто, — меланхолично отозвался Эйдэн и добавил едко: — Видать, жертвенная кровь не помогла одолеть Тьму.
Глаза его стали совсем холодными и колючими, точно иголки. Вороны переглянулись. Боже мой… Аврора! Неужели орда вторглась в Монфорию? Как? А как же пограничные крепости? И вот там, за цепью гор, слившихся с серо-белым небом, лежит Родопсия, а в ней ни сном, ни духом никто даже не догадывается о надвигающейся угрозе.
— Зажигайте сигнальные огни, — сухо приказал Аэрг.
Мужчины бросились к телеге, вытащили оставшиеся дрова и принялись складывать их высокими шалашиками, а я кинулась во второй шатёр. Споткнулась обо что-то, это что-то вскрикнуло тонким голоском, зашипело и вцепилось в мою ногу. Я упала, и тотчас вокруг раздались крики, но я не сразу поняла, что кричат:
— Мяу!
Кошки? Десятки разноцветных, пушистых и облезлых кошек толпились вокруг меня и шипели, дёргая вструбленными хвостами. Их глаза казались гирляндами алых, жёлтых и зелёных свечек.
— Цыц, — хрипло прикрикнула на них Кара и, сонная и растрёпанная, показалась из-под груды меховых тушек. — Кого нелёгкая принесла?
Она щёлкнула пальцами. Из них вылетели золотистые искорки, и кошки исчезли. На их месте оказались мышки-полёвки, тотчас бросившиеся врассыпную. Кара зевнула.
— Элис? Ты не могла ещё раньше прийти? Ну чтобы уж совершенно точно меня разбудить?
— Сюда скачет орда. Они как-то миновали заставы западного пограничья. Кара! Их столько, столько… А там — Аврора, и Старый город, и… Родопсия.
Последнее я почти прошептала.
Кара закатила глаза, снова щёлкнула пальцами. Её жемчужно-розовое обнажённое тело окутал пар, а затем одежда поднялась и шустро принялась одевать хозяйку. Волосы распрямились, завились и уложились в аккуратную причёску. Пара минут — и передо мной великосветская дама в тёмно-лиловом платье с гофрированным белым воротничком, без декольте, но с вышивкой чёрным жемчугом.
— Не знаешь, он женат? — деловито уточнила Кара, расправляя пышные рукава.
— О чём ты говоришь⁈ Он завоюет все три королевства! Он всех убьёт! А тех, кого не убьют степняки, уничтожит Великое Ничто, которое идёт следом!
— Тем более имеет смысл выйти за него замуж, — хмыкнула фея и решительно вышла из шатра, — раз уж даже надоесть не успеет.
Я схватила её за руку:
— Ты же хотела бежать, да? Пока все заняты, оседлай коня и мчи во весь опор в Старый город. Аврору нужно предупредить! И Белоснежку с Гильомом — тоже. И Мариона с Дризеллой, и…
— Короче, всех, — хмыкнула Кара, сморщила нос. — Душечка, ты знаешь, как далеко летит стрела? Впрочем, не очень далеко. Этот вопрос можно решить и быстрее.
Она присела и чуть-чуть посвистела и пощёлкала пальцами. К ней снова подбежала мышь-полёвка, задрала головёнку с чёрными глазками-бусинками. Кара подула на неё сквозь пальцы, осыпав золотистой пыльцой, и на моих глазах мышка превратилась в ласточку.
— Пиши, что хочешь сказать, — коротко велела мне Карабос.
Передо мной оказался стол, стул, чернильница с пером и узкий лист бумаги. Удивляться времени не было, я села и быстро начертала несколько строк. Бумага сжалась, превратилась в маленькую белую ленточку, обвязала лапку ласточки. Стол, стул и письменные принадлежности исчезли. Кара посадила птичку на палец, подбросила в небо.
— Ну, лети давай. Эх, а был бы Румпель, он бы просто шагнул в зеркало. Плохо быть маленькой безобидной феей, что ни говори. Ну, и где там ваш каган? И, кстати, неплохо было, раз уж такое дело, найти четверых ангелов из Первомира, не правда ли? Самое то время.
А может, я её просто не расслышала: земля ощутимо дрожала, и топот копыт совершенно определённо мне не казался. Я оглянулась на восток и увидела серую лавину, мчавшуюся на нас и грозящую нахлынуть волной и смести всё на своём пути.
Семь воронов стояли цепью между сразу за семью кострами, и Кариолан — тонкий и высокий, левее всех прочих. Я подошла, встала рядом и взяла его прохладную узкую ладонь.