Ворон, каркни на счастье

Глава 9 Великое Ницто

Я ехала молча, как мышка, старалась держать спину и не прислоняться к груди Эйдэна, по возможности. Спасибо во́рону: он не стал дожидаться ответа. Тогда, утром. Видимо, его вопрос всё же был риторическим. Но сейчас, когда мы скакали верхом, и мужчина полуобнимал меня правой рукой, я никак не могла избавиться от мыслей, что там, под кольчужной или латной — не знаю как правильно — рубашкой, находится живая человеческая, тёплая грудь. Кожа, может быть такая же приятная наощупь как та, к которой я прижималась ночью. А может и просто такая же. Не то, чтобы я раньше не знала об этом, просто — не задумывалась о таких вещах. И опять же, вот эта полоска тёмных коротких волос ниже пупка и… выше запястий тоже — волосы, и почему-то это волнует, а ещё жилистые руки, перевитые венами. И зачем я вчера смотрела на тренировку, спрашивается? Лучше бы отвернулась.

Со мной никогда раньше не было такого, чтобы я теряла голову от мужского голого тела. Правда, обнажённых тел со мной тоже раньше не было, ведь все мужчина — от мальчиков до стариков — при мне ни разу не снимали рубашки, да и рубашку-то, если разобраться, я видела лишь сквозь прорезь дублета.

Может, ночью никого не было? Может, горячий мужчина мне приснился? Ну, девичья фантазия после любования на полуобнажённого воина? Мало ли что случается во сне?

— Ты цего притихла? — вдруг поинтересовался Эйдэн.

— Сплю, — буркнула я и тут же поняла, что это не было самым разумным ответом. — Что значили слова Второго ворона о том, что грядёт Тьма?

Мужчина помолчал, видимо, размышляя, стоит ли отвечать.

— Можешь не говорить. Понятно, женщина для вас — это ж что-то вроде куклы. Ну или курицы, которая постоянно несёт яйца. Нет, правда, я понимаю: ты же не виноват в том, что варвар, и что так у вас принято считать. Впрочем, не только у вас, честно тебе скажу. Но вам, конечно, сложнее поверить, что женщина — тоже разумное существо, способное…

Гарм на моих коленях фыркнул, а потом зевнул, обнажив молочно-белые клыки. Встряхнулся и снова засопел. Я замолчала, сообразив, что мои слова не имеют смысла.

Мы ехали по горной тропинке, заметённой снегом. Кони осторожно переступали в нём, их ноги утопали по колено, а заледеневшие хвосты стелились по сверкающей поверхности. В лучах солнца горные шапки слепили глаза. Тёплый плащ ворона сейчас был особенно кстати: он защищал мою спину одной полой, а другой прикрывал ноги.

— Я видел гибель мира, — вдруг заговорил Эйдэн, голос его звучал хрипло. — Видел владыку тьмы, видел его войско. Это страшнее смерти, сиропцик. Это ницего.

— В каком смысле?

— Великое Ницто. Владыка идёт, а под ним рушится земля, и неба за ним больше нет. Ни звёзд, ни бескрайнего моря — ницего. И река падает в пустоту, и степь падает в пустоту, и ницего больше нет. Мои люди бежали на запад. Моего края больше нет. Нигде.

Мне стало жутко.

— Это какие-то легенды, да?

— Мои глаза это видели. Мой отец — третий ворон Эрган — бросил вызов владыке и повёл своих людей в битву. И все сгинули. Боя не было, девоцка. Ницего не было. Люди просто исцезли. Перестали быть. За владыкой идут мёртвые, призраки и те, кто раньше жил лишь в сказках. Это было год назад. Я отдал приказ уходить. Мы взяли жён, детей и стада и ушли на запад, на юг. Я рассказал кагану о том, что видел. Каган велел бросить меня в яму смерти. За трусость. Он послал Седьмого ворона с войском на восток, но из тысяци тысяць вернулся лишь Кариолан. Так твой жених, девоцка, стал Седьмым вороном.

— А тебя выпустили из ямы?

— А меня выпустили из ямы, — весело кивнул Эйдэн и засвистел.

Лошади выбрались на каменистую кручу, и жеребец Третьего Ворона, коротко заржав, бросился галопом вперёд.

— А яма смерти…

— Довольно неприятное место, сиропцик, — рассмеялся мужчина, и я поняла, что об этом рассказывать он не хочет.

Голова раскалывалась, глаза болели невыносимо. Я ткнулась ворону в плечо, и тот вдруг набросил полу плаща на мою голову. Перед моими глазами поплыли огненные круги, но стало легче.

— Тебе не больно смотреть на снег? — простонала я.

— Нет. Но ты не смотри.

А я поняла: всё дело, вероятно, в узких глазах.

До самого привала мы больше не разговаривали.

Нянюшка права? Мир гибнет? Просто рушится, как трухлявая доска, изъеденная короедами? А… как же апокалипсис, четыре всадника и… Но если так, то Кариолан прав: какой смысл поспешно жениться? И какой смысл в воронятах?

Я вдруг вспомнила брошенное Эйдэном: «если». «Если мир погибнет, то погибнут и воронята» — справедливо заявил мой жених, а Третий ворон в ответ бросил лишь одно ёмкое слово: «если». То есть, мир можно спасти?

Лошадей стреножили — привязать их было не к чему: на каменистом плато, с которого открывался вид на долину, утопающую в тумане, не росло ни единого деревца. Один из шакалов принялся разводить огонь из дров, которые мы везли с собой в телеге, двое других поставили шатёр. Видимо, только для меня. А затем вместе с Кариоланом шакалы куда-то ушли, и Гарм побежал за ними. Значит, точно на охоту. Такие вещи мой пёсик схватывал налету.

Я сидела и смотрела и на клубы тумана, алмазной крошкой поблёскивающиего в лучах солнца, и на двух во́ронов, занятых тренировкой. У Тэрлака, кроме мускулов, было ещё множество шрамов, и татуировка, проходящая по правой лопатке от шеи и вниз, скрываясь за ремнём штанов. Дракон? Змея? Понять было сложно. В этот раз Эйдэна теснили, и вообще шкаф двигался с неожиданным для шкафов проворством. Третий ворон скалился в ухмылке, извивался, прыгал, уклонялся, стремительный, точно гадюка, но его выпады каждый раз отбивала палка противника. Однако мне было не до бойцов.

Рассказ Эйдэна потряс меня. И не столько той жутью, о которой рассказал мой спутник, сколько… откровенностью. С чего вдруг ворон поделился со мной такими тайнами? Вернее: для чего? Приступ искренности? Ох, что-то я сомневаюсь. Искренними такие люди могут быть либо во хмелю, либо с друзьями. Но если бы Эйдэн увидел во мне друга, то рассказал бы всё до конца, верно? Он же выдал мне какой-то кусочек мозаики, но для чего?

Мне вспомнился разговор в коридоре отеческого дома. Тогда ворон солгал о причинах моего брака, это однозначно. Но это же идиоту понятно: если мир гибнет, и речь идёт о срочном продолжении рода, то берём первую подвернувшуюся под руку девицу и размножаемся. Зачем ехать за ней в другое королевство? Да ещё и не соседнее: Родопсия не граничит с Великой степью. То есть, во́роны пересекли степь, затем обширные земли Монфории, с которой у кагана нечто вроде войны. Не активной, а так, на уровне пограничных стычек.

Да и в целом поведение Эйдэна было… странным. Он скрывал от собственных людей мою вменяемость, откровенно забавлялся, глядя на растущее отвращение моего жениха и… Или это просто человек такой? Ну мало ли? Есть же такие, которым лишь бы посмеяться. С чего я вообще решила, что Третий ворон вот прям умён?

— Хэ, — выдохнул Тэрлак, прыгая на Эйдэна.

Третий ворон рухнул на снег, получил удар в плечо, перекатился, и я не успела заметить, как его палка ударила по шее Второго. Слегка.

— Убит, — вслух произнёс Эйдэн.

Тэрлак поднялся, размял шею.

— Силён, — изрёк одобрительно. — Мужаешь, брат.

— Ты тоже не девоцка, — любезно признал Эйдэн.

И вдруг посмотрел на меня, усмехнулся. Сердце подпрыгнуло, и я почувствовала, как загорелись щёки. Сама того не осознавая, я в этот момент откровенно любовалась мужчиной. И, похоже, во́рону это понравилось.

Встав, я ушла в шатёр, свернулась в комочек на попоне, накрылась второй.

Скажите мне, пожалуйста, зачем он это делает?

— Элис, — прошептала я тихонько, — он же тебя откровенно соблазняет, да? Мне же не кажется?

Да нет, ерунда какая-то! Зачем ему? И потом: что значит «соблазняет»? С чего я так решила? Полуголым ведь дрался не только Третий, но так же и Второй, и Седьмой. Глупости какие, мне всё кажется. Я прижала ладони к щекам и зажмурилась. А потом достала лягушку из кармана и коснулась её холодным брюшком пылающих губ. Стало легче.

Выехали мы после обеда, приготовленного из куропатки на углях. Мясо оказалось полусырым — мы явно торопились. Лошадей погнали безжалостным галопом, и Эйдэн вёл себя как обычно, вот только находиться в его объятьях, чувствовать его дыхание, его тепло, становилось всё мучительнее.

И потом, ночью, в шатре мне снились мучительные сны. Мне кажется, я даже стонала во сне, и было стыдно и жарко. И томительно. Я металась в крепких горячих объятьях, а потом мои губы нашли его губы, коснулись, и мне вдруг ответили. Очень нежно, а мне хотелось чего-то большего. Я обхватила ногами бёдра мужчины, прижалось к нему и внезапно почувствовала что-то твёрдое, упёршееся мне в…

Распахнула глаза и завизжала. Беззвучно, потому что голос пропал. Вскочила на колени и попятилась прочь на четвереньках. Совершенно незнакомый мне мужчина, озарённый тусклым светом догорающих углей, приподнялся и протянул мне руки ладонями вперёд.

— Не кричи, пожалуйста. Я тебя не обижу.

Я выдохнула. Вспомнила, что одета, стиснула пальцы.

— Кто вы?

— Уже, право, не знаю, — признался тот шёпотом. — Тебе точно нужно моё забытое имя?

«Чэ». То есть, он… не варвар.

— Ты меня поцеловал, — ответила я, нервно смеясь. — Любой уважающий себя человек представится после такого.

— Ну… если быть точным, то поцеловала меня ты, пока я невинно спал.

— В моей постели⁈

— Ну, я бы не назвал это постелью…

Звучало логично, но я не искусилась логикой.

— Откуда вы здесь взялись? — потребовала решительно.

И всё же я отчасти успокоилась. Чувствовала, конечно, как горят мои уши от смущения, но вряд ли их полыхание было видно в темноте, и это успокаивало. И вряд ли мужчина, лежавший в моей «постели» представлял для меня какую-то угрозу. Словно услышав мои мысли, незнакомец обречённо вздохнул:

— Лягушка.

— Что?

— Я был заколдован в лягушку, хотя, знаете, не уверен сейчас, что не наоборот.

— А кем вы были до того, как стали лягушкой?

Врёт? Никогда не слышала о том, чтобы кого-то во что-то превращали. Это же сказки? Эдак можно и в Спящую красавицу поверить, мирно почивающую в легендарном Старом городе — столице древних королей.

Мужчина задумался.

— Не помню, — признался честно. — Кажется, кем-то был.

О есть, получается, мой поцелуй его расколдовал? Вот это провал! Элис, ты попала. Как утром я буду объяснять во́ронам наличие в своём шатре голого мужика? А ведь одежды у меня нет… И, кстати…

— А там у вас… Ну… кальсоны, например, имеются?

— Боюсь вас расстроить, но лягушки не носят кальсон.

Последняя надежда не пойми на что вылетала в дырку вместе с последними искрами костра.

— У меня тут в соседнем шатре жених, — сообщила я лягуху (ну не называть же мужчину лягушкой, верно?) — Мне кажется, ему не очень понравится, когда он обнаружит вас поутру в шатре…

— Ясно, — взгрустнул нежданный гость.

Поразмышляла, я не уверенно предложила:

— Может, я вам дам свою одежду? Ну, не эту, конечно, а запасную. Должна же быть где-то запасная одежда для меня. Конечно, мужчина в женской одежде — это не эстетично, но лучше, наверное, чем совсем без одежды.

Даже в темноте я увидела, как мой гость вздрогнул.

— Кажется, это уже со мной однажды происходило.

И тут снаружи завыл Гарм. Лягух вскочил, я быстро отвернулась и зажмурилась.

— Простите, — извинился тот и зашуршал чем-то. — Там, снаружи… это пёс бездны?

— Ну… разве что в каком-то смысле. Это Гарм, мой личный пёс… ик. Но пёсиком его вслух не стоит называть, он не любит такой фамильярности.

— Вы можете оборачиваться, я оделся.

На гостя я посмотрела из чистого любопытства. Потом раздула угли и взглянула ещё раз. Одеждой Лягух назвал шкуру, повязанную на бёдрах. Мужественно, да. У него была очень светлая кожа и довольно светлые волосы, русые или золотистые, вероятнее всего. И сложен незнакомец был превосходно. Это я, как дама уже опытная, могла оценить даже в полумраке. Всё же обнажённых торсов за эту пару дней я насмотрелась изрядно.

— Когда вы ели в последний раз?

Он задумался.

— Помнится, я поймал рыбёшку. Это случилось, когда на моей реке становился лёд. А потом какая-то великанша зачерпнула воду со мной, не заметила и вылила в чан. Я едва не сварился, но смог выпрыгнуть под её оглушительные крики.

Раз великанша, значит, очевидно, Маргарет.

— Блондинка?

— Н-нет, кажется. У неё были каштановые волосы.

Значит, Рози… Эх, Элис, глупая, ведь для лягушки, даже крупной, любой человек будет казаться великаном. Но если в реке только становился лёд… Я ахнула:

— Вы не ели месяц⁈ И не умерли с голоду?

— Я спал.

Аргумент. Я почувствовала зависть к человеку, который может взять и уснуть на месяцок-другой.

— Оставайтесь здесь, я сейчас чего-нибудь принесу, — велела я и вышла из шатра.

Залитые лунным светом горы белели точно взбитое мороженое. Я пошла к повозке где, как я знала, должна была быть какая-то еда. Что-то лохматое и быстрое бросилось мне под ноги, едва не повалив на снег.

— Гарм!

— Р-ряв! — радостно отозвался он, подпрыгнул и умудрился лизнуть меня в лицо, а потом запрыгал вокруг, наскакивая мне на ноги.

— Мне нужна еда, — сообщила я пёсику, — покажи мне, где она…

— Ты проголодалась, девоцка?

Я вздрогнула и зажмурилась. Эйдэн. Откуда? Хотя… должен же кто-то по ночам сторожить лагерь, да?

— Очень, — призналась честно, т. к. от волнения мне тотчас захотелось есть. — Или это воровство и преступление и…

Снег скрипел под его шагами, и на слух я поняла, что мужчина подошёл и встал у меня за спиной. Сердце снова заколотилось безумным щеглом. Гарм сел и глухо, предупреждающе заворчал. Что-то вроде: «это моя женщина, только попробуй тронь!»

— Пойдём в мой шатёр, сиропцик, покормлю, — хрипло прошептал ворон мне на ухо.

Ох, он ещё ближе, чем я думала!

Я закрыла глаза, и мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы вот этот чужой мужчина обнял меня, прижал к себе и… сколько, говорите, у него жён? А, неважно…

Гарм зарычал. Яростно и исступлённо. Вздрогнув, я резко шагнула вперёд и обернулась.

— Не думаю, что мой жених обрадуется, если его невеста станет гостить по шатрам других воронов.

Эйдэн приподнял бровь. Было так светло, что я видела и его лицо, и всё ещё не прошедший синяк на глазах, из-за моего удара в нос. Правда синяк начал выцветать и желтеть, и, к сожалению, практически не портил его внешность, даже наоборот придавал Третьему ворону что-то эдакое… Мужественное. А я тотчас вспомнила его слова про то, что Третий ворон главнее Седьмого, и, если Эйдэн пожелает иметь меня в мою первую брачную ночь…

— Ты покраснела, — заметил мужчина.

— Это от голода.

Тот коротко и хрипло рассмеялся.

— Какая целомудренная и скромная невеста!

Прошёл к повозке, откинул кожаный полог, достал хлеб и что-то завёрнутое в холстину. Положил и то и другое мне в руки, а заодно — кожаные меха с какой-то жидкостью, булькнувшей в тишине.

— И к себе не пригласишь? — поинтересовался миролюбиво.

На секунду у меня возникло непреодолимое желание довериться этому человеку. Ведь Эйдэн ничего плохого мне не сделал и был удивительно добр и терпелив со мной. А мне уж точно нужна помощь. Может, ворон даст мне мужскую одежду, а то и коня, ведь у нас есть запасные. И Лягух исчезнет раньше, чем его обнаружат в моём шатре? Я заколебалась. Гарм, внимательно наблюдающий за нами, снова зарычал.

— Уже поздно, Ваше темнейшество, — вздохнула я.

Отвернулась и пошла в свой шатёр.

Могу ли я хоть кому-то доверять здесь? Или вообще где-то? Мой отец предпочёл не видеть, как его жена издевается над его дочерью, моя подруга из лучших побуждений предала меня, почему я думаю, что незнакомые мне мужики помогут, а не наоборот? Гырд?

— Элис, — позвал вдруг ворон.

Я остановилась, не оборачиваясь: чувствовала, что мои мысли заглавными буквами написаны на моём лице.

— Завтра мы едем, потом будет ноць. Потом день, и ты станешь женой Кариолана. Уже скоро Волций перевал.

— Зачем ты мне об этом говоришь?

Он не ответил, и, подождав, я всё же оглянулась. Эйдэн всё так же стоял у телеги, согнув одну ногу в колене, и пристально смотрел на меня с нечитаемым выражением узких глаз.

— Доброй ноци, Элис, — вместо ответа пожелал он и подмигнул.

— Спасибо, — шепнул Лягух, когда я, сама не своя, вернулась в шатёр.

И принялся есть, торопливо и жадно. Завернутой оказалась копчёная нога какого-то животного. То ли поросёнка, то ли козлёнка. Я молча села, поджала ноги. Гарм лёг рядом и внимательно уставился на гостя. Мой пёс не любил мужчин. Может, после того, как один из них хотел бросить щенка в мешке в речку? Тогда малышу повезло — мимо шла я, и, к тому же, у меня оказалось несколько монет. Но собаки — животные умные. Видимо, Гарм запомнил что ничего хорошего от мужчин ждать не стоит.

И, может, он прав?

Я уткнулась в колени и зажмурилась, пытаясь разобраться в собственных эмоциях.

— Вы расстроены, — вдруг заметил Лягух. — Очень. Чем я могу вам помочь? Вам кто-то угрожает?

Тэрлак, Второй ворон