Ворон, каркни на счастье

Глава 8 Гырд, дорт и батард

Я засунула руку в карман и вытащила лягушку.

— Вот же! Прости, милая. Надо тебя выпустить, пока мы в лесу. И на речке к тому же.

И я решительно поднялась. Ох! Мои ягодицы! Мои бёдра! Мои ножки! Несколько часов поперёк седла, как оказалось, для них — целое испытание. Кое-как, враскоряку, я покинула шатёр и замерла, шагнув на снег.

Таких шатров было ещё три, они расположились крестом вокруг большого костра. Рядом суетился один из воронов, тот, которого мне не представили до сих пор. Это был мужчина лет сорока или более, с тёмно-каштановыми вьющимися волосами, широкая прядь которых выбивалась из хвоста и падала ему на щетинистое лицо. Шириной плеч ворон походил на Эйдэна, но без узкой талии последнего. Фигура незнакомца напоминала прямоугольник. Шкаф. Решено, я буду его звать вороной-шкафом. Ещё один, из тех, что в страусиных беретах, помогал прямоугольному в приготовлении еды: что-то чистил.

А вот жених с Эйдэном развлекались иначе: обнажённые по пояс, они резво пытались покалечить друг друга длинными, обструганными палками. Как раз когда на них упал мой взор, третий ворон стремительно прыгнул на седьмого, и его палка обрушилась на темноволосую голову. Я зажмурилась. Потом приоткрыла один глаз. Кариолан и Эйдэн за эту пару мгновений поменялись местами, и тут же палка ударила по палке с глухим звуком.

— Так, — пробормотала я, засовывая вялую лягушку снова в карман, — это мужские игры, не для нас, девочек. Не смотри.

Но не смотреть оказалось сложно. Алые отсветы костра подчёркивали литую мускулатуру тел. Тела. Потому как у Кариолана не то чтобы вот прям густо было с мускулатурой. Мой жених был поджар и сухощав, очень гибок, невероятно быстр, но приятными атлетическими формами глаз не радовал.

Эйдэн отскочил первым. Сейчас он находился лицом ко мне, и я видела и сверкающие потемневшие глаза, и ухмылочку, подчёркнутую тёмной полоской усов, и довольно выпуклые груди, и потемневшую от пота дорожку волос, полускрытую чёрными штанами.

— Цэ-цэ-цэ, бартшмашлэк! — весело бросил Эйдэн, скользнул взглядом по мне и добавил: — Цыплёнок.

И я вспыхнула до ушей, осознав, что пялюсь на полуголого мужика. Хотела отвернуться, но тут Кариолан змеёй кинулся на соперника, его палка взметнулась над головой обидчика, но просвистела мимо, а Эйдэн оказался левее на шаг.

Хрясь!

Палка третьего ворона хлестнула седьмого по рёбрам, и я невольно взвизгнула, но взгляд всё равно не могла оторвать. Мне казалось, что стоит лишь отвернуться, и случится что-то ужасное. На белом теле парня заалела яркая полоса.

— Неплохой удар, Эйдэн, — прохрипел Кариолан, пятясь. — Но если бы ты целился в голову, то победил бы…

— В голову хорошо. Сделал бы тебя достойным невесты. Подтянись, Кар, она на тебя смотрит.

Седьмой ворон невольно обернулся, я тут же состроила дебильное перекошенное лицо… хрясь! и палка Эйдэна со всей силы обрушилась на спину несчастного. Кариолан рухнул на колени, а потом лицом в снег.

— Ты перестарался, — отвлёкся от варева незнакомый ворон.

— С уцёбой нельзя перестараца, Тэ́рлак, — беспечно рассмеялся Эдэн, потрогал неподвижное тело остроносым сапогом. — Эй, Кар, ты хоцешь ещё полежать?

Кариолан замычал, упёрся локтями в снег, приподнялся. Длинные тёмные волосы ширмой загораживали его лицо. Третий продолжил издеваться:

— Вставай, девоцка, бантик развязался.

Седьмой ворон захрипел и кинулся на Эйдэна, повалил его, но тут же оказался спиной на снегу.

— Не сказать, цто я люблю катаца на мужцинах… — заметил Третий.

Жених забился под ним, попытался ударить кулаком в нос врага, но тот перехватил руку юноши. А затем легко вскочил и отпрыгнул в сторону.

— Будет вам. Еда готова. И невесту перепугали уже, на ней лица нет.

Шкаф Тэрлак говорил почти басом, голос его звучал добродушно, но увесисто. Противники обернулись ко мне, я снова состроила глупую радостную рожицу. Кариолан тяжело дышал, с какой-то задержкой, будто вдыхать ему было больно. Эйдэн же вообще не выглядел уставшим, хоть и изрядно вспотел. И я с трудом оторвала взгляд от мускулистой груди.

Ох, Элис, фу на тебя! Бесстыдница.

Третий ворон подхватил со снега камзол… дублет… куртку… я не знаю, как называлась эта одежда, очень похожая на простую рубаху, с вшитыми металлическими перьями, надел через голову (всё это я видела искоса), затянул широкий пояс и направился ко мне.

— Элис, разрешите вам представить второго ворона великого кагана — Тэрлака Великолепного. Предводителя армии севера, героя битвы при Бараньем овраге и других великих, но неизвестных вам боёв. Да не смутит вас любовь Второго ворона к приготовлению пищи.

Второй, то есть… получается… он главнее Эйдэна? И, если правильно понимаю, в отряде всего три ворона: второй, третий и седьмой, то есть Тэрлак, а не Эйдэн — глава экспедиции?

— Ну-ну, — вздохнул шкаф, — Йд, не смущай. Расхвалил, как девицу на выданье. А ты Кр, давай, одевайся и ужинать. И не смотри так зло на уцителя, цай не маленький. Госпожа Элиза, хотя и я не уверен, цто вы нас понимаете, вот эти господа — это шакалы великого кагана: Тинэй, Энэй и Зинэй. Так-то они те ещё пустобрёхи и балагуры, но не в присутствии воронов, конецно. Это ваша лицная охрана. Если вдруг вы расцитывали, цто хранить вас будет третий ворон, то напрасно. Ну вот и всё, все знакомы.

А я задумалась, как он вообще смог произнести слово «Йд» без гласных? Очень интересный язык.

— Кар, цэйх кырдыр, — бросил Эйдэн, садясь к костру.

Он подвернул ноги под себя, расставив колени в стороны. Шакалы тоже расселись в точно таких же позах, но позади воронов. Мне что, тоже вот так? Это же неудобно. Кариолан натянул свою кольчугу-рубаху, подошёл, заправляя длинные волосы за уши, и протянул мне руку. Я в ответ оскалилась и схватила его за длинный нос. Чтоб не расслаблялся. Но жених успел отклониться.

— Йд, в Родопсии мы говорим на родопсийском, — заметил Тэрлок.

— Место безлюдное.

— Это никогда не известно доподлинно. Кр, цто застыл? Веди невесту.

Кариолан, поколебавшись, взял меня за локоть и довольно мягко потянул к огню. Ладно, не будем осложнять жизнь человеку. Может быть даже имеет смысл признаться в собственном разуме? Если уж от меня ждут наследников, то вряд ли станут травить или убивать прямо сейчас. И всем станет легче, да и надоело мне…

— Не хоцу смотреть, как эта будет есть, — проворчал Кариолан. — Пойду, пройдусь по лесу. Дров нарублю.

А нет. Пусть помучается.

— Мэ-э, — запротестовала я и вцепилась в его пояс.

— Кар, это твоя невеста, — отозвался Эйдэн насмешливо, — тебе её и кормить.

— Кардраш! Цто⁈ Элис, ты умеешь сама есть?

Паника в зелёных очах взывала к моей жалости, но брезгливость будила вредность. Эйдэн выудил косточку и, посмеиваясь, поглядывал на нас.

— Мэ-э, — съязвила я и полезла руками в кипящий котёл.

Кариолан схватил меня за запястья.

— Проклятье! — простонал в отчаянии. — Нужна какая-то служанка. Я не смогу быть постоянно с этой…

К его чести, жених запнулся. Если он будет знать, что я разумна, то в брачную ночь, а, может, и до неё, войдёт в мой шатёр и ляжет со мной… Нет, не хочу. Я глупо захихикала. Эйдэн покосился на меня и ухмыльнулся в усы. Интересно, почему он так не любит Седьмого ворона?

Тэрлак вздохнул и разгладил длинные усы:

— Ну-ну, Кр. Тебе ей детей делать, а ты покормить девоцку не можешь.

— Мы ещё не женаты, — запальчиво возразил Кариолан.

— Это ненадолго. Доедем до Безжалостной и поженитесь.

— А разве не…

Эйдэн насмешливо поднял брови. Тэрлак снова терпеливо вздохнул:

— Нет, мальцик. К кагану ты должен приехать уже женатым мужциной. И желательно, цтобы в цреве твоей жены уже не было пусто.

Я бы подавалась, если бы сейчас ела, но потупилась и шлёпнулась на задницу — искусство, которое так хорошо получается у детей, и которое я оттачивала не один месяц. Жаль, некому оценить. Насмешливый взгляд Эйдэна сообщил мне, что ценитель всё ж таки нашёлся.

Тэрлак принялся разливать варево по деревянным мискам.

— Тьма плывёт над степью. Тьма. И в последней битве могут погибнуть все семь воронов. У нас, шестерых, есть сыновья, а кого оставишь после себя ты, Седьмой? Радуйся, малыш, цто каган сам подобрал тебе невесту из хорошего рода. Да благословят его звёзды!

Род или кагана, ворон не стал уточнять.

— Если мир погибнет, — сердито возразил Кариолан, приняв миску в ладонь, — с ним погибнут не только вороны, но и воронята.

— Если, — заметил Эйдэн и стал есть, жмурясь от удовольствия.

Кариолан тихонько вздохнул и принялся меня кормить, просовывая в губы кусочки мяса. Руками. Меня затошнило. Им бы тут ложки не помешали. Я постаралась чавкать погромче. Это было кроличье рагу, и, к чести второго ворона, очень-очень вкусно приготовленное. Я даже не подозревала, что такое можно сделать на костре!

— Церез три дня пути мы будем на Волцьем перевале, — вдруг нарушил тишину Третий ворон. — Там есть безликий алтарь. Можно поженить молодых там.

Я поперхнулась и раскашлялась: Волчий перевал! Это ведь тот самый, про который говорила Синди? Где под чужими именами принц Марион и его супруга Дризелла держат таверну? Отняв у опешившего Кариолана миску, я поспешно доела рагу, помогая себе рукой, а потом встала и молча вернулась в шатёр. Выложила лягушку, чтобы случайно не придавить во сне, прошла и села на попону, уткнулась в колени.

Если я сбегу, то Кариолана жестоко убьют. Ужасно! Просто ужасно жить и знать, что ты виновен в чьих-то страданиях. Но…

Если я останусь, то…

Я представила дальнейшую жизнь. В красках. С нелюбимым мужчиной, который заходит к тебе только по ночам и только с целью обзавестись потомством. Чужая, в чужой стране, где все говорят на ужасном свистяще-цокающем языке. Где вообще всё другое: другое небо, другая земля, традиции и обычаи. И никогда, никогда я больше не увижу гор, и…

— Ц-ц-ц, — моего плеча коснулась широкая ладонь. — Девоцка, не делай мир мокрее, цем он есть.

Я ткнулась в плечо вошедшего Эйдэна и разревелась, всхлипывая.

— У меня доцке пять лет, — шепнул ворон мне на ухо. — Я её называю «цэрдэш», плакса. Но она всё равно любит забраться на мои колени и плакать. Где у вас столько воды помещаеца, сиропцик?

— Не хочу замуж, — выдохнула я.

Он тихо рассмеялся, погладил мои волосы.

— В брацную ноц вы с Каром обниметесь и будете рыдать. Хорошо, когда у мужа и жены есть общее цто-то.

— Кариолан мне не нравится! Спесивый, как гусь. Уж лучше бы ваш каган решил женить на мне тебя или Тэрлака.

— Хоцешь быть моей третьей женой? — вкрадчиво поинтересовался Эйдэн.

— Что⁈

Я отстранилась и уставилась на него. И снова этот насмешливый, весёлый взгляд и поднятые широкие брови.

— У меня две жены, — охотно пояснил Третий ворон. — Касьма и Фатьма. Касьму я люблю больше, но у Фатьмы — два сына, а у Касьмы только доц, поэтому Фатьма — старшая. Хоцешь, я поставлю для тебя третий шатёр в моём ойка́не?

Конечно, я понимала, что Эйдан издевается надо мной, и всё же встала, вытерла слёзы.

— Не хочу. Я не умею драться. А твоя Фатьма наверняка попытается выдрать мне косы. Касьма присоединится к подруге, и тогда мне не жить совсем. Общий враг, знаешь ли, объединяет.

Эйдэн рассмеялся, легко вскочил с корточек.

— Я разожгу тебе оцаг. И принесу побольше покрывал.

— Подожди, ты можешь научить меня вашему языку? А то как я пойму, если Фатьма крикнет Касьме: «убей эту потаскуху»?

— У тебя жених есть, он науцыт.

Я перехватила его рукав.

— Мой жених считает меня идиоткой. Он не станет меня учить.

Эйдэн сузил глаза, превратившиеся в чёрные щелочки, хмыкнул и всё же вышел, потом заглянул и бросил:

— Гырд. Если приказ убить женщину, то гырд. Если мужцину, то дорт. Если зарезать скот, то батард. А потаскуха, или общая женщина это цэйх-аха.

— А в чём разница между убийством женщины и мужчины? — удивилась я.

Ворон изумлённо глянул на меня.

— А цто общего?

Пожал плечами и вышел.

Спустя несколько минут в моём шатре действительно горел костёр, обложенный мокрыми камнями из реки. Дым поднимался в отверстие купола, и мне было непонятно всё это: ведь вместе с ним выходит и тепло.

— Это ж всю ночь надо топить!

— Ноцью спят, — снисходительно пояснил Эйдэн.

— Так ведь в шатре быстро станет холодно!

Он снова удивлённо покосился на меня:

— Во сне не бывает холодно. Я принёс тебе шесть попон и волцью шкуру.

— Но ведь костёр погаснет и станет холодно!

Эйдэн хмыкнул.

— Потерпи, сиропцик. Цетыре дня и у тебя будет горяций муж под боком.

— Ну спасибо, — проворчала я, кутаясь во все шесть попон и тёплую, мягкую шкуру.

Ворон обложил огонь шатром из дров и снова посмотрел на меня.

— Мой край находится далеко, в северных степях. Там солнце выныривает из моря и цистое, свежее отправляется в путь. Женщины, цтобы сварить… суп, пилят лёд и греют его в больших котлах. И никогда не доходят в озере до воды, а может, зимой в озёрах и вовсе нет воды, только лёд. Когда дует ветер, даже волки зарываются в норы и ждут, а туры сбиваются в стадо, и их заносит снегом. Ты спишь и встаёшь, не зная утро или вецер, и откапываешь шатёр от снега, но так и не видишь небо: покрывало снега выше твоего роста. Зимой воро́ны замерзают на лету и падают на землю. Ты привыкнешь, девоцка. Когда спишь и нет ветра — не мёрзнешь.

— Я… я тоже буду жить…?

— Нет, — рассмеялся Третий ворон и встал. — Край Кариолана на юге. Там растут деревья, которые не сбрасывают листья. Зимы в нём нет. Ну цто, пойдёшь за Кара?

Я не ответила. Да ему и не нужен был мой ответ — всё давно решили вместо меня.

— В ваших краях не знают, цто такое зима, — презрительно бросил Эйдэн и вышел.

Когда я заснула, костёр ещё горел, угли краснели и переливались всполохами. Раздеваться я не стала, закуталась во все попоны и шкуру. Гарма не было, но за пёсика я не волновалась: он умел постоять за себя. И я совершенно точно помнила, что в лагерь мы приехали вместе. Наверное, Гарм отправился гулять. Он вообще любил охотиться на всякую мелкую живность. На мышей, например. А к лесам ему было не привыкать.

Мёрзнуть я начала довольно быстро, несмотря ни на какие попоны. Мне казалось: через ноздри холодный воздух проникает внутрь и замораживает мне и сердце, и печень, и вообще всё, что там есть. Но даже стук собственных зубов не смог меня пробудить. Я съёжилась в комочек, попыталась поймать край одеяла, но тот выскользнул из моих рук. Что-то большое, мягкое и тёплое скользнуло ко мне, положило мою голову на руку, закутало меня поплотнее, словно ребёнка, другой рукой, а затем прижало к широкой груди, горячей, точно печка. Я лишь прижалась покрепче к этому тёплому телу, обняла и ткнулась лицом в плечо. После этого стало намного теплее, я вздохнула и провалилась в крепкий сон без сновидений.

Мне снились лягушки в горячих ключах. Я прыгала, ныряла за ними, пыталась поймать, но они, вредные, выскальзывали из моих рук. Лягушки были разные: зелёные, синие, красные, оранжевые, бирюзовые, жёлтые, в полосочку, в кружочек, в звёздочку. А дирижировала ими большая зелёная лягушка с короной на голове и со стрелой в руках.

Утром я проснулась от того, что мой нос нашли в груде попон и облизали.

— Гарм, фу!

Открыла глаза, заморгала, а потом поднялась. Было уже довольно светло. В шатре кроме меня и прыгающего от радости пёселя никого не было. Ну, если не считать, конечно, лягушки, которую я чудом не раздавила. И пришло же в её скользкую голову погреться в постели! Я взяла земноводное за лапку. Так, всё. Пока не случилось трагедии, нужно несчастную отправить в речку.

Я шагнула к выходу, но коварная выскользнула из моей руки прямо в карман.

— Р-рав!

Полог открылся, и показалось жизнерадостное лицо Эйдана:

— Ну цто, невеста ворона, готова выезжать? Не стал тебя будить, но нам пора. Не замёрзла?

И я как-то сразу вспомнила крепкие и горячие объятья. Уши, щёки и шею залил жар. А… простите, кто это меня согрел ночью? Очень ли будет ужасно, если я спрошу Эйдэна, не он ли это был? Или Кариолан? Да нет, вроде не Кар: грудь была пошире, ну и… Седьмой ворон вряд ли стал бы, и…

А если это не был Эйдэн?

Если я спрошу, что, если вороны посчитают меня опозоренной невестой? Как там, говорите, звучит на дикарском «убей женщину»? Гырд? А если это был Эйдэн, а я ничего не скажу, и он решит, что посторонний мужик в постели для меня — обыкновенное дело и…

Или, например, у них принято такое: присылать в постель замёрзшим невестам горячих мужиков… Может, у них традиция такая?

Вот и как бы это узнать поделикатнее? Чтобы никто не пострадал?

И тут же я осознала ещё одно: ночной мужик был голым. Совсем.

ПРИМЕЧАНИЯ:

бартшмашлэк (со степного наречия) — птенец

цэйх кырдыр — веди женщину, приведи женщину, наставляй женщину и даже спаси женщину, в некоторых контекстах может значить и «имей» женщину в сексуальном значении

Кардраш — можно перевести как «проклятье», но это приблизительное значение, непереводимая игра слов. Вроде «подавиться мне верблюжьей шерстью», или «пусть мой скакун подавится ежом»

цэрдэш — дословно «озеро, в котором можно утонуть» или плакса. Цэ — вода

ойка́н — место в стойбище, где расположены шатры семьи, близких родственников. В узком понимании: мужа и его жён, в более широком — слуг и рабов, чьи шатры окружают шатры хозяев по кругу

цэйх-аха — цэ — вода, цэйх — женщина, аха — общество, социум, племя, дословно «общественная женщина»

гырд — дословно: «убей» но только по отношению к убийству женщины (не девицы, там будет другое слово)

дорт — убей, но только по отношению к убийству мужчины (не мальчика и не подростка)

батард — убей, по отношению к животным, напоминает наше «зарежь». К птицам и прочей живности применяется оно же. К трусам, предателям и вообще жертвам, которые не достойны, с точки зрения убийцы человеческого звания — тоже оно, это вот прям тяжкое оскорбление. Если жертва выжила, то мстит кровью до последнего крикнувшего «батард»

греют его — Эйдэн не знает слова «плавят»