Ворон, каркни на счастье

Дополнение 3

Эйдэн ушёл в шатёр, спиной чувствуя неприязненный взгляд кагана. Ещё бы! Первый ворон Аэрг и второй ворон Тэрлак спят, как и положено в походное время, на земле, завернувшись в тёплые вороньи плащи, а Третий ворон барствует в шатре. Почти как его каган. Пусть это и шатёр невесты, а не ворона. Если бы не этот взгляд бессильной ненависти Эйдэн остался бы снаружи вместе с братьями.

Кары в шатре не было. Не сказать чтобы это расстроило жениха: Эйдэн от матери знал, кто такие феи и какие у них нравы. Взять замуж фею — взять себе бесчестье. Но… не смотреть же, как её убьют?

Ворон лёг на шкуру и прикрыл глаза. Вынул из кармана узкую ленточку и принялся разглядывать её сквозь ресницы. Это была выцветшая и потрёпанная полоска ткани неопределённого цвета.

Алая — вспомнил он.

И словно наяву услышал звонкий, немного захлёбывающийся смех дочери. Эйдэн и не заметил, когда Нуиника успела вплести ленточку в гриву его лошади. Увидел потом, когда его достали из ямы, и сразу понял, откуда она.

— Нет на свете ничего более сладкого, чем память, — пробормотал ворон тихо, — нет ничего на свете более горького, чем память.

Пройдёт день, и ещё один, и к вечеру орда будет под стенами Старого города. Но об этом ворон подумает завтра. Время ещё есть. Он заставил тело расслабиться и провалился в сон.

Ему снилась степь. Она простиралась далеко внизу, закругляясь с двух сторон белыми зубцами гор, а с юга и запада — серыми волнами моря. Эйдэн парил в упругом потоке воздуха, и ветер тихонько гудел в сомкнутых перьях. Внизу проносились табуны тонконогих лошадей. В реках сверкали серебристые косяки форели. Всё это Эйдэн видел несмотря на огромную высоту, из-за которой горы казались рассыпанным по бархату сероватым жемчугом.

«Однажды наступит час, и во́роны полетят», — прошептал в его голове чей-то голос. Очень знакомый, но Эйдэн не мог вспомнить чей.

Что-то лопнуло. Словно перетянутая струна морин хуура порвалась вдребезги.

Эйдэн оглянулся и увидел, как с северо-востока мир рассыпается в пыль, как пересохший полевой гриб.

— Она проснётся, и гибель ускорится. Она выйдет замуж, и мир погибнет, — громко сказал всё тот же знакомый-не-знакомый голос. — Это будет последняя сказка этого мира.

И тут ворон узнал его: это сказочник.

— Поцему? — спросил Эйдэн.

— Я устал.

— Отдохни.

Ворон вдруг обнаружил себя человеком. Его ноги стояли на земле, попирали высохшую траву и мелкие серые камни. На замшелом валуне перед Эйдэном сидел знакомый незнакомец. Это был рыжий парень, безусый. Длинные медные волосы собраны в хвост. Двухцветная куртка — зелёная с коричневым — сшита из треугольников странной материи, серо-синие штаны и странная белая обувь, зашнурованная на ступне… «Первомирец» — догадался Эйдэн. Ну или иномирец. Со слов Мари, жены Германа, миров существует бесчисленное множество.

— Вы мне надоели, — холодно отозвался рыжий.

— Найди себе замену.

Первомирец вдруг странно усмехнулся, прищурился и спросил недоброжелательно:

— Тебя, что ли?

— Может, и меня.

Парень спрыгнул с валуна, подошёл к Эйдэну, заглянул в глаза. Сказочник был очень высок и узок в плечах, и этим напоминал Седьмого ворона. Глаза его неожиданно засветились фиолетовым цветом.

— Хорошо, — вдруг согласился он. — Победи тьму и станешь хранителем. Бездна пожирает этот мир, и от неё нет спасения. Чтобы её одолеть, ты должен найти человека, в сердце которого доброта сильнее всего остального. Тьма притягивает тьму. Свет тьму разгоняет. Найди того, кто светит.

— Найду.

— Этого мало. У меня забрали магию хранителя.

— Кто? — хрипло переспросил Эйдэн.

— Пёс бездны. Жак, Сергей, Дезирэ, Яша — у него множество имён. Принцесса Аврора — его маяк. С её помощью ты сможешь призвать Пса. И, возможно, он согласится сказать, кому передал магию жизни и магию смерти. Мою и свою. Забери себе мою. Мир, у которого нет хранителя и пса, умирает и рассыпается. Став хранителем, ты сможешь защитить этот мир и обретёшь над ним власть. И над временем — тоже.

Эйдэн почувствовал, что ноги внезапно становятся слабыми. Облизнул пересохшие губы.

— Я смогу вернуться в то время, когда Касьма была жива? — он едва смог протолкнуть эти слова через закаменевшее горло.

Во взгляде фиолетовых глаз мелькнуло сочувствие.

— Нет, — отрезал рыжий, отвернулся и пошёл прочь.

— Подожди! — крикнул Эйдэн. — Как мне узнать того, кому Пёс передал магию?

Сказочник обернулся.

— Посмотри туда, — дёрнул головой в сторону северо-запада.

Ворон посмотрел и увидел хрустальную иглу, с верхушки горы пронзающую небо. Стеклянная башня? Стеклянная гора?

— Там ты умрёшь, — равнодушно пояснил бывший хранитель. — Это замок Вечности. Там нет времени. Нет прошлого и будущего. Только смерть. Ты должен найти обладателя магии раньше, чем туда попадёшь. А это случится уже скоро.

Эйдэн бросился за ним, но с каждым шагом лишь становился дальше. Тогда ворон упал на колено, перекинул лук со спины, накинул тетиву, наложил стрелу, натянул и выпустил. Стрела прошла плечо парня навылет. Рыжий удивлённо оглянулся:

— А ты силён, — заметил почти весело.

И исчез.

Эйдэн распахнул глаза.

Сердце билось так, что стало трудно дышать. В лёгких не хватало воздуха. Ворон поднялся на локте. Мир качался. Кары в шатре по-прежнему не было, и это было до крайности подозрительно. Эйдэн встал и вышел, вдохнул морозный воздух, прижал руку, пытаясь успокоить расшалившееся сердце. Закрыл глаза и постоял, вслушиваясь в дыхание спящего лагеря, тихое пофыркивание лошадей, треск прогоревших поленьев, храп, сип…

Сегодня дежурит Кариолан.

Ворон вдруг вспомнил Элис, и его обдало жаром. Тёплая, мягкая, такая… округлая. Девочка.

Он искал девицу, которую не было бы жаль. Самую прожжённую, лживую и корыстную из всех. Отыскав фон Бувэ и узнав от полусумасшедшего старика, кто именно может разбудить Аврору, Эйдэн также познакомился с супругой бывшего коменданта и, узнав, что у той есть любимая дочурка, обрадовался. Поиск завершён. Жеребёнок мастью в мать — говорили кочевники. Вода в колодце или горькая, или сладкая — так тоже говорили.

Такую не жалко отдать в жертву степи. А Кар… заведёт вторую жену.

Но потом… в коридоре, вот та смешная девочка, которую Эйдэн принял за служанку. Груди, словно розовый жемчуг, и беззащитные, сердитые как у воробушка глаза. Без злости, без гнева. И Эйдену впервые за долгие месяцы стало тепло и весело. Впервые после смерти Касьмы он захотел живую женщину. Конечно, ворон не стал бы брать её силой, но ведь в Родопсии служанки не прочь согреть постель господина. Но…

«Вам придётся на мне жениться» — смысл этих слов дошёл до Эйдэна не сразу.

Дочка Сессиль? Ведь на опороченных девицах женятся, только если они принадлежат к рыцарскому роду, а во всём доме могла быть лишь одна такая девица, которую он не видел: Элис, невеста Кариолана.

Дальше было ещё интереснее: целое представление, которое едва не заставило его рассмеяться. И точно заставило задуматься: с какой стати дочка Сессиль разыгрывает перед всеми идиотку?

Он хотел поговорить с ней об этом, когда шёл забирать под венец. Прижать к стенке и узнать всё как есть. Зачем? Что за игра? И понял всё, едва услышал угрозу служанки.

Девочка чего-то боится. Она обманывает не только гостей, но и домашних. Сессиль вряд ли стала бы угрожать своей родной дочери, выходит, Элис — падчерица?

Это оказалась не та девица, которая нужна была Эйдэну. Не лживая и бессердечная, которой можно было бы пожертвовать во благо всех, лишь слегка надавив на свою совесть. И с каждым их разговором Эйдэн убеждался в этом всё сильнее, но… Теперь он уже не мог оставить её Сессиль. Эта девочка нуждалась в защите. И, судя по тому, что никто не заступился за неё, у неё не было защитника.

И тогда Третий ворон подумал: а зачем ему искать принца Мариона, если уже есть чистый и добрый сердцем человек?

— Если не она добра сердцем, то кто? — прошептал Эйдэн.

Спящую деву мог разбудить только добрый сердцем человек. Так говорили пророчества. Все искали доброго сердцем мужчину, но Эйдэн сообразил, что о мужчине-то в пророчестве нет ни слова. В языке западных народов «человек» мог означать и женщину, и девицу. Это был скудный язык, довольно путанный, с одной стороны — излишне подробный там, где не нужно, с другой — чересчур лаконичный в необходимых вещах. Язык торговцев. Например, слово «человек» могло значить не только «мужчина», «женщина», но и ребёнок любого пола, или старик.

И Эйдэн не ошибся: Элис оказалась тем самым «добрым человеком». Дева проснулась. Значит ли это, что Элис — та самая, кто должен противостоять Великому Ничто?

А как же дева из пророчества?

Эйдэн задумался.

В пророчестве пробуждение Спящей девы было тесно связано с победой над непобедимым злом, но… Ни словом не говорилось, что зло победит сама Дева. Семь воронов должны были защитить… кого?

«Придёт та, что станет сестрой воронов» — это о деве, или ком-то ином?

Древний ритуал свадьбы воронов воспроизводил пророчество: и пошла сестра к солнцу… и пошла к луне, и только утренняя звезда указала путь. Старинная сказка. Вещая ли? Он не был уверен в этом. Но сейчас, когда надежды не было, наступило время верить легендам.

И всё же меньше всего Эйдэну хотелось, чтобы в битву с Разрушителем мира, с Бездной, вступила маленькая смешливая плакса Элис.

— Ехали три суслика на бурундуке, — раздался весёлый женский голос,

А за ними ворон на лихом коне.

Суслики желали пить и не пьянеть,

И невинность девы иметь и не иметь…

Эйдэн хмыкнул. Он слышал эту песню, когда гостил у герцога Ариндвальдского. Разумеется, не во дворце Его светлости. В поисках нужной девицы ворон частенько посещал кабаки и прислушивался к разговорам захмелевших сплетников. Он не стал дожидаться совсем уж неприличных слов, не подобающих невесте одного из семи и шагнул, выступая из тени. Кара отпрянула, зашипев от неожиданности.

— Не бойся, женщина. Ты знаешь, кто я, а я знаю — кто ты. Но я не ищу твоей смерти.

По крайней мере, сейчас. Глупо искать чьей-то смерти, когда погибнуть может весь мир.

— Ты меня спас, — презрительно кривясь, заметила Кара.

Эйдэн мог бы ответить, что не любит смотреть, как умирает женщина. Даже если это — фея. Но не стал. Не стоило свои слабости открывать перед врагом. Поэтому он просто приказал:

— Иди в шатёр.

— Ты думаешь, что сильнее? Что я теперь — твоя пленница?

— Может быть.

Кара рассмеялась. Снова скривила губы, забросила прядь волос за ухо и подбоченилась:

— Я здесь потому, что пока хочу быть здесь. А захочу — уйду, и ты меня не остановишь. Даже ты меня не остановишь, Эйдэн, сын галки.

— Попробуй, — усмехнулся ворон.

И, прерывая разговор, прошёл вперёд. Эйдэн не доверял снам, но этот был не сон.

— Попробую! — дерзко крикнула Кара ему вслед. — И, если ты меня найдёшь, выйду за тебя замуж. Слышишь?

Эйдэн хмыкнул, но не стал оборачиваться:

— Ты сейчас угрожаешь мне, женщина?

И пошёл вперёд, не слушая, что она бросит в ответ.

Элис говорила, что разбудил Аврору тот мужчина, который был с ними. Если так, это меняет что-то или нет? Вдруг тот самый «добрый» это — лягушка? Эйдэн попытался вспомнить, что произошло с тварью дальше. И вспомнил: его подхватил Гарм.

— Р-рав! — раздалось совсем рядом.

Ворон обернулся. Перед ним скакал со стороны в сторону маленький пёсик. Его мохнатые ушки смешно хлопали в такт прыжкам.

— Ты слишком умный для собаки, да? — спросил Эйдэн и опустился на одно колено. Осторожно и медленно протянул руку ладонью вверх.

Пёсик замер, чуть вильнул хвостом, а затем отпрыгнул, отбежал и обернулся. Снова вильнул хвостом. Эйдэн встал и пошёл за ним.

Гарм привёл ворона к жеребцу. Эйдэн, не взнуздывая, запрыгнул на конскую спину, и пёсик помчал вперёд. Они полетели по ночной степи. Вскоре Гарм начал отставать. Тогда Эйдэн сжал ногами бока скакуна, останавливая его, обернулся и похлопал себя по колену. Гарм подбежал, запрыгнул на ногу ворона, тот перехватил пёсика за шиворот, придерживая. А затем снова ударил в бока, посылая жеребца вперёд.