Ворон, каркни на счастье

Эпиложек 9. Тяф

Угрюмый лес висельников на склоне Драконовой горы зловеще шелестел листьями, в лунном свете казавшимися толпой чудовищ. Парнишка, привязанный к дереву, потерял сознание, и голова его упала, а волосы свесились, закрывая лицо. Перепуганная девушка только всхлипывала, предчувствуя страшное.

— Пожалуйста, не надо, — продолжала шептать она.

Трое мужчин в грязной, залатанной одежде, делили медяки, найденные в кошельке пойманного паренька. Все элементы костюмов этих людей мало сочетались друг с другом. Роскошный атласный камзол с шерстяными штанами крестьянина, расшитая золотом перевязь на серой блузе из грубого домотканого холста, бархатные сапожки с золотыми шпорами щерили дырки, в которые выглядывали волосатые пальцы.

— Ты, Жуано, неверно считаешь, — нетерпеливо пыхтел тот, который был бородат, и косматая борода его не отличалась чистотой и опрятностью. — Почему у тебя с Сопатым по пять монет, а у меня четыре?

— Не делится потому что. Ничего, на девке отыграешься, — огрызнулся длинноносый молодой парень, прозванный математиком за способность считать до тысячи.

Третий — жирный, словно паук — вздохнул уныло:

— Да ладно вам! Что барону отдавать будем? С ним-то девкой не расплатишься! Эх, не везёт. Не хотят, падлы, по дороге ехать.

Жуано задумался.

— Почему нет? Девка-то чистенькая. Этот, как его, говорил: невеста. Да и вроде кузнецова дочка. Бёгли венчаться тайком. Может, барону понравится? А может, он у кузнеца-то заберёт то, чё с нас не доимал.

— Ты ему это предложи, раз смелый такой…

— Нам ковёр — цветочные поля-а-аны, наши стены — сосны-велика-а-аны, — донёсся вдруг до троицы звонкий жизнерадостный голос.

Жирный вздрогнул, шумно задышал. У него был дважды переломан нос, стоило мужчине заволноваться, и он начинал сопеть. За то и прозвали Сопатым.

— Тише, вы. Может, сейчас и подобьём налог.

Они замерли, вслушиваясь. Весёлый такой девичий голосок. А девицы — что? Правильно. Одни по лесам не шастают.

— На помощь! — закричала пленница.

Математик Жуано тотчас забил ей рот грязной перчаткой, а затем замотал зелёным шарфиком.

— Цыц! Это и в твоих интересах. Что б у тебя напарница была, не всё одной расплачиваться.

И гадостно захихикал.

Разбойники метнулись к дороге, забрались на деревья и вовремя. Вскоре на большой дороге показалась странная парочка.

Через лужи, сверкающие серебром, перепрыгивала невысокая, полноватая девушка в зелёной юбке и белой блузе, затянутой чёрным корсажем. Её хорошо было видно в лунном свете. Тёмные косички подпрыгивали вместе с хозяйкой, а в руке золотистой искрой плясал большой фонарь. Казалось, промозглый весенний ветер, холод, поднимающийся от таящих сугробов, девице вовсе нипочём.

— … смех и радость мы приносим лю-у-удям! — распевала идиотка.

Белая маленькая собачка, весело тяфкая, скакала вокруг, крутя пушистым хвостиком.

И никого.

Жуано сплюнул с досады. Но уж лучше что-то, чем совсем ничего. Зато будет славно услышать, как она рыдает, умоляя отпустить.

— Совсем дура, что ли? — искренне удивился бородатый Жбан.

Математик пожал плечами, спрыгнул и, не торопясь, вразвалочку, направился к дурацкой парочке.

— Привет, красавица. Куда путь держишь?

Девчонка вытарищила на него круглые глаза и глупо улыбнулась:

— Так к бабушке, господин добрый. Пирожков вот несу.

Жуано цыкнул и сплюнул.

— Ночью?

— Так а днём жарко. И народу много. И некогда было. А ночью — красота! И нет никого в лесу. Поёшь себе и не думаешь, кто слышит, кто нет. А я, господин хороший, очень уж петь люблю. А при народе стесняюсь уж очень.

— Р-рав! — сказал пёсик, сел у ног хозяйки, улыбнулся и свесил длинный розовый язычок набок.

Ухмыляющиеся Жбан и Сопатый вышли из придорожных кустов.

— И чё, не страшно?

Дурочка жизнерадостно улыбнулась:

— Так, а чего боятся?

— Мало ли кого встретишь в лесу?

— Вас вот встретила. Пирожка хотите? Меня, кстати, Элис зовут.

Жуано заржал:

— Хотим. Только не того, который в корзинке. Поделишься другим пирожком?

Девица развела руками:

— Так а других у меня и нет.

— А если найдём?

Математик грубо схватил девушку за косичку, дёрнул.

— Ай. Мне же больно! — возмутилась та. — Знаете что, давайте по-хорошему?

— Сама юбку задерёшь?

— Фу. Стыдно должно быть, не подростки ж в пубертате, — скривилась та. — У меня вон собака. Давайте вы сейчас отвяжете Марту и Йогана, извинитесь, отдадите им те шесть серебряных монет, которые награбили, и те медяки, что у них забрали, проводите и…

— Ты откуда знаешь⁈ — рявкнул Жуано, схватив ненормальную за горло. — Про серебряные монеты⁈

Жбан насупил кустистые брови:

— Сколько? Шесть? Математик, а ты говорил: четыре…

— Заткнись! Кто тебя подослал? — главарь разбойников стиснул девице горло.

Внизу что-то глухо заворчало. Элис вздохнула:

— Пёсика не бейте только, ладно? Гарм этого не любит…

— Похрен на твою собаку, — Жуано пнул болонку. — Говори…

И взвыл тоненьким бабьим голосочком.

Элис ещё раз вздохнула, отошла в сторону, села на придорожный камушек и принялась наблюдать, как Дезирэ избивает троицу несчастных разбойников. Затем, убедившись, что напарнику остаётся от силы минут пять, ну, если очень постарается — десять, а если совсем уж повезёт — пятнадцать минут работы, повернулась и пошла туда, где перепуганные дети нуждались в её помощи.

Присела рядом с парнишкой, взяла его за руку. Закрыла глаза. Увидела змей его ран и ушибов. Это не были совсем уж крупные змеи, поэтому Элис всех быстро передавила. Разрезала верёвки. Йоган упал на колени, растирая руки и с изумлением глядя на спасительницу.

— Т-ты кто? — спросил, заикаясь.

— Так, мимо шла.

— Беги отсюда! Тут разбойники…

Элис пожала плечами, вытащила кляп изо рта девушки, убедилась, что Марта отделалась лёгким испугом, развязала ей руки и ноги.

— Им стало стыдно, и они побежали каяться, — пояснила мягко.

— С тобой мужчины есть? — хмуро спросил Йоган.

— Идём с нами, так будет безопаснее, — зябко поёжилась Марта и всхлипнула.

Оба прислушивались к глухим звукам, доносящимся со стороны дороги.

— Да не, — отмахнулась Элис. — Вы идите, куда шли. Дальше безопасно. А я тут посижу. У меня свидание. Вот, корзинку с пирожками захватите. Наверняка есть захочется.

Она села на корявый корень дерева, приподнятый над землёй узлом. Убедившись в её решимости, пострадавшие поспешили убраться. Вскоре на поляну вышел весёлый Дезирэ. Сел рядом, привалился спиной к дереву.

— Ты иногда меня пугаешь, — призналась Элис со вздохом.

Дезирэ заржал.

— Пса бездны-то? Ну даёшь. Кого ждём?

— Барона. Но только давай договоримся: сначала я попробую его к совести призвать. Может, поймёт, что не прав?

— Ок, — согласился принц и обернулся пёсиком.

Лизнул девушку в щёку, преданно вильнул хвостом и помчался гулять. Элис сложила руки на коленях и принялась ждать. Она знала: сегодня Барон Кровавая борода собирает со своих бандитов дань. Девушке отчасти даже жаль было бедолаг, ушедших в разбой не от хорошей жизни и озлобившихся, но барона…

О!

Это был совершенно иной случай. Барон был богат, знает, красив и образован. Обычная сволочь. Тиранил юную жену, измывался над вассалами и вилланами, а тут вот ещё и грабежом решил промышлять…

И всё же, вдруг в нём что-то доброе осталось? Взять, например, того же Дезирэ… Да Элис, когда впервые его увидела в замке Авроры, завизжала от страха! Даром что уже была Псом бездны. Зажмурилась и постаралась превратиться в дерево. А потом оказалось, что они жили бок о бок полтора года, и Элис лично выкормила Дезирэ козьим молоком. Ну то бишь, Гарма, конечно.

— Может, в бароне тоже есть внутренний Гарм? — прошептала девушка.

— Нет. В бароне этого не было, — раздался позади мягкий баритон. — Цего не было, того не было…

Она вскочила и обернулась. За ней стоял Эйдэн и улыбался.

— Не было? — переспросила Элис.

Ей показалось, что она перестала дышать. Сердце бешено колотилось о рёбра. Эйдэн покачал головой, подошёл к ней, заглянул в лицо:

— Здравствуй.

— Здравствуй.

Горло словно перетянуло гарротой. Эйдэн прикрыл глаза, потянулся к ней, прислонился лбом к её лбу.

— Я соскуцился по тебе, — прошептал тихо, открыл глаза, и они показались огромными-огромными, на полмира.

— По сестре? — хрипло переспросила она.

Он тихо рассмеялся, обнял её.

— Твоя грудь бела, как сахар, — прошептал хрипло, — твой стан шелковистее отполированного дерева, твои губы желаннее дождя в засуху… Я больше не брат тебе. Цему рад.

И не ворон. Элис вдруг осознала это со всей ясностью. Теперь, после того как она передала ему магию Фаэрта, Эйдэн — хранитель этого мира. А она — Пёс бездны.

— Разве мы — не враги? — девушка отстранилась и положила ладони ему.

На мужчине была лишь чёрная рубашка, и Элис смутилась, почувствовав кожей его рельеф и жар.

— Кто сказал?

Эйдэн усмехнулся.

— Ты — хранитель, а я — разрушитель и…

— Ель упала на землю, и, если она не сгниёт, не родятся новые, — возразил он.

— Ты уверен, что мы можем любить друг друга, и мир от этого не треснет?

— Уверен.

А потом просто поцеловал её, осторожно, будто ждал, что она отпрянет или возмутится. Убедившись, что Элис отвечает, стиснул девушку и прижал к себе.

Гарм выскочил на полянку, глянул на целующуюся парочку, хотел фыркнуть, но передумал. Повилял хвостиком и убежал. И так ясно ж: на сегодня их карательная экспедиция завершена. Он летел через поваленный ельник и думал: сказать или нет, что у хранителя и пса может быть лишь один ребёнок? Что этот ребёнок смертен? А ещё интересно: каким станет дитя, если его отец — хранитель мира, а мать — волк из преисподней?

И неожиданно понял, что бежит по асфальту среди домов. Оглянулся, замерев. Справа — институт Отта, слева — пакгаузен Тома де Томона… Неужели…

Пёсик встряхнулся, обернулся светловолосым парнем и решительно зашагал по Тефлисскому переулку на Тифлисскую улицу, где зелёная строительная сетка скрывала старинную стену рынка петровских времён.

— Ну положим, — крикнул он, нырнув внутрь, — положим, братишка, что я протупил. Забрал у тебя силу хранителя мира и забыл сгоряча, что ты — один из двенадцати хранителей Первомира. И зачем ты позвал?

— Поговорить, — раздалось сверху.

Верхом на обломанной стене сидел рыжий паренёк в чёрной футболке с красным черепом. Дезирэ запрокинул голову:

— Говори.

Этьен вздохнул, спрыгнул вниз, подошёл к нему.

— Ты задолбал меня за восемьсот лет, — признался честно. — Жак, может, хватит?

Дезирэ прищурился.

— Тебе что за дело? Во мне больше нет магии.

— Да ладно? — старший брат выразительно приподнял бровь.

— Элис поделилась. Немножко. Но ты же бросил свой мир. А я в нём живу. Наши дороги больше не пересекаются.

— Не будь таким тупым, — устало и раздражённо выдохнул Этьен. — Ну ладно, Кэт. У неё в голове всё перепуталось, и в этом моя вина. Но ты…

Дезирэ отступил, внимательно оглядел брата, вздёрнул верхнюю губу.

— Что не так?

— Я не хранитель Эрталии, — устало выдохнул Этьен. — Жак, я — создатель этого мира. Это другое.

Младший брат резко выругался, а потом рассмеялся:

— Ну прости, не знал. Чёрт. Неотделимая магия, плоть от плоти, вот это всё? Мир умереть может только, если умрёт его создатель? То есть мы там с этой, мать её, бездной просто так в песочнице игрались?

— Нет. Мир умирал. Вместе со мной. Ты всё неверно понимаешь. Я умереть могу, а мой мир останется жить. Но я без того мира — мёртв.

Младший недоверчиво уставился на старшего:

— Ты же не хочешь сказать, что я тебя спас. Чёрт.

Этьен невесело рассмеялся.

— И почему ты не мог сделать этого сам? Явиться в своём божественном величии и всех спасти?

— Я устал.

Жак снова выругался.

— Ну ты прям как девка, нахрен. Устал он. Значит, так. Возвращайся. Твой замок снова свободен. Да по-настоящему никогда и не был занят.

— Когда-нибудь, возможно. Сейчас я занят. У меня сессия скоро.

— Кэт знает, что ты всё ещё… волшебник?

— Пока не говорил.

Они помолчали, испытывая явную неловкость.

— Ну, я пошёл, — Жак отвернулся, но Этьен окликнул:

— Подожди. Забери с собой двух девчонок. Пусть одна станет дочкой Синди и Армана. Тем более, что Арман ей действительно отец. А вторая… не знаю. Рафиса и Катарины, например. Или ещё кого-нибудь. Любящего, желательно.

— Ещё один шанс? — ухмыльнулся Дезирэ.

Этьен вздохнул. Брат хмыкнул.

— Да ладно. Не ссы. Может, в этот раз и прокатит. Эллен и её дочурка, да? Ты за этим меня звал?

Жак не услышал ответа и обернулся. Старший брат смотрел куда-то вдаль. Видимо, не счёл нужным отвечать. Младший пожал плечами:

— Заберу. Но так-то я не стал белым и пушистым, учти.

— Тяф, — съязвил Этьен.

Жак вспыхнул, выбрался на Тифлисскую улицу, встряхнулся и бодрой трусцой побежал по весеннему Петербургу, остро пахнувшему всем тем, что зимой скрывал снег.