Южная пустошь – 7

Глава 10

Мальчишка не врал. Все мои письма лежали в ящике, как ни в чем не бывало. И он был прав, если бы Адрей не сдал внука, я ничего не заметила бы.

Всю ночь я ворочалась, обдумывая одну интересную мысль: если артефакт Древних Богов нашел нового хозяина, то был и старый владелец. Даже если кольцо создал совсем недавно подопечный Селесы, кто-то должен был привезти его в Аддию…

Мне страшно захотелось потревожить ночного короля и расспросить его: не появлялся ли в последнее время какой-нибудь очень удачливый вор. Сам вор меня не беспокоил, меня беспокоило то, кому этот вор служил, по чьему приказу приехал в Аддию, и что хотел…

В какой-то момент я даже встала и подошла к двери, но потом вернулась обратно. Мне не хотелось давать Гирему еще один повод надеяться на возобновление наших отношений. Хватит того, что вчера ему пришлось укладывать меня в постель.

Задремала я только под утро, измучившись тяжелыми мыслями.

Когда первый солнечный луч коснулся моей щеки, я, почти не просыпаясь, хотела отодвинуться, чтобы спрятать лицо в тени и поспать еще немного. Но наткнулась на того, кто лежал рядом.

От неожиданности сердце бухнуло, рассыпая осколки адреналина в артерии, которые почти мгновенно растащили его по всему телу… Я подскочила с постели, как распрямившая пружина. Не знаю почему, но первым делом я подумала, будто бы это Гирем по обыкновению просочился незаметно в мою комнату. Но рядом, положив ладошки под щечку и сладко сопя, спала Хурра.

Я улыбнулась. Смуглая кожа дочки казалась еще темнее на белоснежных шелковых простынях. Упрямые, как она сама, волосы, заплетенные в косу с вечера, выбились из прически и рассыпались по подушке. Одна прядь торчала прямо перед лицом Хурры и подрагивала от ее дыхания. Длинная ночная рубашка задралась, обнажив острые, поцарапанные коленки. А круглые розовые пяточки были покрыты грязью и мусором… Ночью моя хулиганистая принцесса явно не спала в своей постели, а устроила себе экстремальную прогулку.

Обреченно вздохнув, накрыла дочь тонкой простыней, которую использовала вместо одеяла. Тревога, всколыхнувшая сердце после того, как я поняла, что Хурра бродила ночью совсем одна, требовала разбудить ребенка немедленно и устроить допрос с пристрастием. А потом прочитать длинную и нудную лекцию об небезопасности подобных прогулок.

Я уже протянула руку, чтобы тряхнуть Хурру за плечо, но вовремя остановилась. Где бы она ни была ночью, сейчас моей дочери ничего не грозит. Еще слишком рано, пусть она поспит. А поговорить я успею.

Попыталась поспать и сама, но не смогла. Тревожные мысли, закружились в голове, покусывая нервы. И я решила, что самое время немного поработать, тем более, в связи с теми событиями, которые произошли вчера вечером, мне нужно было написать еще пару писем.

Открыв бюро я придирчиво осмотрела конверты… Теперь, когда больше не было уверенности, что если замок не тронут, значит письма неприкосновенны, моя паранойя требовала усилить меры безопасности. Например, положить особым образом тонкую сигнальную нить. Если юный Гирем или еще кто-то попытается проникнуть в мой сундучок с письменными принадлежностями, используя артефакт Древних Богов, то я смогу хотя бы заметить это.

Чтобы закончить начатое письмо, которое я собиралась отправить графу Шерерсу, пришлось приложить усилия. Но потом работа увлекла меня и я не заметила, как прошло время. На кухне загремели посудой, по коридорам забегали рабыни, еле слышно шелестя юбками. В саду засмеялись садовники, приводившие в порядок нашу часть дворцового парка. Солнце поднялось над горизонтом и прижаривала озябшую с ночи землю горячими лучами.

— Мам, — за моей спиной раздался сонный голос Хурры, — мама…

Я повернулась. Моя дочь проснулась и смотрела на меня сонными глазами, тем не менее решительно выдвинув вперед подбородок.

— Доброе утро, — кивнула я. На языке мгновенно закрутился вопрос, по поводу странных ночных прогулок. И я не стала сдерживаться. — Ты куда ходила ночью, Хурра? Ты ведь знаешь, это небезопасно!

— Мам, — она сползла с постели, оставляя смятую простыню с серыми полосками грязи и горстью мусора, — не наказывай Гирема, пожалуйста… Это я виновата. Я ему не верила, и привела к тебе в комнату, чтобы он посмотрел, где что лежит. — Она тяжело вздохнула, опустила голову и добавила, — и про письма сказала я… Все остальное можно украсть легко, но вытащить письма из ящика так, чтобы не тронуть его даже я не могу… и я думала, он брешет, когда говорит, что может…

Она снова тяжело вздохнула…

Моя дочь волновалась. И очень переживала. Об этом говорили и ее виноватый голос, и руки, непроизвольно скрутившие подол ночной рубашки в тугой узел. А я еще всегда удивлялась, почему подол всех платьев Хурры словно пожеван неведомым животным.

— Хурра, ты понимаешь, что подвела и меня, и себя, и Гирема, которому за подобные выходки грозит пожизненная каторга? И это в лучшем случае. За шпионаж и измену, которые легко усмотреть в подобном воровстве положено казнить!

Я свела брови на переносице, чтобы выглядеть строже, хотя больше всего на свете мне хотелось обнять малышку. Но воспитание тяжелый труд. А воспитание такой непоседы, как наследница крови Древней Богини Аддии, в три раза больший труд.

— Ты должна понимать, здесь полно информации, которая относится к государственным секретам, — я положила ладонь на покоцаный бок простого деревянного ящичка, который раньше принадлежал какому-то писарю из свиты Мехмеда. Мое прежнее бюро, красивое и вычурно украшенное резьбой, которое подарил мне Аррам, остался в лагере разоренного грилорского дипкорпуса. — С твоей стороны это была очень большая глупость, Хурра. Глупость, за которую теперь придется заплатить другому человеку.

— Мама! — Хурра подняла на меня взгляд, в котором плескалось отчаяние, — пожалуйста! Гирем ни в чем не виноват! Это все я!

— Гирем виноват в том, что пошел у тебя на поводу, — качнула я головой. — Если принцесса не слишком умна, то ее окружение должны быть умнее, чтобы наставить принцессу на правильный путь.

— Мама, ну пожалуйста! — взмолилась Хурра. На ее глаза показались слезы, а губы задрожали. Моя дочь плакала так редко, что я пожалуй могла по пальцам пересчитать такие моменты. — Мамочка! Гирем не виноват!

Желание обнять малышку и пожалеть стало нестерпимым. Но я все же смогла закончить воспитательный процесс…

— Хорошо, — кивнула я, — я не стану казнить Гирема, и на каторгу его не отправлю. Но ты должна пообещать мне две вещи, Хурра…

— Да, мам! — Хурра тут же перестала плакать и широко улыбнулась. У меня на мгновение закрались сомнения, а были ли ее слезы искренними, или она просто притворялась? Но я тут же ответила себе, что ей не было никакого резона рыдать на моей постели. Того же самого можно было добиться простым разговором. — А какие?

— Во-первых, ты должна пообещать, что будешь сначала думать головой, а потом только делать. Это очень хорошее качество для любого человека, Хурра, и совершенно необходимое для королевы.

— Обещаю, — кивнула Хурра. И повеселела, — это легко, я всегда сначала думаю, а потом делаю.

Я многозначительно взглянула на нее, старательно намекая на вчерашнее происшествие.

— Ну, почти всегда, — стушевалась моя дочь. — Но я обещаю, мам, что теперь буду думать старательнее. Ну, правда, мам! — Добавила она…

— Я тебе верю, — постаралась не улыбнуться. Видеть смущенную Хурру мне еще не приходилось. Казалось, у этой девочки способность смущаться отсутствует вовсе.

— А что во-вторых? — Малышка как будто бы догадалась, что лучший способ справиться с предательски порозовевшими щеками — как можно скорее перевести разговор на другую тему.

— А, во-вторых, ты должна мне пообещать, что не будешь бродить где попало, подвергая себя опасности, — я кивком указала на грязные простыни, подошвы ног с траурной каймой и порванное кружево на ночной рубашке, которое заметила только тогда, когда Хурра села на постели во время разговора.

В этот раз моя дочь ответила не сразу. Она, исполняя уже данное обещание задумалась. И думала довольно долго, а я терпеливо ждала, наблюдая за непривычным выражением лица Хурры. Такой, задумчивой и сосредоточенной, я не видела ее с раннего детства.

Пирамидка, которую нужно было собрать от большого кольца к маленькому, никак не давалась порывистой Хурре. У нее не хватало усидчивости, чтобы долгими повторами одних и тех де действий научиться отличать размеры предметов. И в один прекрасный момент, моя малышка села, хорошо подумала, молча глядя на разложенные кольца. А потом подошла и за пару мгновений сложила их в правильном порядке.

— Нет, мам, — Хурра тяжело вздохнула, — я не могу дать тебе это обещание.

И тут же торопливо пояснила, не давая мне вставить ни слова.

— Кровь Богини Аддии, — ловко перевела она стрелки, — не дает мне покоя. Я не смогу сидеть дома, мам. Когда я вырасту, то первым делом отправлюсь в самое длинное путешествие в жизни. Я хочу объехать весь мир, и все увидеть своими собственными глазами в реальности, а не в Тени. Там и цвета не такие яркие, и запахов нет, и, вообще, там все не по-настоящему.

Сердце кольнуло. Мне тут же захотелось запереть Хурру и не пускать ни в какое путешествие. Но я сделал над собой усилие, и кивнула:

— Хорошо, я готова внести коррективы в свое требование. Ты не станешь гулять без спроса, подвергая себя опасности, до тех пор, пока тебе не исполнится восемнадцать. А потом будешь предупреждать меня или тех близких, кто рядом, куда ты уходишь и когда вернешься.

В этот раз Хурра думала дольше. А я с одной стороны радовалась: такая честность в выполнении своих обещаний мне импонировала, а с другой тревожилась. Я уже уловила тенденцию: чем дольше Хурра думает, тем выше вероятность, что предмет ее размышлений поиск способа отказать так, чтобы у меня не было аргументов для возражений.

— Нет, мам, — в этот раз Хурра вздохнула еще тяжелее, — я не могу пообещать, что не стану уходить пока не вырасту… понимаешь, — она подползла ко мне, обняла, и используя запрещенный прием, зашептала на ушко, — мамочка, я бы рада никуда не ходить, но не могу… Я не могу нарушить другое обещание. Когда на нас напали бешеные крысы, а маленькая Алеса погибла, я пообещала, что никогда больше не оставлю тех, кто мне близок в беде. Если бы я тогда не была так напугана, я заметила бы, что Алесы нет с нами и смогла бы спасти ее… Сказала бы тебе, что она снаружи, или попробовала бы провести ее через Тень… Я не знаю как, но я точно смогла бы что-то сделать для нее. Но я испугалась крыс и осталась в своей комнате. А потом пообещала, что никогда больше не совершу такую ошибку, — повторила она в третий раз, думая, что раз я молчу, то не согласна с ее аргументами.

А у меня сдавило горло, слезы резко вспучились, комом застряв где-то в горле. Я все это время чувствовала себя виноватой в смерти Алесы и Дишлана… Ведь если бы я была внимательнее, а женщины и дети были моей зоной ответственности… Хотя все говорили мне, что в таком случае они не смогли бы сдержать крыс, и твари ворвались бы в дом и положили бы всех, но я все равно не могла не думать: я могла спасти Алесу и Дишлана. Но я не знала, что моя маленькая дочь, моя наследница и будущая королева, думает так же.

— Ты не виновата в ее смерти, — выдохнула я хрипло, с трудом пробив брешь в полтине из разбухших от слез чувств.

— Я знаю, мам, — тут же отозвалась Хурра. — Я это уже поняла. Но обещание ведь уже дано. Понимаешь?

— Ты была у Гирема? — спросила я, воспользовавшись тем же способом, что и Хурра ранее, чтобы закончить с болезненной темой.

— Да, — в ее голосе я услышала облегчение. Воспоминания были тяжелыми не только для меня. — Ему нужна была поддержка. Он очень боится, мам. Я сказала, что раз ты отпустила его, значит все будет хорошо, но он не верит. А еще его дед… Адрей, — поправилась она, — он говорил, что ты по праву ненавидишь весь их род. И не умеешь прощать. И все плакали. Дураки, — скривилась Хурра. — я-то знаю, ты очень хорошо умеешь прощать. И не казнишь Гирема. Правда? Мам?

Она отстранилась и посмотрела на меня вопросительно.

— Мам⁈ — через короткую паузу, в один миг, требовательно повторила, — ты ведь не казнишь Гирема, да? Он не виноват, это я виновата. Я его дразнила, говорила, что он все врет. Даже мой папа не может перемещать предметы, через изнанку. А я могу только потому, что во мне проснулось наследие Аддии… И то не всегда… На самом деле не могу, но я ему немного соврала, — призналась она. — Не могла же я сказать, что слабее? Я же права, да?

— Нет, Хурра, ты не права, — вздохнула я. — Не стыдно уступать в чем-то другим, стыдно врать себе и друзьям. Если они не будут знать тебя настоящую, твои плюсы и минусы, твои настоящие способности и умения, то как же смогут узнать, когда тебе нужна их помощь?

— Но, — нахмурилась Хурра, — он же зазнался бы. И не стал бы мной восхищаться.

Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться. И ровно, стараясь не допустить смех в голос, сказала:

— Желание, чтобы все вокруг тобой восхищались, не приведет ни к чему хорошему. Ты не сможешь адекватно оценивать ни себя, ни свои поступки, ни свои решения. Лесть многих королей довела до гибели, это очень плохое желание…

— Ну-у, ма-ам, — протянула Хурра, — я этот знаю! Ты уже говорила. И лесть это другое… Она грязная, противная и липкая, как упавший на землю рахат-лукум. Его нельзя есть, только выбросить. А тут другое. Я не хотела, чтобы Гирем мне врал, я хотела, чтобы он мной восхищался на самом деле. Понимаешь?

Улыбку сдержать не удалось. И Хурра все поняла:

— Ну, ма-ам! — Возмущенно взвыла она, — ничего смешного тут нет!

— Я не смеюсь, — качнула головой. — Я радуюсь. Ты стала совсем взрослой, Хурра. Он тебе нравится, да?

Хурра на мгновение задумалась, а потом кивнула. Ее щеки при этом мило порозовели.

— Думаю, да… Он хороший… Красивый, умный… С ним интересно. Он так много знает, мам! И кажется, прочитал все книги, которые существуют. И он не зазнайка, как другие местные мальчишки, которые думают, что раз я женщина, значит умею только плясать и красить глаза. Фу, — скривилась она.

Я вздохнула и, потянувшись, заправила одну из выбившихся прядей, торчащих во все стороны над головой Хурры за ухо. Не для того,чтобы привести прическу в порядок, тут требовались более радикальные меры, а чтобы незаметно провести по щеке моей дочери, так внезапно выросшей и ставшей почти взрослой.

— Не могу сказать, что я одобряю твой выбор, Хурра. Но мешать тебе не стану. Думаю, ты сама способна отличить хороших людей от плохих, а человека достойного твоего внимания от того, кто будет искать твоего общества только потому, что ты принцесса.

— Значит ты его не казнишь? — вскинулась моя дочь.

Я фыркнула:

— Нет, не казню. Но накажу по-другому. Потому что, милая моя, такие проступки нельзя отставлять без наказания.

— У-и! — завизжала Хурра, бросаясь мне на шею. — Мама! Ты у меня самая лучшая!

— Но и ты, Хурра, должна выполнить наш уговор.

— Мам, но я же объяснила, я не могу! — Искренне возмутилась она.

— Я не договорила. — тяжело вздохнула. Кто бы мог подумать, что мои мои дети столь разного возраста повзрослеют так одновременно? — Но ты должна мне пообещать, что не станешь рисковать собой понапрасну и будешь очень осторожно. Иначе я никогда не прощу себя за то, что не заперла тебя во дворце, заставив быть правильной принцессой.

— Хорошо, мам, — отозвалась Хурра. — Я обещаю…

А потом добавила задумчиво:

— А Гирему его дед категорически запретил общаться со мной… Он сказал, что я не его сада яблочко… Почему он так сказал, мам?

Потому, что он прав. Хотела сказать я. Но вместо этого вздохнула, обняла дочь, притянув ее к себе.

— Мам, — Хурра обхватила меня за шею и зашептала на ухо совершенно восторженно, — правда здорово, что его зовут так же, как моего папу, да⁈