Южная пустошь – 7

Глава 6

Катрила все же помогла мне собраться к обеду. К тому же мы совсем не хотели, чтобы наша семья заметила, что мы обе плакали. Пока никто, кроме нас и Гирема не знал о предстоящем отъезде Катрилы, и мы собирались сохранить это втайне как можно дольше чтобы дети, и в-первую очередь Хурра, не придумали какую-нибудь хулиганскую выходку. А то вполне может оказаться, что Делив и Олив под предводительством своей малолетней тетки-принцессы, спрячутся где-нибудь в обозе и явятся пред светлые очи их матери и ее отца посреди Южной пустоши.

Обед, устроенный на просторной тенистой террасе, которая была продолжение зимней столовой, прошел за легкой, непринужденной беседой.

Когда мы с Фиодором и Анни влачили нищенское существование, то я всеми силами старалась привить им королевское поведение, заставляя вести себя дома, за закрытыми дверями простой крестьянской избы, как принца и принцессу.

Когда же наше окружение изменилось, и с таким трудом привитый этикет стал обязательным, как-то само собой сложилось, что в кругу семьи мы точно так же стали беречь легкость общения, приобретенную в Нижнем городе. И даже за столом, когда не было никого из посторонних, мы позволяли себе болтать, шутить и смеяться.

Сегодня никого из посторонних не было. Вообще, если забыть про традиционно-аддийскую окружающую обстановку, которая явно намекала на то, где мы находимся, и делать вид, что не замечаешь женщин-рабынь из прислуги, двигавшихся, как бесплотные тени, то можно было бы подумать, что мы дома, в Южной пустоши.

Когда обед был закончен, и дети гурьбой умчались слушать сказку, которую им пообещала рассказать Катрила, я немного задержалась отдать распоряжения по поводу вечера. Я решила пригласить на ужин Адрея. Как говорили в Нижнем городе, незачем пилить бодливой корове рог по частям. Лучше сразу, одним махом отрезать все под корень и объясниться с бывшим мужем. Да, он, вероятно, винит во всем произошедшем меня. Ведь, если бы я выполнила свое обещание, то Илайна убила бы Великого отца и весь его замысел по захвату мира рассыпался бы, как карточный домик.

И я должна сказать ему, что тоже чувствую себя виноватой. Но это не значит, что я буду сидеть и рыдать над своими ошибками, посыпая голову пеплом из поминальной чаши. Что сделано, то сделано. Сейчас главное подумать над тем, как все исправить.

Рабыня, закутанная в покрывало так, что видны были только глаза, внимательно выслушала мои пожелания по поводу меню на ужин и, коротко кивнув засеменила из столовой.

— Мама, — за дверями столовой, прислонившись к стене, меня ждала Анни, — мы можем поговорить?

— Конечно, — улыбнулась я, усилием воли подавив вспыхнувший, как сухая солома, страх, что и моя вторая дочь решила покинуть меня. Кивнула на выход в сад, — может прогуляемся…

— Хорошо, — осторожно и немного грустно согласилась она, — давай прогуляемся. Правда, сейчас очень жарко. Но недалеко есть беседка с родником. Там свежо и прохладно.

Я подхватила Анни под руку, и мы отправились на прогулку. Мы быстро шли по выложенной гравием дорожке. Южное солнце палило нещадно, на небе не было ни облачка, а воздух был таким сухим, что царапал небо. Очень странно, но пока мы не вышли с террасы, я этого не замечала. Вероятно, там, где-то по краю, посреди цветов и высоких тенистых деревьев была устроены небольшие водоемы, чтобы увлажнить воздух.

— Сюда, мам, — Анни потянула меня в едва заметную щель между высокими густыми кустами, которые должна были создавать тень на дорожке, но в полдень, когда солнце светило почти вертикально, не справлялись со своей задачей. — Здесь хорошо… Мы с детьми частенько проводим время в этой беседке.

Внутри на самом деле оказалось довольно симпатично. Дубовые стойки, густо увитые темно-зеленым виноградом. Судя по легкому аромату мяты, это был особый сорт, который разрешалось возделывать только по особому позволению султана. А вино из такого винограда запрещено было даже пробовать, если ты не сам султан или член его семьи.

Сейчас прозрачные янтарные капли виноградин едва набирают вес. Но, чувствую, когда они поспеют, Хурру и остальных детей сложно будет убедить, что есть ягоды нельзя. Даже тайком…

— Помнишь, как мы с тобой гуляли в зимнем саду посольства? Я тогда узнала, что граф Шеррес мой отец, — вздохнула Анни. И виновато улыбнулась, — не знаю, почему мне это вспомнилось. Сходства между прогулками меньше, чем различий…

Она замолчала. Я качнула головой, соглашаясь с ее словами.

— Давай присядем, — указала деревянные скамейки расположенные по периметру. Очень широкие и низкие, чтобы можно было поселить ковры и обложиться подушками.

Я ничего не сказала Анни, но сама тоже вспомнила именно эту прогулку. Наверное потому, что, как и тогда, в моей голове тревожно кружились мысли о графе Шерресе. Тогда я переживала, как поверит ли он в то, что Анни его дочь, и примет ли ее так, как она мечтает. А сейчас я никак не могу выбросить из головы, что он станет «женихом» моей второй дочери. Пусть и понарошку.

— Я тоже об этом постоянно думаю, — вздохнула Анни. — Но я обещала Катриле никогда не смотреть ее будущее, и даже ничего не могу сказать ей… Понимаешь?

— Ты знаешь о планах сестры⁈ — ахнула я…

— Ну, конечно, знаю, мам, — тряхнула головой дочь. — Папа написал мне… Сказал, чтобы я не боялась, он позаботиться о ней… И все, в общем-то, будет хорошо. Я пока не вижу в ее будущем самого страшного конца…

— Но что тогда тебя беспокоит? — нахмурилась я, хотя, признаться, от сердца сразу отлегло. И пусть вероятности часто меняются, но пока Катриле ничего не угрожает.

Анни тяжело вздохнула и опустила глаза. Неосознанно взяла меня за руку. Она всегда так делала, когда чего-то боялась. Я сжала ее ладошку. Не так давно она была совсем маленькая, а сейчас такая же как моя…

— Мам, — Анни подняла на меня взгляд, — в половине вероятностей, который я вижу, их «игра» зайдет слишком далеко.

— Что ты имеешь в виду? — сердце встрепенулось и ударилось об ребра, ускоряясь. — Ты только что сказала, что все будет хорошо…

— Да, мам, с тем делом, ради которого Катрила хочет сбежать от нас, все будет хорошо. А вот «игра» с моим отцом… Я все время вижу, что они поженятся… По-настоящему, понимаешь?

У меня как камень с плеч свалился. Захотелось рассмеяться. Разве же такой финал повод для тревоги?

— Твой отец очень хороший человек, — улыбнулась я. — И мне кажется, если они с Катрилой будут вместе, то это совсем не плохо.

— Но он мой папа! — воскликнула Анни. — А Катрила моя сестра!

— Не кровная, — заметила я. И постаралась объяснить, — Анни, милая, твой отец очень хороший человек, он много лет продолжал любить твою мать и чтить ее память. И, думаю, он заслужил немножечко личного счастья. И, если у них все сложится, он будет хорошим мужем для Катрилы.

— Но он намного старше, — привела следующий аргумент моя дочь.

— Мой отец и твой дед, король Эдоард, был старше моей матери почти в три раза. Но это не мешало их счастью, — не моргнув глазам слегка приукрасила я действительность. Теперь -то я знала, семейная жизнь моих родителей не была такой уж безоблачной, как мне казалось в детстве.

— Все равно, — мотнула головой Анни, — это как-то неправильно. Ну, почему именно они? Катрила могла бы найти себе другого… А мой папа — другую. Если бы они были счастливы по отдельности, я была бы рада за них.

Я рассмеялась и обняла Анни, прижимая к себе:

— Доченька моя, любовь такая штука, которая никогда не спрашивает разрешения, чтобы родиться. Когда-нибудь ты встретишь того самого, который затронет твое сердце и поймешь, что от тебя ничего не зависит. Выбор делаешь не ты, выбор делает твое сердце. А ты можешь не согласиться с ним, и всю жизнь думать, что ты сама отказалась от своего счастья. А можешь согласиться и попробовать быть счастливой. Не факт, что все получится, но тогда ты хотя бы не будешь жалеть…

Вздохнула. Эти слова отзывались и во мне тоже, тоскливо-приятной сладкой болью. Агор… Мужчина, которого выбрало мое сердце.

— И если у Катрилы и графа Шереса все получится… Анни, это величайший дар, и надо радоваться, что два близких тебе человека обретут любовь и счастье быть рядом с тем, кого любят…

Анни вздохнула. Едленно,словно раздумая, согласиться или нет с моими словами, кивнула. А потом неожиданно спросила:

— А ты? Ты разве не жалеешь?

— О чем? — Не сразу поняла я.

— О тех кого любила когда-то… Вот Гирем… Он ведь до сих пор любит тебя. И готов на все, чтобы ты его простила. Дишлан… Ты говоришь, что любила его по-настоящему, но разве ты смогла бы тогда влюбиться еще раз? И этот… третий… Я не знаю кто он, я его совсем не вижу. Но я точно знаю, он есть. И, скорее всего, это маг. Разве ты не жалеешь, что полюбила того, кого должна ненавидеть?

Я грустно улыбнулась. Наверное, это последствия того, что моя Анни росла вдали от меня. Такими вопросами дети задаются гораздо раньше, а не в почти двадцать, как моя малышка.

— Нет, милая, — я постаралась ответить честно, — я не жалею ни об одном из своих возлюбленных. Я любила искренне любила Гирема и мечтала прожить с ним всю жизнь, хотя с самого начала понимала, что этой мечте не суждено сбыться. Он слишком знатен для нищенки Ельки, и слишком низкого происхождения для принцессы Елины. А потом мы оба сделали свой выбор и выбрали не друг друга: я хотела вернуть свое имя, а он хотел денег и признания среди знати.

— Это когда ты вышла замуж за герцога Бокрея?

Я кивнула:

— Верно. Гирем мог остановить меня. Хотя бы попытаться. Но его желание заручиться поддержкой будущего короля было гораздо сильнее любви ко мне.

Анни понимающе склонила голову.

— А Дишлан?

— А Дишлана больше нет, — я ощутила привычный укол боли там, где до сих пор оставались чувства к нему. Пусть они были не мои, а Великой Матери, но те несколько лет нашего совместного счастья стоили, чтобы хранить о них добрую память. — Но если бы он был жив, я, наверное, до сих пор любила бы его и была счастлива с ним. И, возможно, тогда не полюбила бы Агора… Я не знаю, Анни, что было бы, если бы Дишлан был рядом.

— Значит его зовут Агор? — улыбнулась она.

— Да… И ты права, он маг. И не просто маг, но еще и правая рука Великого отца. И хотя он не поддерживает взгляды своего правителя, но никогда не пойдет против него. И именно поэтому мы не можем быть вместе. Мы тоже сделали свой выбор, променяв любовь на совесть.

Моя дочь протяжно вздохнула. Как будто бы этот случай отозвался в ней пониманием больше, чем все остальные. И я не сдержалась:

— Милая, — осторожно улыбнулась, — мне кажется, или ты эта ситуация тебе знакома очень хорошо?

Вопрос повис в воздухе, Анни прикусила губу и задумчиво смотрела куда-то в угол, словно думая поделиться тем, что у нее на уме или нет. А потом решилась:

— Я не знаю… Я не уверена, что то, что я чувствую любовь. Ну, — она смутилась, — я раньше думала, что любовь — это такое чувство, при котором теряешь голову, все вокруг кружится от счастья и становится каким-то особенным. Но у меня не так. Да, когда я смотрю на него, мне хорошо. А когда он на меня — еще лучше, хотя одновременно мне хочется спрятаться, потому что… Не знаю почему. Когда мы разговариваем, мне кажется воздух вокруг дрожит в таком напряжении, что его вот-вот расколет небесная молния. Но при этом я понимаю, что если надо будет уехать в Абрегорию к мужу, я ни на миг не задумаюсь, соберусь и уеду…

Я тихо и радостно рассмеялась и обняла дочь.

— И кто он, Анни? Кто этот мужчина, который смог покорить твое сердце?

— Значит это любовь? — требовательно взглянула она на меня. — Но почему тогда я так легко готова отказаться от него? Я не понимаю, мам… Я так запуталась. Но я точно знаю, мы никогда не будем вместе. Он останется здесь, а я очень скоро стану императрицей.

— Но ты будешь бережно хранить память о тех днях, которые вы провели вместе, — кивнула я. — иногда, милая, долг сильнее любви. Так ты скажешь, кто он?

Анни опустила глаза и осторожно улыбнулась:

— Это сулак-баша Брах… Капитан стражи, который занимается охраной нашей части замка… Ты увидишь его позже. Он каждый вечер приходит к Гирему с докладом и немного развлекает нас разговорами.

— И учит Хурру разным приемчикам, — проворчала я. — Очень хочу с ним познакомиться!

— Он хороший, мам! — воскликнула пылко Анни, а потом смутилась и опустила голову еще ниже. — И совсем не похож на местных мужчин, которые смотрят на тебя, как на домашнее животное, которое приносит радость, но не имеет право на свою волю. Он ко всем относится с уважением, хотя родился и вырос здесь, в этом самом замке, и никогда не выезжал за его пределы. А Хурре, и правда, не помешает немного воинской дисциплины. А то она стала совершенно неуправляемой. Знаешь, что она заявила мне на днях? Зачем быть королевой, если…

— Не делать все, что хочешь, — присоединилась я. И рассмеялась. — Если ты вспомнишь, кто ее отец, то все встанет на свои места. Хурру невозможно остановить в ее желаниях, но, с другой стороны, это не самое плохое качество для будущей королевы.

— Я не такая, как она, — вздохнула Анни, — и я совсем не похожа на тебя. Я слишком мягкая для того, чтобы править…

— Может быть тебе и не придется, — улыбнулась я. Дочь мотнула головой:

— В Абрегории зреет заговор. Слишком многие недовольны правлением императора. Но пока они еще надеются, что после смерти отца, Гордей изгонит магов и возьмется за ум. Только Гордей и слышать ни о чем не хочет. Я столько раз ему писала, просила, умоляла, требовала принять меры против заговорщиков… Но он думает, что я, как и все женщины, слишком глупа, чтобы трезво оценивать ситуацию и отделить реальные предсказания будущего от обычной женской истерики.

— Ты еще в детстве говорила, что Гордей не продержится долго на троне, и империей станешь править ты от имени своего малолетнего сына, — осторожно заметила я.

— Да, — кивнула Анни, — но теперь я знаю, что будущее не неизменно. Даже при самом худшем раскладе остаются вероятности, в которых можно избежать неприятностей. И сейчас я хочу, чтобы Гордей остался жив… Потому что я не готова вступать в борьбу за корону империи… Но если Гордей умрет, а я попытаюсь отсидеться и сделать вид, что ничего не произошло, то будущее империи и моего сына совсем не радужное. Возле трона начнутся постоянные распри, каждый род будет тянуть одеяло на себя, не обращая внимания на то, что империя трещит по швам. И Артору, когда он подрастет, придется поднимать страну из хаоса, заново восстанавливать порядок и налаживать работу государственных институтов. Это тяжелый труд, который высосет из него жизнь, превратив в жестокого и кровавого тирана. Я не хочу такого будущего для своего сына.

Я грустно улыбнулась… Вот и все… Вот и вторая моя дочь стоит у порога отчего дома, готовясь перешагнуть его навсегда и отправиться своей дорогой.

— Значит, — вздохнула я, — тебе придется взять все в свои руки. Через не могу… Я знаю, милая, как это трудно. Но в то же время я уверена, ты у меня сильная, смелая и решительная. И ты точно справишься со всеми проблемами. Я в тебя верю, Анни…

— Спасибо, мам, — выдохнула она. И через паузу, смутившись почти до слез, добавила, — Фирдан говорит то же самое. И обещает быть рядом и поддерживать во всем, если я позволю…

Я улыбнулась. Надеюсь, моей дочери повезет в любви больше, чем мне. И она сможет быть счастливой с тем, кого любит. Даже если он всю жизнь просто будет рядом, как мой Дишлан.

— Но я не позволю, мам… Потому что там, в империи, его убьют. А здесь он будет жить долго. У него будет семья и много детей, — грустно улыбнулась она.