Знаете, что творилось со мной за неделю до нашей встречи?
А за два дня? За день?
Я чувствовала себя как, наверное, чувствуют фанатки перед концертом, билеты на который были куплены за полгода до. Хотя сравнить мне было не с чем, я никогда и ни от кого так не фанатела. Может, любовь — это тоже вид фанатизма?
Собрав небольшой чемодан и купив билет в один конец (вдруг Ларри всё-таки придет?), я попрощалась с Людой, которая наверняка считала меня сумасшедшей, хоть вида и не подавала. О нашей проверке чувств «год друг без друга» она и Мэй были в курсе. И обе всё это время поддерживали меня, уверяя, что верить прессе нельзя, в конце концов всё равно всё сложится лучшим образом, и если Ларри не явится — что вряд ли — значит, по нему и страдать не стоит.
Я кивала. Делала вид, что всё хорошо. Но весь год только и делала, что торопила время.
У меня был утренний рейс. Я точно знала, что этот день прояснит всё. Или мы вместе и действительно любим друг друга, или мы друг другу никто и не за что больше цепляться. Однако настроение у меня было волнительно-торжественным. Надежда ведь умирает последней.
Расположившись в скромной гостинице на окраине Лондона (в целях экономии, разумеется), я накинула на плечи легкую кофточку и поспешила к заветному месту. Время у нас назначено не было — только день, поэтому я готова была к различным вариантам развития событий: к тому, что увижу его сразу, или к тому, что придется ждать долго — Ларри ведь занятой человек. Но здесь, в Лондоне, я твердо была уверена: он придет.
Мне хотелось вновь пройтись по любимым местам, где я не была уже больше года — столько всего произошло, изменилось, столько боли было внутри и хрупкого счастья, умеющего заполнить всё существо, едва лишь коснувшись сердца.
Но теперь всё изменится! Я твердо верила в это.
Уже на подходе к нашему спуску я затаила дыхание. Вдруг он там? Вдруг нас разделяет всего пара десятков метров?
Каждый шаг давался и трудно, и волнительно одновременно, и когда я наконец оказалась на месте, вздохнула не без разочарования. На берегу было пусто.
Однако это не было поводом для отчаяния. Местное время составляло лишь половину первого дня, и впереди была ещё масса времени. Придется провести его здесь.
Я смотрела на противоположный берег, время от времени обновляла свой Инстаграм, надеясь получить хоть какую-то весточку и понять, где же Ларри. Но никаких новостей ни на сайте, ни на фанатских страничках не было. Сложно даже предположить, здесь ли он, в Лондоне.
Но ведь он должен быть здесь! Если я хоть немножко успела узнать за всё время Ларри, он точно придет.
Если он не встречается с Кенди на самом деле, конечно…
Если он не забыл.
Я любовалась открывавшимся видом, изредка навещаемая туристами и каждый раз вздрагивая от звука приближавшихся голосов. Но каждый раз это были совсем чужие, незнакомые люди. Они разговаривали друг с другом на английском или другом, неизвестном мне языке, делали фото и уходили.
Поскольку знаменитая река пролегает через весь город, то набережная как таковая составляет большой отрезок пути в сто восемьдесят четыре километра. Именно поэтому «наш» спуск не был забит людьми постоянно — таких спусков на пути было много, и никто ведь подумать не мог, что тут прямо в эту минуту может быть местная (мировая уже) знаменитость. Это я не про себя, а про Ларри.
По реке курсировали туда-сюда десятки прогулочных суден, шумели машины, радовали туристов гостеприимные скверы и парки, музеи, театры, соборы — город жил своей жизнью, не замечая присутствия новых и выбывших лиц.
Взглянув на часы в очередной раз я обнаружила, что прошло лишь сорок минут. А казалось, что целая вечность! Солнце постепенно стало затягивать тучами, и ветер стал куда сильнее. Я куталась в свою кофточку, которая нисколько не согревала, и мысленно призывала Ларри поторопиться. Не хватало ещё разболеться. Я ведь взяла отпуск всего на три дня!
Через час к холоду прибавился ещё и голод, а скука стала совсем нестерпимой, хотя я и пыталась заставить себя заняться чтением с экрана мобильного. Но то ли книга попалась неинтересная, то ли я не была настроена ни на какие серьезные занятия, только мысли мои разбегались, и я постоянно оглядывалась, ожидая, что вот сейчас, в любой момент, наверху может показаться знакомый силуэт Ларри.
А время бежало. И я по-прежнему была одна.
И через час.
И через два…
К половине пятого моя уверенность стала падать, но я не сдалась совсем. Я окончательно замерзла и уже изрядно шмыгала носом, не говоря уж про изнуряющий голод. Но страшно было уйти даже на десять минут — вдруг именно в эти десять минут он придет, решит, что я не приехала, развернется и уйдет, а я весь оставшийся вечер и всю оставшуюся жизнь буду корить себя за то, что смалодушничала.
Каждый последующий час давался всё тяжелее. Во-первых, я совершенно ослабла и замерзла. Во-вторых, чувствовала себя полной дурой. Если бы ему было надо — давно бы пришел. Но, похоже, об уговоре помнила только я.
Представляю, как снова начнет жалеть меня Люда…
Надеяться больше не на что. И слухи о его романе с Кенди были вовсе не слухами, теперь я уверена в этом больше, чем прежде.
И всё же что-то держало меня на месте и не давало уйти. Надежда умирает последней — это ведь всем известно. В моем случае она оказалась то ли бессмертной, то ли отважной, потому что теплилась в душе несмотря на ветра и штормы уже столько времени!
Сюжеты в моей голове были уже не такими прекрасными.
Вот я иду, разбитая и униженная, обратно в гостиницу. Заказываю билет, выбрасываю его подвеску, которую снова стала носить год назад…
Может, выбросить прямо сейчас, в эту реку? Оставить здесь, навсегда, в этом городе?
Не могу. Потом оторву себе руки за это.
А если я никогда не смогу больше полюбить? Если Ларри всегда будет стоять между мной и теми парнями, что я повстречаю? Выходит, кратковременными прекрасными впечатлениями я испортила себе всю дальнейшую жизнь?
Когда стрелка часов достигла семи вечера, а моё терпение достигло предела, я сорвалась и отправилась прочь, в сторону своей гостиницы. По пути заглянула в фаст-фуд-кафе, заказала на вынос побольше еды и… вернулась обратно.
И провела ещё два с половиной часа в полном одиночестве на спуске к Темзе. В такую погоду! В такой день, когда все скорее стремились домой. Я сидела, словно старуха у моря — одинокая, замерзшая, всеми забытая. Такой была бы, наверно, Ассоль, если бы не везение…
Подруга права. Все вокруг правы: нельзя верить в сказки, когда тебе двадцать пять. Пора браться за ум и выстраивать свою жизнь самой.
В девять часов по лондонскому времени начал накрапывать дождь, и я, оставив на спуске свою последнюю надежду, медленно побрела в гостиницу, хотя находилась она в сорока минутах пешком и уместнее было добраться на транспорте. Но что мне было терять? Я уже промерзла насквозь и промокла, наверняка заболею. Может быть, даже умру. Нет, типун мне, я хочу жить, и это желание не должно зависеть от Ларри.
Дождь всё усиливался, а я по-прежнему не спешила. Точки расставлены и, увы, не в мою пользу.
Ларри — поверхностный молодой человек, увлекающийся… Разве можно его за это винить? Это ведь я впустила его в свое сердце. Могла бы этого и не делать. Я поверила в то, чего быть не может. Он ничего мне не обещал. Никакого прекрасного будущего, никакого «вместе и навсегда»… Да и могло бы это случиться, если он — англичанин, а я — русская? У нас слишком много различий. К чему такие сложности, если в одном только Лондоне сотни тысяч девушек, среди которых примерно половина — красавиц. А теперь перед ним открыт и весь мир. Не к чему торопиться. Можно даже не останавливать выбор на ком-то одном.
Мне было противно, и я просила себя перестать об этом думать.
Я шла и плакала, надеясь, что слезы под дождем не видны.
Но редким прохожим не было до меня никакого дела.
Добравшись, наконец, до своего номера в ужасном, наверное, виде, я напилась успокоительного (хорошо, что аптечка с лекарствами на все случаи жизни всегда со мной) и легла спать. Этот день должен был стать одним из счастливых — именно об этом я думала, когда летела сюда из Москвы, — но обернулся ужасным кошмаром. И мне теперь с этим жить. С собственными нереализованными мечтами, с пустыми надеждами и отрешенным взглядом на мир и людей.
Однако выспаться хорошенько, как я надеялась, не удалось. Посреди ночи я проснулась от того, что горло жутко саднило, и голова была словно чугунная. Приняв сидячее положение, поняла, что всё ещё хуже, чем я предполагала. Лоб был горячий — температура. Предметы в комнате расплывались, невозможно было надолго сфокусировать взгляд.
Аптечка опустела почти за раз, прежде чем я снова смогла забыться сном. А утром, отказавшись от завтрака, в столь же разбитом состоянии я отправилась в аэропорт, где купила билет в Москву на ближайший рейс. Теперь уже точно — навсегда. Залечивать свои раны.