Мистика

Глава 12

На медленно нарастающий рокот обратила внимание только тогда, когда вертолет оказался почти над моей головой, уже показавшись из-за холма. Военная, судя по торчащим то ли пулеметам, то ли пушкам и окрашенная в камуфляж машина низко пролетела по дуге над краем села, вздымая ветер и скрылась за вершиной горки. Стрекот и рев стал стихать, удаляясь в ту сторону, куда вчера ушли поисковики. Я сразу же сопоставила эти два события – поиск воинских останков и появление военной машины. Сразу же вспомнилось вчерашнее настроение и чередой пошли мысли… Но что могло случиться за такой короткий срок? Хорошо хоть - военный вертолет, а не санитарная авиация МЧС. Ничего не приходило в голову.

Пока я размышляла, прошел звонок от Иры.

- Привет, Ирусь. Ждешь отчет о работе? Я собиралась завтра к обеду, тут обрисовалась маленькая проблемка. Но уже сейчас можешь заказывать доставку малой техники – грунт песчаный, подъезд удобный, объемы малые. С учетом дороги – часов на десять. Выжму по максимуму, чтобы мужикам меньше лопатами махать.

- Ладно… Хорошо, я поняла, заказываю через два дня, идет? Но я не только по работе, Лянка, Олег звонил. В общем… он хочет поговорить с тобой не по телефону. Я сказала, что ты на объекте в районе, место не назвала. Но может вам и правда нужно все выяснить окончательно?

- Я все ему сказала, Ир. Нечаянно получилось, но точно и емко. Руководство к действию он получил. А тут еще работать, завтра подъедет заказчик и после этого мне нужен хотя бы один день… да, в среду пускай подъезжают, и Марк с ребятами тоже. Это все, Ирусь?

- Ты бы все-таки не рубила вот…

- Ну, тогда пока-пока, - нажала я на отбой. Сам Олег не звонил. Значит, все принял, и я тоже ситуацию приняла. Но поговорить нужно будет – о разделе имущества и дате развода, но пускай это будет немного позже, когда я совсем успокоюсь. Несколько дней ничего не решат, а сейчас видеть его будет еще… тошно.

Баб Маня спала, а я не захотела шариться по чужим шкафам и поужинала тем же супом. Потом вышла на улицу поработать. Уже когда стало темнеть и потянуло влажной прохладой, поднялась со скамьи и сладко потянулась всем телом. Соловей орал в зарослях, буквально захлебываясь, яблоня роняла тонко пахнущие бело-розовые лепестки, запах цветущей сирени кружил голову. Прохладно и свежо, тихо и почти темно… и свист, и трели… переливисто, со щелчками и горловым перекатом – сердце замирает.

У нас на Дону берега речных затонов местами поросли такими сиренями, что сквозь них не продраться. И вот там соловьи надрываются хором, изо всех сил перекрикивая друг друга, а здесь старательно солировал одинокий маэстро. Но вот от ручья, из зарослей под вербами откликнулся еще один - засвистел-забулькал. Уходить не хотелось, но проклятущие комары упорно выдавливали с рельефа в дом. Репелленты оказались почти бессильны - или принюхались, или всерьез подсели, не иначе. Я широко зевнула и раскинула руки - хорошо! И опять потухла, вспоминая… Даст оно мне жить когда-нибудь - думалось мрачно и тоскливо. Два дурных соловья орали не в такт и не в лад…

- Заходи уже, а то сожрут и костей не оставят.

- Вам уже лучше? Поешьте там супу, как раз для вас осталось.

- Я простоквашки попила, - стояла она в дверях, - ох, и орут же сильно, паршивцы. Накличут… не иначе, как любовь.

- Точно - самая что ни на есть «жизненная необходимость», - понуро согласилась я и вспомнила: - А тут вертолет летал, военный. Я и подумала – с чего бы вдруг?

- Разминирование, видать, - покивала она со значением, - почти каждый раз находят то снаряд, то целый ящик патронов. Степан рассказывал… хочешь – верь, хочешь – нет: он смотрит – ветра нету, а два деревца чуть клонятся к земле, будто кланяются. Под ними старый блиндаж еле угадывается, а в нем засыпанные землей ящики со снарядами. Тогда тоже минеры прилетали, заодно и коробочки с костями увезли.

- Пойдемте, а то и правда - за комариным звоном соловьев не слышно.

Наутро глаза еле открылись – опухли и заплыли от слез. Тогда я последний раз так сильно плакала из-за Олега. Накрыло к ночи всерьез… Дошло до мозга трезво и осознанно, именно так, как я и боялась - что никогда больше не сидеть нам с ним вдвоем и не слушать соловья. Больше не пригреюсь я в его руках, потянувшись за родным теплом и спасаясь от ночной прохлады. Но это так - мелочи, поэзия отношений… Дело было не только в ностальгии. Просто я четко осознала то, что это все – назад дороги нет и той жизни тоже уже нет, и никогда не будет. Жизнь была моя – собственная и личная, поэтому ее было жаль. Все логично. Я не истерила, просто обида душила страшная - слишком много он отобрал у меня: радость просто жить, уверенность в будущем, смысл всех прожитых с ним лет. И что делать теперь, с чего начать, куда кидаться? Да еще и моей Ирке втемяшилось, а значит, она будет добросовестно отрабатывать сводницей – до последнего вздоха и трепать мне нервы. Но после этой ночи я перешла свой Рубикон окончательно или мне так казалось.

Утро выдалось ясным и влажным, короткий дождь прошел перед самым рассветом и оставил крупные серые капли на траве. Я умылась у колодца, позавтракала оладушками с малиновым вареньем и тоже поучаствовала - приготовила нам с баб Маней кофе. Мне крепкий, а ей слабенький и с молоком. Прихватив свою чашку, ушла под яблоню, где опять уставилась в ноутбук, шлифуя варианты.

Беркутов нашел меня там же, тихо поздоровавшись с расстояния двух шагов, и насторожено оглядываясь вокруг. Очевидно, свою машину он оставил на горе и спустился к дому пешком.

- Что вы так таитесь, Владимир Борисович? – тоже почти шепотом спросила я, рассматривая его в новом для меня образе – светлых бежевых брюках, рубашке без галстука и шикарных кремовых туфлях с перфорированным верхом.

- Хотите сделать сюрприз бабушке? Я не советовала бы, ей сейчас не нужны потрясения – вчера приезжала скорая.

- Что с ней? – спросил мужчина, приседая возле меня на скамейку.

- Возраст? – задумчиво предположила я, - вы зайдите, она давно уже не спит.

- Вставайте, Алена, пойдемте, мне нужно объяснить вам кое-что.

- Вы о полиции? Ко мне остались вопросы? – струхнула я, даже сердце дернулось.

- Нет-нет… когда будете в городе, просто подойдете туда. Ознакомитесь и распишетесь в предварительном заключении о прекращении дела. Не думаю, что будет продолжение. Я должен рассказать вам другое...

- Может, сначала… - обернулась я в сторону дома.

- Нет. Я прошу вас пройти со мной… куда здесь можно сходить?

- А вы не знаете? Это же ваша малая родина, кажется?

- Именно. Но был я здесь всего пару раз – в детстве, а свою бабушку не знаю совсем, даже не видел.

Я медленно встала, не отрывая взгляда от его лица. Он нахмурился, сдвинув брови и сжав губы в тонкую полоску, и отвернулся, оглядываясь вокруг:

- Так куда мы с вами пойдем?

- А давайте – к церкви? Я уже побывала здесь во всех интересных местах, но до церкви так и не дошла. Там разруха и запустение, но говорят, что на стенах сохранилась роспись семнадцатого века и еще угадываются иконы. Это недалеко, только вы можете испортить свои туфли – сыро, - посмотрела я на дорогую обувь.

- Ерунда. Ведите, - упрямо мотнул он головой.

- А вы рассказывайте, - напомнила я.

- Да… Я понимаю, что такое положение вещей более, чем дико. Больше того, я понял это только после вашего вчерашнего звонка. Вы спросили – для бабушки ли я строю дом? Нет, Алена, тогда даже мысли о ней не возникло, я думал… неважно, но не о ней точно.

- Вы даже не подозревали о ее существовании? – не верила я, - такое только в индийских фильмах бывает, честное слово.

- Почему же? Просто я не был уверен, что она жива до сих пор. Последний раз я вспоминал о ней лет десять назад. Тогда здесь то ли формировалось новое хозяйство, то ли менялось руководство, но пересматривались кадастровые планы. Меня известили, и этим занимался мой юрист. Он доложил, что в доме живет старая женщина. Я понял, что моя родственница еще жива и не стал продавать участок. Это все.

- Все? - удивилась я, сворачивая по сырой луговой траве на тропинку, которая круто поднималась в гору и терялась между деревьями: - Кажется, нам сюда… Ну, все так все – как скажете.

- Вы не понимаете… Еще мой отец и его брат – сыновья этой женщины, не хотели иметь с ней ничего общего. Всякие упоминания о бабушке пресекались взрослыми, а мы иногда по-детски задавали такие вопросы. Я не буду повторять то, в чем не уверен на сто процентов. Но я вырос с этим, это вложили в меня с детства. Упоминание о ней не приветствовалось в наших семьях.

- А причина? – настойчиво интересовалась я, останавливаясь на вершине холма возле покосившегося деревянного строения. Вокруг темных стен оставалось небольшое открытое, поросшее травой пространство, а дальше, обнимая его и организуя камерный ансамбль, поднимались высокие деревья. Креста на церковном куполе не сохранилось. Под самыми стенами виднелись три небольшие могильные плиты из битого временем камня с полустертыми надписями на них. Над двумя старинными захоронениями даже сохранились низкие каменные кресты. В церковь можно было войти свободно, но я не спешила делать это, а смотрела на мужчину и понимала что, что бы он ни сказал сейчас, я останусь на стороне бабы Мани.

- Причина? Я не хотел бы говорить об этом. Просто объясняю, почему не знаком с этой женщиной.

- Хорошо. Тогда куда вы хотели отселить ее, если собирались снести старый дом?

- Алена! - слегка повысил он голос, но сразу же взял себя в руки: - Я не знал, не был уверен – жива ли она вообще? Безусловно, теперь я пересмотрел свое решение – этот дом будет принадлежать ей.

- Не думаю, что это решит проблему. Потому что ей нельзя больше оставаться одной - не тот возраст и не то здоровье.

- Хорошо… хорошо, я понимаю, все понимаю. Эту женщину выгнал из дому муж за ее поведение. С тех пор у нее нет семьи, сыновьям было по двенадцать лет.

- И за что? За что ее выгнали? Дети – понятно, что им говорили, тому они и верили. Но какое-то объяснение все-таки должно быть?

- Да! Эта женщина была кем-то вроде местной куртизанки. От нее даже откупались продуктами и деньгами, чтобы она отступилась от мужей. Я не хотел говорить это, но вы же не успокоитесь?

- И все же вы сказали… И очень упали в моих глазах, Владимир Борисович, хотя вряд ли вам есть до этого дело. Извините, - опомнилась вдруг я, вспоминая, что обязана ему своей свободой. Это не оправдывало его, но мне нужно бы быть более сдержанной, а попросту - не лезть в бутылку.

- Так что будем делать с домом? – мирно уточнила я.

- Строить, - твердо ответил он, - мы войдем внутрь?

- Не боитесь? – ухмыльнулась я, глядя в сторону входа – темного провала в серой от старости стене.

- Не чую на себе греха. Вы же об этом? О том, что «не суди…»? Я никого и не сужу, просто объяснил вам.

- Я о том, что строение, похоже, ненадежно. А вы… оставили в опасности, оставили без помощи, даже не попытавшись разобраться, даже не поинтересовавшись… в голове не укладывается, и опять - извините. Я, наверное, не имею права…

- «Не суди…»? Так мы войдем или теперь уже вы боитесь?

Я молча шагнула в пустой дверной проем. Пол – то ли земля, то ли доски – не угадывался под толстым слоем сухого голубиного помета. Своим приходом мы спугнули жильцов этого дома – под крышей гулко и резко захлопали крылья – со стропил сорвались голуби, заметались и вылетели через одну из дыр в кровле. На высоком внутреннем куполе действительно, еще угадывались фигуры и лики святых – поодиночке и группами. Слева вдоль стены поднималась деревянная лестница с частыми провалами вместо отдельных ступенек. Я улыбнулась, вспомнив Ромку – наверняка они с друзьями лазили и туда – на звонницу. Даже с риском для жизни, а может, тогда ступени еще не провалились?

- Я не чувствую себя правым, Алена. Но и вины своей не чувствую тоже. И понимаю так же, как и вы – оставить все, как есть, уже нельзя. Сколько ей лет? - заговорил Беркутов, оглядываясь и проходя ближе к центру помещения. Я подошла к нему, мы осматривались вокруг себя.

- Точно не знаю – около девяноста.

- Я обещаю, что что-нибудь придумаю, обязательно решу.

- Дом престарелых? – горько улыбнулась я.

- Всегда презирал людей, родители которых доживают там свой век, - резко и четко ответил он.

- Аналогично. Тогда что?

- Для начала – познакомимся с ней. Она знает о моем приезде?

- Да.

- Будем считать, что необходимая подготовка проведена, - улыбнулся он.

- Постарайтесь, - попросила я, - я уверена, что все совсем не так, как вам внушили. Это просто не может быть правдой, я не верю.

- Посмотрим. Пойдемте отсюда. Удивительно… - остановился он вдруг, - а вы заметили? Здесь пахнет не едким птичьим пометом, а травой… полынью, кажется?

- Не слышу… сухая пыль, как перед дождем. Может, это знак вам – что вы на правильном пути?

- Буду надеяться, что достоин такого знака. Вы уже не сердитесь на меня?

- Я не сердилась, я просто не понимаю. Моя бабушка моложе, но почти слепая… я очень люблю ее, все любят. Два раза в год я обязательно вырываюсь домой, что бы там ни было. Потому что понимаю – каждый день может стать для нее последним. Это случится уже скоро – мы все внутренне готовимся и я каждый раз прощаюсь навсегда, стараясь не показывать этого. Но она сама все понимает и плачет. У меня в голове не укладывается… Как же так можно было?!

- Я не знаю, правда, не знаю. Но это уже не важно - как раньше не будет. Вам не стоит так беспокоиться, это же моя бабушка, - успокаивающе коснулся он моей руки и перехватил ладонь, переплетя наши пальцы. Я посмотрела на это, а он отвернулся, потянув меня за руку:

- Время, Алена, время…

Опять я шла рядом с посторонним мужчиной, а он держал меня за руку. Тогда, с Романом, я даже не задумывалась об этом. А сейчас это воспринималось очень остро и неловко, но выдергивать свою ладонь из его руки я не стала. Этот его порыв – взяться за руки, выглядел очень беззащитным. Сильный и уверенный в себе мужчина, похоже, нуждался в небольшой поддержке перед предстоящей встречей и тяжелым разговором. И даже, скорее всего, потому что чем ближе мы подходили к дому, тем крепче становилась его хватка.