Мистика

Глава 16

Все следующее утро мы провели молчком. Молчала баба Маня, рядом с ней помалкивала я. Не хочет человек общаться в угоду кому-то и в силу неважного личного настроения? Я очень хорошо понимала ее - имеет полное право, тем более – в своем собственном доме. Мне тоже было не до разговоров, хотя настроение было… ровным. Передумав все накануне, я быстро успокоилась - откровения Владимира не потрясли и не оскорбили, это была просто информация – где-то неприятная, где-то лестная для меня. Хотят, как женщину – лестно. Характер дрянь – сама знаю и давно. Меня не раз ставили об этом в известность на строительных площадках. Но ближе к обеду я все-таки начала беспокоиться:

- Мария Львовна, вам не понравился дом?

Спросить прямо и по существу – понравился ли внук, я не рискнула. Захотела бы говорить об этом, сказала бы сама. Выяснять это и говорить о нем мне тоже не особо хотелось. Но она озабочено покачала головой и отмахнулась:

- Начинай топить баню. Будем ждать гостя. Сегодня или завтра должен быть… я так думаю. Не перетапливай, париться будет некогда, а вот вода горячая нужна да побольше. Ты помнишь, о чем я тебя просила?

- Слушаться и помогать? Так вы не о своем лечении?

- Верно - слушаться и помогать. Топи баньку, детка, ты умеешь.

Пока я занималась растопкой и добавляла воду в котел, она возилась с чем-то на кухоньке. Закончив со своей работой, я подошла и тихонько уселась рядом, наблюдая, а она объяснила, не переставая размешивать грязно-зеленую субстанцию:

- Народная аптека. Заживляющая мазь для рук на подорожнике.

- А жир из чего?

- Медвежий. Ромка и привез по моей просьбе.

- А где это медведи своим жиром делятся?

- Чего не знаю, того не знаю. Но работает парень на крайнем севере. Там строят военные городки на вечной мерзлоте, а он сварщик высочайшей пробы. Рассказывал, что и под водой может варить, и на высокогорье, где воздух разреженный, и в морозы больше пятидесяти. Молодой, а мастер какой… Ты звонила ему?

Я покачала головой – совсем забыла. Она кивнула.

- Это будет мазь для нашего гостя. Прошлый раз забыл забрать, - утерла она рукавом глаза. Просто устали и слезятся, или - слезы? На всякий случай, поспешила успокоить ее:

- Не переживайте, я вам напомню, а вы проследите, чтобы в этот раз он не забыл. А кто он такой?

- Мужик, - пожала она плечами и отвернулась. Ну, все ясно – с расспросами лучше не соваться.

Близился вечер и все сильнее нервничала моя хозяйка. Переоделась в юбку и выпущенную поверх нее застиранную кофту... я наблюдала и молчала. А она суетилась, что-то убирала с глаз, что-то переносила и переставляла. Вначале просто поглядывала на меня, потом полезла в сундук, который стоял в самом углу комнаты. Крышка поднялась, и вдруг на меня пахнуло чем-то знакомым – я пошла на этот запах, как зомби. Нафтали-ин! У бабушки тоже был сундук, но раза в два больше этого – вишневого цвета и мне по пояс, и оттуда пахло так же. Сейчас я знала, что нафталин вреден, как и строительный асбест, о чем раньше даже не подозревали. Но детские еще воспоминания, но настроение же!

А сколько всего было в том бабушкином сундуке! Дедов овчинный полушубок и зимняя шапка, бабушкины шали и небольшие светлые шерстяные платочки «на смерть», праздничная атласная скатерть и новые полотенца, старинные белые пододеяльники с дыркой посередине и еще куча всякого добра.

Из своего сундука Мария Львовна достала женскую сорочку и огромную цветастую шаль. Сорочка представляла собой прямой белый мешок с двумя вытачками, без дна и длиной мне по колено, на простых лямках. И ожидаемо благоухала нафталином.

- Вот. Это тебе. Вывесь на двор, пускай проветривается.

- Мария Львовна…?!

Возмущенно заглянула ей в глаза и умолкла – снова этот загнанный и беззащитный взгляд. Н-ну… и опять ожидаемо вспомнились ведьмы. Наверное, по аналогии с предполагаемыми в связи с их существованием непонятностями и странностями. А тут - куда уж больше-то?

После того, как я очередной раз вернулась, проверив, как топится баня, в доме уже запахло едой – жареным луком, гречневой кашей, а потом и свиной тушенкой. Содержимое стеклянной банки с портретом хрюшки на этикетке баба Маня щедрой рукой целиком вывернула в кастрюльку с кашей – ужин был готов.

- Давно тушенку не ела, - с удовольствием принюхивалась я.

- Ну так! Вот сегодня и поедим, - широким жестом выставила она на стол бутылку «Столичной», - День рождения у меня нынче.

- Путаетесь в показаниях, Мария Львовна, - озадаченно пробормотала я, - внуку вы говорили, что вам что-то там с половинкой, если я не ошибаюсь. Нет, точно не ошибаюсь – так он и сказал.

- Значит, выпьем за половинку. Для меня, может, каждый прошлый месяц уже… знатная дата, - отрезала она.

- Вы должны понимать, что я за наших, а не за буржуинских. Может, перестанем уже темнить и честно поделимся сведениями? – попыталась я вразумить ее.

- Молодец… опять же. Наливай по первой! – разудало взмахнула она рукой.

Ирка советовала водку не пить, но сейчас был не тот случай и повод совсем другой. И я мысленно махнула рукой - может, и не лишним будет. Потому что в воздухе буквально витало непонятное напряжение. Сама атмосфера в доме странным образом накалялась с каждым словом и действием лихой и отчаянной сегодня бабы Мани. Я вскрыла крышечку из фольги и налила нам с ней водки, потом решительно подняла стопочку и потянулась чокаться:

- За все лучшее!

- Будем живы! – откликнулась она.

Мы дружно опрокинули в себя алкоголь, и я уставилась на нее в ожидании – что дальше по плану? И вслед за ней насторожено повернулась к окну. Точно так же, как и она, внимательно прислушиваясь к тому, что делалось за пределами дома.

- Что там?

- Тихо вроде пока, - ответила она со странной интонацией, будто успокаивая меня: - Давай закусим, сегодня может еще и выспимся.

- Может, - покладисто согласилась я, - давайте тогда закусим.

Мы закусили. Каша получилась бесподобно вкусной, и я взяла себе на заметку производителя тушенки. Салат из редиски, кусочек черного хлеба, которым я вымакала то, что осталось от салата… напряжение от непонятного ожидания понемногу отпускало.

- Может, тогда в баню сходим, зря топили, что… - начала я и замерла с открытым ртом.

Рядом с домом рявкнуло, окна звякнули! Взревело сильнее, рев переместился от одного окна к другому, огибая угол дома. Дрожь, что передавалась полу и лязг, сопровождающий этот рев, внезапно стихли, а за ними и непонятное пыхтенье тоже. Электричество погасло еще в процессе всего этого. Я отвела слепой взгляд от окна, попыталась разглядеть в резко наступившей темноте хозяйку:

- Трактор?

- Танк, - глухо прошептала она и завозилась, зажигая свечу. Нервно махнула мне рукой: - Ты, значит… не дергайся и не бойся ничего, будто все понарошку. Скройся к себе и не показывайся пока. Счас рубаху припру - переоденешься, больше нет ничего на тебя, шалью прикроешься. Да! Телевизор захвати туда с собой – забыла я, но он легкий.

- Зачем вы вообще его держите? Не смотрели ни разу, - нечаянно пыталась я отсрочить что-то… такое, хватаясь за остатки связи с привычной реальностью.

- А что там смотреть? Как ни глянешь – то горит что, то топит, то кого-то убили. Не болтай, а тащи.

- Он, как радиола старая смотрится под салфеткой – пускай себе стоит, - бормотала я будто в состоянии провидческого транса. Хотя так-то подумать… ну танк, и танк себе. Вертолет уже был и летал, на этот раз танк принесло и что тут такого? А сердце колотилось и замирало в непонятном ожидании. Загадочное поведение бабы Мани целый божий день, как говорила моя бабушка, готовило меня к чему-то, по меньшей мере, не обыденному. Да я все эти дни здесь ждала чего-то такого, и уже, казалось, готова была ко всему - и видеть, и слышать, и знать! Послушно скользнула в свою комнатку, как она велела и притихла там с колотящимся сердцем…

На улице возле двери послышались звуки разговора: голос бабы Мани и незнакомый мужской - сильный, приятный, со смешком и какими-то знакомо приветливыми интонациями. Потом они вошли в дом, и хозяйка сунула в мою дверь полушалок и сорочку, громко сказав:

- Накинь на плечи, внучка, и выйди к нам на минуту.

Я вскочила в это безобразие, как солдат по тревоге – на раз-два. В груди старинное подобие комбинации немилосердно жало, бедра обтянуло до треска ткани, а на талии пузырилось и сборилось. Поэтому я плотно укуталась в шаль, которая скрыла меня почти всю, как покрывало и высунула голову из комнатушки – сил уже не было терпеть, я должна была знать, что там происходит. Выглянула и увидела…

У входной двери стоял мужчина моего примерно возраста или возраста Олега – не важно, это был наш ровесник. Крепкий, судя по развороту плеч, среднего мужского роста – метр семьдесят пять где-то, темноволосый и темноглазый, с загорелым до цвета бронзы приятным лицом. Очень мужским лицом – ни капли милоты, мягкости, заманчивости - твердые, чуть грубоватые черты были четкими, резкими и… прекрасными в своей завершенности. Как объяснить это впечатление? Будто именно сейчас, в этом его возрасте и был достигнут тот самый пик, настал полный апофеоз и апогей состоявшейся, взрослой уже мужской красоты. Неяркой, строгой, без вызова. Типаж такой… чем-то он напомнил Беркутова. В выражении лица того и во взгляде тоже чувствовалась такая же спокойная уверенность и сила характера, но этот мужчина понравился мне сразу.

Скорее всего, и даже наверняка, он мог быть и суровым и жестким, но сейчас приветливо и немножко насмешливо улыбался, глядя на меня и я засмотрелась на него, глядя в черные, как у Ромки, внимательные глаза. Хотелось верить, что и я тоже улыбнулась ему в ответ, а не нервно оскалилась. Его улыбка стала еще шире,он вздернул черную бровь и знакомо так гаркнул, заставив сердце радостно встрепенуться:

- Здорово живете! Внучка… бабка твоя не против, а ты разрешаешь войти?

- И тебе здорово. А чего ж? Проходи, - медленно опустила я взгляд вниз, внимательнее разглядывая его одежду и задержала дыхание, узнавая… Когда мы с Олегом шли в колонне «Бессмертного полка», я несла над собой увеличенную фотографию своего прадеда - танкиста в Великую отечественную. Он был снят возле танка – тяжелого ИСа, и одет вот так же – точь-в-точь: в черный, с пятнами салидола и офицерскими погонами старого, времен войны еще образца, комбинезон, а на поясе – небольшая пистолетная кобура. Сапоги, танкистский шлемофон в руке, а эти руки…

Ладони нашего гостя… пальцы были черного цвета, только ногти более-менее выделялись натуральным цветом человеческого тела. Я шагнула в комнату, как потерянная, подошла и потянулась к его руке. Он вскинул ее, протягивая для приветствия, перехватил мою, потряс ее и сказал, улыбаясь:

- Иван. А тебя как зовут, красавица?

- Алена, - кивнула и спросила: - Что у тебя с руками? Что случилось?

Я держала его ладонь двумя руками, не отпуская, и с ужасом разглядывала кончики пальцев – пучки возле ногтей ороговели и полопались. На фоне почти черной кожи эти трещины розовели свежим обнаженным мясом и даже, казалось, слегка сочились сукровицей. Он мельком взглянул на свои пальцы, отнимая их у меня, и пожал плечами:

- Мазут въелся. А тут… еще с зимы никак не заживет – ладили перебитый трак на морозе.

- Что ж рукавицы-то не надел? – спросила с горечью баба Маня.

- А много в меховых рукавицах наработаешь под обстрелом? - повернулся он к ней, забывая про меня: - Мать, так что? Мужики с дороги, шли долго, спали даже в машинах. Вымыться бы да исподнее отстирать… обеспечение еще не скоро подтянется. Знаешь, как говорят? Бывают бойцы грязные, сильно грязные и танкисты... это уже совсем предел, - хохотнул тихонько и продолжил серьезно: - Поспроси у соседей - у кого еще банька. На завтра. Тушенкой заплатим, махрой – сменяешь потом на зерно либо дрова.

- Хорошо, сынок, все сделаем, а как же, а чего ж не устроить-то? - ласково заворковала баба Маня, - проходи сейчас, присаживайся к столу. Ох, забыла! Возьми вот, - совала она ему в руку тонкий кусочек хозяйственного мыла и вафельное полотенце - пошли под окошко, там видно от свечки. Алена, захвати ведро с водой и кружку.

- Не суетись, мать, - отмахнулся гость, - не такой я голодный. Тут не так поесть, как вымыться хочется. Что, если я сразу в баньку, раз у вас, говоришь - топлено? Первым и пойду, как в разведку?

Баба Маня отвернулась, суетливо разжигая керосиновую лампу:

- Тогда ты иди…, а кашу я укутаю. Вымоешься, и пока Аленка исподнее твое постирает, ты и поешь. Верхнее-то есть свежее?

- Н-ну… - оглянулся он на меня, - я и сам могу выстирать. А верхнее – да, есть в машине.

- Не готова, каждый раз не готова, - бормотала баба Маня, когда он вышел, очевидно – за чистым исподним.

- Ты уже поняла? – отчаянно взглянула она на меня, - он оттудова – с войны. Десять раз должен прийти сюда. Ты девятая уже. Как женщина появится у меня в доме – так и жду его. Свет гаснет, танк гремит…

- Как это связано? Почему девятая?

- Потом расскажу… вернется скоро.

- Он что – наш, с Дона? Говор знакомый. Почему не предупредили, не сказали заранее, что ж вы так, баб Мань? – говорила я, чтобы только не молчать – в голове не укладывалось.

- Чтобы сбежала?! Бегали уже! – прикрикнула она на меня.

- И зачем я тут? Те женщины? Я что – должна с ним переспать? – поразилась я, приплетая к своей растерянности еще и беспокойство. Все эти басни о ведьмах – инициация, вхождение в силу… тьфу ты! Да что за бред лезет в голову?!

- Да Бог с тобой! Не дурей. Вы мне, как знак, что он будет сюда. Помоется мужик и уедет, никто с ним не спал, он спешит в… свою дивизию... или полк? Утром должен быть там к восьми, как штык.

- В какую, к ляду, дивизию, баба Маня-а? Вы что это - на самом деле? – отчаянно прошипела я.

- Господи… да уедет он и все! Тебе-то чего? – всхлипнула она, - ты девятая, а после десятой уже и смерть ему…

Дверь распахнулась. На пороге стоял танкист уже без шлемофона в руках, и устало улыбался:

- Проводите кто? Темно, не видать ни зги – в какой стороне банька-то у вас?

Баба Маня резво дернулась к нему и споткнулась, я подхватила ее и усадила, поглаживая худенькие вздрагивающие плечи, а танкист сказал с участием:

- Да что же ты, мать, все суетишься? Внучка вон покажет.

И шагнул за дверь первым, держа в руках сверток со свежей одеждой, а баба Маня обернулась ко мне:

- Накинь… а-а-а! Сходи быстро, оставишь там ему керосинку. Склянку с мазью для рук отдай, но вначале пускай подержит пальцы в травяном напаре – скажи… ванночку нужно сделать перед мазью. Не послушает же, не станет! Они ж дурные! Или уснет. И полотенце… полотенце тоже! Не готова, опять не готова, да что ж такое-то? Да разве к такому можно быть…? – тихо заплакала она, - Господи, как же жалко его…

- Валерьянки обязательно выпейте, Мария Львовна. Я все ему скажу и объясню, успокойтесь, пожалуйста. Давайте сюда, - решительно подошла я и забрала у нее полотенце, а потом потянула из шкафа еще одно - большое.

- Это лучше подойдет. Все хорошо будет, не переживайте. И почему так сразу - смерть? – спросила шепотом, - обойдется еще, выживет. Не все на войне погибали.

- Не вернется он с войны, нет уже его, считай. Командир танкового батальона майор Дружанин Иван Георгиевич, я узнавала, - глухо буркнула она и отвернулась, вытирая быстро бегущие слезы, а я шагнула за порог на непослушных ногах, тяжело ворочая в голове новую для себя, ненормальную в самой своей сути информацию.

*** Не спешите разочаровываться. Мистика в нашем случае будет очень реальной. Мистика по словарю - явление, которому нет объяснения. Здесь я постараюсь объяснить с точки зрения реализма - максимально достоверно. Приятного чтения. Рада, что вы со мной!