Мистика

Глава 42

Этот участок покорил меня, еще когда я увидела его самый первый раз. Сразу мелькнула мысль – выкупить для себя и когда-нибудь потом, может быть… Тогда я совершенно случайно оказалась в курсе планов застройки этой части города. Участки в пригороде планировалось выделить под коттеджный поселок под названием Петропавловский. Так со временем и сделали, но самый лакомый участок так и не был освоен за те несколько лет, что прошли с тех пор. Тогда я наводила справки через знакомых и узнала, что принадлежит он кому-то из мэрии и не продается.

Сейчас почему-то вспомнилось о нем, и я подумала – а почему бы не попробовать снова? Зима очень хорошее время, чтобы купить землю дешевле – природа спит и участок выглядит не так выигрышно. Я думаю, что что-то совпало и мне просто повезло. И в настоящий момент тот - самый последний участок в Петропавловском поселке на берегу бывшего лесного озера, в зарослях берез и рябин, захвативших почти все двадцать четыре сотки, уже принадлежал мне. За него пришлось выложить почти две трети того, что досталось мне при разводе. Остального должно было хватить для первого этапа работ – расчистки места для строительной площадки, устройства коммуникаций и возможно – фундамента. А дальше я планировала взять кредит на строительство. Или в самом крайнем случае принять помощь родителей.

Мы с Ирой съездили туда еще до заключения сделки, походили, поизучали… Она неопределенно пожала плечами, и я подсунула ей давние снимки, сохраненные на память. Она полистала, посмотрела на синюю озерную гладь, в которой отражались золотые по осени березки и красные рябинки, зеленая травка…

- Уже выбрала вариант?

- Уже… почти. Доделаю под себя – все до мелочи. Уи-и-и… - завизжала я, безо всякой, правда, возможности попрыгать от радости – мешал живот.

Эти два месяца совершенно выбились из того настроя, которым я жила до этого - я жила усилиями, направленными на поиски и выяснения сведений о Ване. Оно не было скудным и тоскливым - это время, скорее, наполненным светлой грустью и ожиданием. Но вот эти два последних месяца моей беременности стали просто замечательными – появилась цель ясная и четкая, требуящая конкретных действий - я загорелась идеей постройки собственного дома. Где-то на подкорке уже давно отпечаталось все то, что я собиралась втиснуть в этот проект. И сейчас дело двигалось семимильными шагами – я работала с чертежами, участок грамотно и бережно расчищали, стараясь по максимуму сохранить деревья. Я не собиралась сажать там огород, так… держать парочку грядок на зелень – не больше.

Засыпала теперь ночью, не тоскуя по Ване, а представляя себе этот дом с крышей веселого вишневого цвета и светлыми стенами, а возле него - себя с коляской, в которой мы когда-то катали Анжика. Была в наличии и кроватка с матрасиком и много чего еще, включая музыкальный горшок. Ирка хранила все это на нашем складе. Выбрасывать вещи или раздавать их она не любила, а продать просто не дошли руки.

В связи со всем этим вспомнился дом Марии Львовны и система комфорта, установленная там Сашей Голубевым. На данный момент он проходил у нас своеобразную стажировку, готовясь занять мое место, когда я рожу. Уже сейчас было трудновато выходить на работу и поэтому меня на нее возили – срок родов приближался, а я все увеличивалась в размерах.

Многие удивлялись тому, насколько спокойно проходит моя беременность и как это я выходила почти весь срок без сохранений и сложностей разного порядка, которые порой возникают у старородящих? А я удивлялась их удивлению – а почему нет? Я никогда не сидела на противозачаточных, не принимала гормонального лечения, не имела лишнего веса и хронических болезней, была здорова по-женски – почему обязательно должны были случиться осложнения?

Схватки начались на том самом участке, куда меня отвез Голубев, чтобы я могла увидеть и оценить качество промежуточной консервации объекта. Скрутило как-то враз и настолько неслабо, что скоро уже мы подъезжали к роддому.

Эти пресловутые болезненные схватки, вытягивающие все силы потуги… Оказалось, что такие неприятные моменты забываются на удивление быстро, почти мгновенно вытесняясь новыми впечатлениями. Я даже не успела толком настроиться и заполнить для себя эту страничку материнских воспоминаний - настрадавшись вдоволь, накричавшись до хрипоты... Кричать оказалось стыдно, зато, по ощущениям, я погнула металлическую дужку изголовья кровати в предродовой. И все равно – эти моменты были драгоценными. Как много раз я слышала обо всем этом, прекрасно понимая, что мне не суждено испытать все хорошее и не очень, связанное с рождением ребенка. А тут все так быстро - всего-то шесть часов и вот…

Орущую Анечку сразу унесли, и где-то там ею занимались – обрабатывали, мыли, тестировали, пеленали, а из меня выходил послед. Легкие потуги при этом воспринимались почти лаской, а в ушах звучал младенческий крик. И снова эта новизна чувств – будто музыку слушаешь и в то же время беспокойно и тревожно. Хочется прижимать к себе живой орущий комочек и утешать, успокаивать... Что же она плачет так громко? Ей настолько больно? Это ужасно… вот эти бессильные переживания действительно были тяжелыми.

Когда нас уже выписывали, кроме Иры и Голубева, который вынужденно стал почти что моим личным водителем и сейчас тоже ожидал, стоя у машины, я увидела и Олега. Последние три месяца мы виделись всего пару раз, да и то мельком. И всякий раз он смотрел на меня как-то странно, хотя я особо не вдавалась в анализ. Понятно, что я расплылась и точно не похорошела - впереди меня торчала маленькая гора. И понятно, что любимые комбинезоны разного фасона, затянутые на талии, сменило бесформенное платье, а волосы я просто убирала в хвост, хорошо еще – не остригла, потому что в какой-то момент они стали выпадать. Мне назначили что-то дополнительно… но сейчас не об этом - Олег держал в руках букет цветов и, кажется, готовился принять в руки Анечку. Во всяком случае, мне так показалось – слишком уж напряженной была его поза, а взгляд на сверток в руках медсестры – изучающим и решительным. А я…. Я испугалась.

Это было смешно и, наверное, даже глупо. И в то же время я не могла ничего с собой поделать – помнила о том, что у него все это время были какие-то женщины, и вот это брезгливо-опасливое… оно сработало - мысль промелькнула и задержалась. Я напряженно смотрела на него и соображала - а безопасно ли будет доверить ему ребенка, даже если просто дать подержать? А, собственно, зачем это делать – пришла в голову мысль очередная. Если уже существуют эти опасения?

Я перехватила у медсестры Аню и аккуратно прижала к себе, заглядывая под кружево выписного конверта – носик пуговкой, крохотный причмокивающий ротик – я только что покормила ее. Прогноз на длительное кормление был неутешительным, врач советовала разные способы и меры по улучшению «надоев», но в конце выдала неутешительный вердикт:

- Бывают коровки и не молочные, что делать? Если получится покормить месяцев до двух-трех, это будет просто замечательно. За это время ваша кукла успеет впитать из материнского молока все, что положено.

Сейчас моя кукла спала, и отдавать ее в руки чужого, возможно не совсем стерильного (и это еще мягко сказано) дядьки я не собиралась. Он шагнул ко мне, неловко держа букет перед собой, протянул его…

- Зачем ты здесь, Олег? Это Ира сказала, когда нас выписывают?

Ирка сердито отвернулась, а Олег вдруг коротко выдохнул и тихо ответил дрожащим от ярости голосом:

- Тогда я гонял чаи с Берестовым. В городе она, - кивнул он на злющую Ирку, - видела меня, когда я помогал его дочке. Его не оказалось дома, а ей нужна была помощь с машиной – там тоже младенец. Я случайно оказался рядом и предложил ее. Теперь я понимаю, почему ты шарахалась от меня все это время.

Случайно… опять это случайно, хотя какое мне дело? Ольга…?

- Олег, я никуда не шарахалась, живу себе и живу. И тебя уже не должно быть рядом, я не для этого разводилась. А Ольга очень интересная девушка и нет ничего странного…

- Спасибо, - ехидно поклонился он мне, - но у меня в этом плане стойкая аллергия на их семейство. Можешь не беспокоиться на этот счет.

- Да я наоборот – меньше беспокоилась бы, если бы ты только с Ольгой, - пробормотала я, упрямо уворачиваясь от его рук, которыми он тянулся к Ане.

- Я не таскаюсь по проституткам! - прорычал он, передохнул и разом сменил тон на просящий: - Дай просто взгляну.

И я сдалась – приоткрыла уголок конверта. Олег минуту постоял, внимательно вглядываясь в крохотное личико, и быстро метнулся взглядом к Саше, который ждал у машины.

- Я говорила тебе, что отец не он, - вымучила я из себя. Тошно было от всего этого и почему-то опять больно. Я решила, что нужно еще больнее, иначе это не закончится никогда.

- Олег, я не стану записывать Аню на тебя и откажусь от алиментов. Не можешь общаться нейтрально - просто исчезни из моей жизни, ладно? Не заставляй бежать из города с ребенком на руках. У меня и так мало молока…

На этих словах он сглотнул, опустив глаза на мою грудь.

- … поэтому не нужно качать права, мотать мне нервы и ставить под угрозу даже эти скудные Анины запасы, - закончила я.

- Аля, я на самом деле мог бы стать ей отцом… с радостью, - смотрел он на Аню, не отрываясь, - она очень похожа на тебя.

- Договорились, Олег? Пожалуйста… уходи.

Он резко развернулся на месте и рыкнул, отходя: - Какая же ты дрянь, Ирка! Не ожидал, честно…

Проходя к машине, швырнул цветы в урну, а Ирка всхлипнула, опуская голову, и я поспешила успокоить ее, глядя в спину уходящему Олегу:

- Ир, это все к лучшему. Теперь он успокоится, наконец. Поехали уже домой. Здравствуй, Саша, - кивнула я Голубеву. В груди пекло и щемило. Гадство, как же это больно - вот так, намеренно и продуманно, причинять боль другим... Олегу.

- Я не сообщала ему, наверно, это кто-то из больницы. А я увидела его и вызверилась – такое зло взяло! А получается – напрасно. Я не должна была говорить тебе. Видишь, как все обернулось? Ошиблась… – отстраненно заметила подруга.

- Да не ошиблась ты, Ир! Какая помощь? У нее своя машина. Дай ты ему уже жить! Мне самой страшно представить, что он все это время всерьез надеялся. Тяжело сейчас получилось – с кровью… грубо, обидно, по живому. Но если он не понимает иначе?! Плюнь и забудь.

Ирка послушно сплюнула, продолжая тихо плакать и помогая нам сесть в машину Голубева.

Аня оказалась золотым ребенком – ела и спала, ну и расходовала памперсы. Не капризничала, хотя меня уже просветили, что все будет – когда мы приступим к настоящему прикорму овощами, фруктами и мясом. Молока пока хватало – я делала все, чтобы его запасы восполнялись к кормлению. Анька росла и менялась – постепенно, от недели к неделе. Прошло три месяца со дня ее рождения, и уже ясно было, на кого она будет похожа – точно не на меня. Глаза определенно были черными, а не карими. Волосики - мягкой шапочкой на крохотной детской головке – кудрявыми, а не волнистыми. Нижняя губа упрямо выдавалась вперед – чуточку, но заметно. Тоже, как у Вани. Носик пока не обрисовался – пуговка себе и пуговка, но потом он должен был стать почти прямым - с едва заметной, плавной горбинкой.

Мы с ней уже понимали друг дружку, притерлись и примирились с имеющимися в наших характерах недостатками. Анжела относилась к Ане с осторожным любопытством, Ира – с материнской нежностью. А для меня в ней был весь смысл жизни. Я вспоминала, как мечтала о таких вот розовых пальчиках с крохотными ноготками, которые так страшно было обрезать. Мечтала целовать и щекотать пяточки, смотреть, как она спит, раскинувшись морской звездочкой… И сейчас я все это имела, все было и даже больше – Анькина отрыжка на моей одежде, детские какашки – все было в радость просто до умиления. Врач пророчески назвала Аню куклой и пока что она оставалась для нас именно куклой. Интеллект на сытой мордени пока никак не просматривался, разве что в хитрой улыбочке?

Я уже думала о том, что когда дочке исполнится полгода, ее вполне можно будет увезти на Дон. Мое желание работать после родов оказалось неосуществимым – кукла требовала внимания и бережного и грамотного ухода. Я продолжала прикармливать ее грудью, но давала уже и кашки – молоко тихо убывало. Аня поправлялась, росла, уже хорошо держала головку и вовсю раздавала улыбки, а я так и не смогла до сих пор показать ее родным – пока она была слишком мала, чтобы везти ее поездом. Коля звонил часто, но так пока и не приехал – не мог. Он сдавал новому участковому район и переходил работать в управление.

- Ален, сейчас - никак. Но уже скоро я освобожусь, и тогда держись – привезу подарки и для тебя и для племяшки. Неделька у меня будет точно, - виновато обещал он.

Ирка готовилась и ждала. В день «икс» мы с ней оставили детей с давно знакомой и надежной няней и поехали на вокзал встречать Колю. На дворе стоял июнь – знаковый для меня месяц. Мы приехали немного раньше положенного и "на Ирке" – она сдала зимой на права и купила небольшую машинку. Ездила очень осторожно, поэтому я доверяла ей возить даже Анну.

Поезд должен был прибыть через какие-то минуты, и нервничали почему-то мы обе. И ладно бы – Ирка, это как раз понятно, но потряхивало и меня.

- Соскучилась, - объяснила я ей свое нервное состояние.

- Ага, - ответила она, - не говори ему обо мне ни слова, Лянка. Пожалуйста… я все пойму и увижу сама. Пускай лучше ничего, чем недоумение или жалость.

Выглядела она замечательно. Особенно на контрасте со мной – светлая и легкая, худенькая, в светлых капри и почти прозрачной тунике, на каблучках и с прической – небрежной, с кудряшками на шее.

Я тоже постаралась выглядеть хорошо и нужно сказать, что старалась все эти месяцы после родов. Еще таская пузичко, втирала в живот крем от растяжек, пользовалась поддерживающим поясом, потом выполняла рекомендации по послеродовой адаптации, в том числе и физической. Вес быстро пришел в норму, Ирка даже говорила, что я "высохла" - казалось, Аня вытягивала из меня все соки с молоком. Но волосам вернулись сила и шелковистый блеск, исчезли синие провалы под глазами. На меня все так же оглядывались мужики, но это уже не нервировало - видеть подтверждение тому, что я добилась успеха, было приятно.

Поезд подходил к перрону. Мы с Ирой быстро сориентировались, где остановится шестой вагон и потихоньку двинулись туда. Народ прибывал, потоком выливаясь из вагонов и смешиваясь со встречающими. Ирка побелела и тряслась, а я тянула шею, высматривая в толпе брата с обещанными подарками в руках. И увидела…

Вначале я просто не поняла.. этого не могло быть в принципе. Но оно было - я увидела Ваню. Смотрела и действительно видела его лицо, одежду - черную… Смотрела, все шире открывая глаза, и в священном ужасе вглядываясь в лицо приближающегося ко мне мужчины, и что я чувствовала? Самый настоящий страх, мистический ужас, которого не было даже тогда – в далеком селе, посреди кромешной тьмы, возле потустороннего, по ощущениям, танка! Ваня здесь, среди современной толпы?! Я потрясенно смотрела на это – он приближался и даже уже видел меня.

Я не отрывала от него не верящего взгляда, не видя больше ничего вокруг себя. И он смотрел – пристально и серьезно, очень внимательно смотрел, изучая и… узнавая?

Вот он уже рядом со мной – остановился и смотрит… Я делаю шаг к нему, не чувствуя собственного тела – в ушах звенит, во рту пересохло, я на грани обморока или смерти…

- Ваня…? – сухие губы шепчут сами, я совершенно не осознаю действительности, я там – с ним, на той стороне, куда ушел он – вместе.

- Да…? Так... - слышу тихий ответ, и меня бросает к нему! Не дослушав - это уже неважно, я падаю к нему на грудь, толкнув, наверное, потому что он немного пятится, но я висну на нем, покрывая родное лицо поцелуями, дотягиваясь до щек, подбородка, губ… меня трясет и колотит от того, что я сейчас переживаю – это небо! Я – на небе! Совсем не удивляет, что он ничего не говорит – а за эти мгновения можно было сказать многое. Мне совершенно по фигу, что он стоит истуканом - я понимаю, что он тоже в шоке. А почему в шоке? Трезвая мысль пытается выбраться из глубин мозга и благополучно тонет в ощущениях – я издаю протяжный стон и почти теряю сознание… потому что Ваня отвечает мне, наконец - подхватывает под спину и за шею и впивается в мои губы своим особенным, фирменным поцелуем – собственнически, жадно, больно… блин! Опять замазывать синяки - проплывает в голове, кружащейся от счастья.

… Счастье внезапно обрывается… Это сродни холодному душу и я цепенею, пытаясь поймать за хвост реальность - Ваня никогда не пихал мне в рот свой язык. Французский поцелуй – это наша современность и никак иначе! Или нет? Но Ваня никогда! А сейчас это происходит – мои губы в плену чужих губ и поцелуй… жесткий и жадный, но это ладно, пытаюсь я сохранить разум – Ваня так же… но язык! Он приоткрыл им мои губы и грамотно так шурует…

- Ты! Ты же… не Ваня! - рывком отстранившись от него, выдыхаю я шепотом – на что-то иное не хватает дыхания и сил.

- Николай… - слышу я хрипловатый шепот и мужчина с поплывшим взглядом, будто в трансе, опять тянется ко мне, привлекая к себе, вжимая в себя… медленно прикрывая глаза и склоняясь к моим губам…

- Ты что - идиот? – слышу я растерянный голос брата и его руки меня вырывают из уютного кокона, где я уже опять уплываю… таю… теряя остатки воли.

- Отвали! Отцепись, я сказал! – огрызается почему-то Колька, и я окончательно прихожу в себя – морок спал, медленно подключается разум, но поднять глаза страшно до безумия. Страх непонятный – иррациональный. Если бы могла, замерла бы на этом, остекленела, застыла, будто муха в янтаре, сохраняя в себе отпустившие уже ощущения… но мне нельзя – у меня Анька, окончательно прихожу я в себя.