Мы с братом возвращались из Баковской. Настроение было – так себе. Страшного ничего не случилось, просто поездка не оправдала мои ожидания. Ни в поселковом музее, ни в школьном архиве, созданном в прошлом пионерами – учениками местной школы, сведений о герое войны Дружанине Иване не нашлось. Жителей с такой фамилией в станице не числилось. Мы даже сходили в отделение полиции. Вот там все и выяснилось, стоило местному участковому задать мне правильные вопросы. Ведь Мария Львовна говорила, что Иван жил со своей семьей в другом месте, а сюда был назначен начальником мех. колонны, которую позже стали называться МТС.
- Во время оккупации здание МТС использовалось немцами, как лагерь для пленных. Вся техника была уничтожена ими при отступлении – тракторы, машины… - рассказывал пожилой капитан. - А зачем уничтожать машины? – не поняла я.
- Ну, вы же понимаете, что у них не было возможности ремонтировать нашу технику из-за отсутствия запчастей? Все документы по кадрам и производству тоже были уничтожены, скорее всего, еще когда наши отступали. Так что сказать, работал ли этот Дружанин в здешней МТС, никто не сможет. Но в главном архиве ВС должны быть копии наградных приказов, а у него обязательно должны были быть награды. А еще – копия приказа о зачислении его в списки пропавших без вести и там должно было быть указано – уроженцем какого населенного пункта он является. Сделайте запрос, так и узнаете место проживания его семьи.
Совет был разумным. Переночевав в небольшой гостинице, наутро мы выехали домой. Выспавшийся и отдохнувший брат вел машину, попутно стараясь выяснить у меня то что, возможно, еще упустил:
- Он сказал тебе, что сам из Баковской?
- Ну, так он и был из нее – призван оттуда, учился там на офицера, работал… Баба Маня узнала у него больше чем я, мы с ним почти не разговаривали… - пробежали прохладные мурашки по моей коже. Повела плечами, стряхивая сладкое наваждение и незаметно улыбнулась, пряча глаза.
- Та это как раз понятно, - весело взглянул Коля на меня, - ты не расстраивайся, я сам сделаю запрос – через нас будет быстрее. И сам потом съезжу туда и все узнаю.
- Ты настроен против этой моей затеи, Коля, - грустно напомнила я.
- Хочешь сказать - не доверяешь? – обиделся он.
- Не выдумывай. Но боюсь, что ты не сильно будешь стараться.
- Сделаю все, что смогу, - отрезал он, - больше того, сейчас кину тебе идею. В твоем адеквате я не сомневаюсь, но в успех этой затеи я, действительно – не верю. Только если вдруг… Есть специалисты-психологи, которые вытягивали ребят после Афгана, Чечни, да и после Сирии уже тоже. Желательно, если это все же случится, и когда он осознает факт… своего попадания, чтобы рядом оказался такой человек. Верю, что мужик - боец, фронтовик и все такое. Но, окажись я на его месте… не отказался бы, честно.
- Да, наверное… Да что я говорю?! Это очень правильно, Коля, - согласилась я и задумалась над тем, что может ощутить Иван в этом случае – когда поверит и осознает? Страх? Нет, не то - Ваня не испугается. Я – да, если и не обделалась бы со страху, то точно - разревелась бы, уцепилась за него, как за якорь и, ощутив родное тепло и поддержку, сразу успокоилась. А что может почувствовать он? Сильный мужчина, который привык принимать волевые решения, молниеносно ориентироваться в обстановке и правильно реагировать на ее быстрое изменение? Наверное, все же - растерянность, неверие, непонимание, сожаление? И уж сто процентов – не радость, даже если будет помнить меня. Да, брат прав - скорее всего, ничего хорошего. А может, даже бессильный гнев оттого, что не может вернуться – там его ждали люди и наступление. Тут баба Маня права – это будет выглядеть, как дезертирство. Или нет? А что думает об этом настоящий мужик и мой брат по совместительству?
- Поэтому я и говорил тебе – оставь ему его жизнь. Когда он узнает, что это – твоих рук дело… Теплых чувств с его стороны я не гарантирую. Понимаешь, сестра… даже такая баба, как ты – она просто баба. Есть вещи важнее вас, ты уж прости за правду. А ты даже не семья ему, что бы там ни надумала себе. Только знаешь что? – взглянул он на меня в упор, оторвавшись взглядом от дороги, - Даже если бы там ждала не ты, а его дети, он все равно вернулся бы в свой батальон, иначе… есть такое дело, как совесть – она заела бы. Я не говорю, что он обманывал тебя, обещая вернуться. Только зачем вернуться, Алена? Опять на ночку, чтобы…
- Он говорил не о ночи, а о жизни, - нахохлилась я.
- Слова это просто слова... Но я и тут допускаю и даже верю, что он говорил правду. Что вернется к тебе после войны с победой, а не дезертировав и оставив своих товарищей там… он же командир? А перед наступлением подразделению лишиться командования… Есть, конечно, замы…
- Все, Коля, - пробормотала я, - дальше помолчи. Я буду думать.
Он погладил меня по руке и дальше мы долго ехали молча. Я рассматривала окрестности. Срезая путь, брат поехал не по трассе, а дорогами местного значения. Населенные пункты, которые мы проезжали, выглядели не очень… Бедность, часто и просто запустение – чем дальше от городов и «области», как звали областной центр местные жители, тем более убого смотрелась глубинка. Опытная станция процветала на этом фоне, у нас жили неплохо, даже зажиточно.
Все эти наблюдения не добавляли радости. И не совесть, о которой говорил брат, ощутимо скреблась внутри, а страх, что Ваня возненавидит меня, узнав, что причина во мне. Кто их знает – этих мужиков? Если Коля считает, что это не просто возможно, а и будет… Смысл ему врать мне?
- Коля, я не отступлюсь. В том плане, что не оставлю все на самотек. Но к бабкам уже, кажется, не пойду и…
- Ты все-таки собиралась к бабкам? – усмехнулся брат.
- Все способы… я собиралась использовать все способы и возможности, но сейчас… ты тоже пойми - все продолжается уже много лет и начала это не я. Будет продолжаться и дальше, независимо от моего желания – до десятой, но я проконтролирую… процесс. Только лишь. Я буду там, когда десятая появится в доме бабы Мани. И когда зацветет липа – тоже. Больше ничего такого… Но когда увижу его – обязательно расскажу, что сейчас на дворе не сорок…
- Та нельзя же, ну как ты не поймешь?! – резко припарковал брат машину к обочине и развернулся всем телом ко мне: - Он не останется добровольно, понимаешь ты это? А если все-таки останется… спасти свою шкуру, то не советую даже знать его.
- Замкнутый круг какой-то… дурак. Ты загнал меня в угол, - прошептала я, чувствуя, что вот оно… сейчас…
- Я загнал? И перестань сырость разводить, - неловко отвернулся он, - отпусти все на самотек – совсем.
- Ага… сейчас. Ладно, Коль, поехали уже,- вытерла я глаза, - наверное, отмечу с вами свое рождение и послезавтра – домой. А я рассчитывала на эту поездку, - пожаловалась все же.
- Я все сделаю, как обещал. Знать о нем – твое право… и ребенка.
- Через два дня… я буду знать о ребенке только через два дня. И не знаю, что делать, если…
- Ну вот, - обнял он меня, - ты снова ревешь, а на тебя это вообще не похоже, так что он - есть.
- Коль, - прошептала я ему в плечо, - мама просила поговорить с тобой про Настю.
- А? Не, бесполезно, - прижал он меня еще сильнее к себе, не давая отстраниться. Не хотел, чтобы я видела выражение его лица? Твердая мужская грудь под моей щекой дернулась – он глубоко вдохнул и продолжил:
- Еще были ее слова, Алена. Поцелуй я, может, и простил бы… потом. Только не пытай меня, пожалуйста, ладно? - нервно хохотнул он и отпустил меня. Смотрел и улыбался уже спокойно, или удачно делал видимость.
- Нужно ехать. Расскажи про свою работу, что вы сейчас строите?
А я рассказала про предложение Беркутова и еще про Ромку. Подъезжая к дому, он серьезно посоветовал:
- Я бы поставил на соседа. Про борозду и коня ты знаешь, ну, а малец…
- Иди ты! А то, и правда сейчас заведу про строительство.
В дом мы вошли, посмеиваясь.
На следующий день родня отмечала мой День рождения. Столы опять накрыли под грушей, и народу собралось вдвое больше, чем прошлый раз. Дети играли на лужайке у качели, за ними по очереди присматривал кто-то из взрослых. Я поговорила с племянницей, отдала ей свои косынку, шарфик и пообещала себе, что без настоящих подарков для детей приеду, только если вдруг землетрясение… Потискав маленького Саньку, вернулась к гостям и заметила незнакомого молодого человека, который зашел в калитку. В руках у него был большой букет розовых пионов в простом глиняном кувшине – огромных, пушистых и ароматных, таких, как я люблю – я издалека узнала этот сорт.
- Курьер, - представился он, улыбаясь: - Позвольте вручить вам этот букет с поздравлением и самыми лучшими пожеланиями. Внутри записка.
Он уже ушел, а меня засыпали шутливыми вопросами. Я загадочно поулыбалась и отпросилась занести цветы в дом – в прохладу. От кого они, было ясно. И что курьер добирался аж из «области» - тоже. Беркутов не знал ни даты моего рождения, ни этого адреса, ни любимых моих цветов на это время года. Роман в силу возраста (судя по хотелкам) просто еще не умел так вот…, а что написали в записке со слов Олега, хотелось узнать. Прочитала... там было всего одно слово – " люблю". Еще недавно я расплакалась бы и расстроилась, а из-за того, что все-таки нечаянно растрогалась, стала бы злиться и вызывать воспоминания о его кроличьей заднице. Но, то ли время сейчас шло семимильными шагами, а я, соответственно, становилась все взрослее и мудрее, то ли наоборот – вариантов было масса… но я оставила кувшин на кухонном столе и позвонила ему.
- Олег? Спасибо за цветы. Получилось прямо к столу, гости оценили.
- С Днем рождения, Аля. А ты оценила? – раздался родной когда-то голос на том конце связи, - улыбаешься?
- Да, очень красиво. Ты выздоровел, голова больше не болит?
- Спасибо… мне приятно твое беспокойство. Все нормально.
- Я приеду через два дня. Вместе сходим в ЗАГС. Ты же не подал заявление?
- Вообще не телефонный разговор и не в твой День рождения, - улыбался он там, - я не дам тебе развод, Аля. Добровольно – не дам. Все в записке. До встречи.
Спокойно пожав плечами, я вышла в сад. Веселье там было в самом разгаре, меня звали к столу, говорили между собой, смеялись. Дядя по папиной линии доказывал кому-то громко и настойчиво: - Здоровый, как бык, просто бык… бык…
Над ним беззлобно посмеивались. Обычный треп за столом, когда люди подвыпили и уже немного забыли, по какому поводу собрались. Поздравления ото всех я уже приняла, как и подарки и ничего не имела против, чтобы обо мне на время забыли. Просто видеть всех, сидеть среди своих было хорошо и спокойно. Присев возле бабани, улыбнулась маме и бате, подмигнула брату и отметила его улыбку мне в ответ – отстраненно напряженную. Быстро оглядевшись, увидела Настю, которая приглядывала за детьми – узнала ее по рыжей шевелюре, мелькающей за кустами смородины. Из-за забора, с улицы громко позвали:
- Соловьев!
Коля подошел ко мне, наклонился и чмокнул в щеку, обдав легким запахом спиртного.
- Мне пора, гуляйте тут… Цветы от Олега? Аж в «области» заказал? Дороговато же ему стало… Что там в записке?
- А что сказала Настя?
- Э-э-э… - погрозил он мне пальцем, и выпрямился: - Если бы она не сказала… Меня ребята подвезут, не переживайте тут. А ты? – внимательно вглядывался он в мои глаза.
- А я? Если бы я тогда не видела…
- Прорвемся… ладно…
Не будет дела – обреченно думала я, провожая его взглядом, пока он не скрылся за забором и там не зашумел мотор машины. Он становится больным рядом с ней…, не сможет простить. Бабаня не угадала и любви, которая еще осталась у него, наверное, мало для этого. Что же такого страшного могла сказать Настя и кому?
А еще через день я сидела в поезде и смотрела в окно, на пробегающие мимо пейзажи. Было хорошо и можно сказать, благостно – месячные не пришли по расписанию. Могли, конечно, сказаться перемена климата и стресс, но не со мной, не в этом случае и не в этот раз.